Опять мужики гогочут, — много ли им надо, клюют и на плоские шутки. И вот так смехом, погрузили машину труб и кранов.
Нет, в самом деле: видать, погубил я в себе талант толкача-снабженца. А может и артиста, кто знает…
Возвращался в станицу в приподнятом настроении, оттого что сумел сделать что-то полезное людям, которые трудятся с тобой рядом. Прежде такого чувства не доводилось испытывать.
Настроение испортил мне Слава. По дороге он остановился в каком-то поселке, чтобы продать частникам дефицитные медные краны.
— Они у нас, что, лишние? — вырвалось у меня.
— Не бойся, по накладным все будет о’кэй.
— Как понять?
— Да очень просто. Пока трубы грузили, я прихватил лишний ящик краников.
Вот оно что. Оказывается, мой напарник нечист на руку. Ну, думаю, дела. Оказывается, и тут воруют. Правда, не из нагрудного или брючного кармана, а из широкого государственного. Но разве это меняет дело. После работы, гляжу, мои бригаднички — кто пару досок «казенных» с собой прихватил, кто штакетинок для забора, кто мешок комбикорма — поросят кормить. Тащат все, что плохо лежит. У них даже поговорка такая: все вокруг колхозное, все вокруг мое. Сваливают это добро в «походку», а она развозит вечером по хатам.
— Валентин, а тебе что — для дома, для семьи ничего не надо? — спросили как-то ребята, видя мое равнодушие ко всем этим вещам.
— Да нет у меня пока ни того, ни другого, — отвечаю.
— Ну, погоди, наступит лето, и тебе будет чем поживиться. Сады, бахчи, помидоры — все наше.
Вот так потихоньку да помаленьку растаскивают государственное добро. А если всю эту «мелочь», что они прикарманивают, сложить вместе, ох и здоровая будет куча. И никто этих «несунов» не судит. В худшем случае, пожурят как нашкодивших школяров. Я же — вытащу кошелек из кармана: и пусть в нем окажется пятак, все равно, если поймают, самое малое дадут три года.
Не сегодня — тогда еще лезли мне эти мысли в голову, и от них становилось как-то безрадостно. Несправедливо устроен мир.
А тут еще меня очень огорчило, что не смог разыскать Нину.
На мой запрос адресный стол ответил, что такая в Москве и области не проживает. Рухнула надежда создать семью. Настроение испортилось.
Володька пытался посватать меня к какой-то женщине, но мне на нее и смотреть не хотелось.
Сам не знаю — то ли мысли о «несунах» повлияли, то ли вообще дурное настроение, но вдруг меня стало неудержимо тянуть воровать. Хоть умри, но тянет.
Удивительно, ведь всем я обеспечен, одет, обут, сыт, летом навалом дармовых фруктов и овощей, работа неплохая. Нет, скорей всего, действует многолетняя сила привычки. От нее руки чешутся. Не в коня корм, видно. Неужели заболел клептоманией: по крайней мере так порой объясняют поведение карманного вора некоторые психиатры.
Пытался, правда, бороться с собой. Во время одной из наших дальних ездок с ремонтной бригадой встретил «своего» — москвича Юру по кличке «Китаец», которого судьба тоже забросила в эти края. Он хорошо знал Пушкиных, Нину Вакулу и Чоха, обо мне тоже слышал. Китаец рассказал мне «по секрету», что нашел «трассу», где можно неплохо «поработать». В пятнадцати километрах от их станицы, в городе Славянске, по выходным собирается большой «толчок», и автобусы идут туда переполненные. Китаец «трудился» на этой «трассе» один. Посетовал, что трудновато, и предложил мне пойти в подельники. Очень хотелось, и все же я нашел в себе силы отказаться.
Но «воздержание» мое длилось недолго. Сорвался на мелочи, сам того не ожидая.
Шел однажды с работы, вижу — дерутся двое изрядно подвыпивших мужиков. Сделал доброе дело — разнял их. А заодно… снял у обоих часы.
Наутро мужики очухались. Припомнили, кто их разнимал и — в милицию. «А вы уверены, что снял именно он?» — спросили там, имея в виду меня. — «Нет, — замялись пострадавшие. — Но может, он видел, кто снимал».
Начальник угрозыска Гришин приезжает в нашу бригаду, находит меня. «Ты, случаем, не прихватил часы, когда разнимал эту пьянь»? — «У соседки куры дохнут, а я виноват. Так что ли?» — стараясь не нервничать, отвечаю ему с деланным юморком. — «Ну что же, они сами не знают, кого винить, — с облегчением заключает «опер». — Начали уже друг на друга капать. Пожалуй, оштрафую я их обоих, чтоб неповадно было напиваться до одури».
Так он и сделал. А те часы я надежно припрятал в сарае. Потом отдал их Володьке, который вместе с женой собирался ехать к родственникам в Орловскую область, — те пригласили на свадьбу. «Возьми, может подаришь кому эти «железки».
Когда провожал их на станцию, опять сорвался. Подошел поезд, я помог Володьке и Гале занести вещи в вагон. Пробираюсь по вагону к выходу, гляжу — дверь в купе для проводников открыта и на стенке висит форменный китель. Лезу в чужой карман, достаю туго набитый бумажник, прячу за пазуху и быстро выхожу из вагона. Поезд пока стоит, отправление через десять минут. За это время я успеваю пройти назад вдоль состава, раскрыть на ходу бумажник, оценить, что в нем не меньше четырех сотен четвертными. И, положив, содержимое в карман, выбросить «галюнок» в чей-то огород, примыкавший к платформе. Больше того, вернувшись к вагону, успеваю вызвать Володьку под предлогом, что тот оставил у меня билет и, не считая, отдать ему добрую половину «купленных» купюр. Мне-то большие деньги ни к чему, а им с Галей в дороге пригодятся. «Нечтяк, — подумал при этом. — «Черви» у проводников дармовые. Спекулянты те еще. Сажают безбилетников, фрукты везут в центральные области. Будь на моем месте любой другой, и его бы совесть не мучила».
На «вырученные» деньги щедро угостил я тогда ребят из бригады, гуляли в живописном месте на берегу оросительного канала.
В общем, руки опять зачесались. Разыскал Китайца, съездил с ним в Славянск на «толчок». Деньги «купили» неплохие. Обещал ему, что будем теперь «работать» на пару.
Одно плохо — почему-то стал одолевать меня сильный страх, особенно по утрам. Милицию боюсь теперь до невозможности, возле райотдела стараюсь не появляться.
Как-то выехали мы на своей «походке» в одну из соседних станиц. Перед обедом зашли в местный магазин. Там и продукты, и промтовары вместе. Бригадники покупают водку и курево, продавщица занята, а я в это время разглядываю прилавок, на котором разложены товары. Вижу — женские лакированные туфли, две пары. Беру их, быстро кладу себе в сумку и выхожу на улицу. И тут же думаю: «Зачем взял? Ведь сейчас продавщица заметит, и все закрутится. Местные, она знает, не возьмут. Вспомнит, что были ремонтники, и никуда мне не деться. Зачем же я это сделал? Не иначе — схожу с ума».
Едем с работы, нервы у меня на пределе. Прямо в машине открываю бутылку водки, выпиваю стакан. Вроде немного успокоился. Нет, надо уезжать отсюда, и чем быстрее, тем лучше. Завтра же срочно выпишусь, рассчитаюсь на работе. Только вот вопрос: куда бежать? Может в Москву, самому поискать Нинулю?
Прихожу домой, встречают Вовка с Галинкой — приехали только что. Рассказываю все корешу. Туфли, обе пары, даю его жене: одни в подарок, другие, чтобы кому-нибудь продала. Володька ехать мне не советует, тем более в Москву. Не те, мол, теперь времена, поймают за милую душу.
Всю ночь не сплю, жду милицию. Лег в садике на топчане. Рядом собака. Если кто появится — залает, и я убегу огородами. Ночью все обошлось.
На другой день, чтобы не вызвать подозрений, вышел на работу. Смотрю, в обед приезжает на мотоцикле какой-то парень. Направляется к бригадиру, о чем-то его спрашивает. Тот показывает на меня. Ну все, думаю, это конец.
Парень подходит ко мне, представляется. Как я и думал, это сотрудник местного угрозыска. Потом приглашает отойти в сторонку побеседовать.
— Вы вчера заезжали в магазин на хуторе?
— Да, было дело.
— У нас есть данные, что именно вы взяли с прилавка две пары туфель, а деньги за них не уплатили. Если хотите, чтобы все обошлось по-хорошему, верните эти туфли, либо отдайте деньги. Не думай, — он перешел вдруг на «ты», — сажать я тебя не собираюсь. Пойми, женщина, у которой ты украл туфли, получает зарплату семьдесят рублей. Вдова, на руках трое детей. За эти туфли она должна всю зарплату отдать.
Говорил он спокойно, внушительно, несмотря на свою молодость. От его слов в голове у меня все перемешалось. Рассудок диктовал: отдай деньги. Но чувство страха оказалось сильнее. Оно подсказывало: отдашь — посадят.
Я не нашелся, что ответить, и продолжал молчать.
— Ну ладно, даю тебе время подумать. Иди посоветуйся с бригадиром, ребятами. Думаю, что поступишь разумно и по таким делам мы с тобой больше не будем встречаться.
Он сел на мотоцикл и уехал. Не верилось, что меня не задержали по подозрению.
Вечером посоветовался с Володькой. «Отнеси деньги, — сказал он. — Завтра же утром».
Продавщица, которой я хотел вручить эти деньги потихоньку, не привлекая внимания посторонних, узнав, в чем дело, подняла страшный хай. Я быстро вышел из магазина, чтобы ее не слышать. На душе было муторно. Надо уезжать немедленно.
