— Так. Значит, без женщин, но не в физическом смысле.
— Господи, нет. Эти две, что только что прошли мимо, вызвали предполагаемую реакцию. И я прекрасно помню прикосновение гладкого и теплого бедра той маленькой христовой певчей на своем затылке. Физическая способность — это прекрасно. Нет, Мейер. Я чувствую себя опустошенным и сломленным в другом смысле. Я противен самому себе, не могу представить себя в действии.
— Как?
— Все мои представления о том, как заниматься любовью с женщиной, кажутся мне банальными. Я слышу свои слова, которые говорил слишком многим: «Должна быть какая-то привязанность, милая. Уважение друг к другу. Мы не должны причинять вреда ни себе, ни другим, дорогая. Обе стороны должны давать и получать, любимая». О, Мейер, да поможет мне Бог, все это звучит как разговор при торговой сделке. Я обманывал их и обманывался сам. Смотри. Вот у меня в руках упаковка. И на этой упаковке маленькими буквами написано, что это чертов гуарановый чай. Мэри Диллон взяла упаковку. Я не заставлял ее. Я просто положил ее на видном месте, где она могла бы заметить ее. Она взяла ее, ей понравился продукт, и потом она вышла замуж за Гарри Бролла. И вот теперь она погребена за волнорезом, под бетоном. Значит, что-то не так или с надписью мелкими буквами, или с обслуживанием, или с навязанным товаром, Мейер. Я просто не могу… Я не в состоянии снова услышать свой собственный искренний, любящий, гадкий голос, произносящий эти затасканные слова о том, что «я не сделаю тебе ничего плохого, крошка, я просто хочу переспать с тобой и сделать из тебя настоящую эмоционально здоровую женщину».
— Тревис, Тревис, Тревис.
— Я знаю. Но это то, что со мной происходит.
— Может быть, в воздухе, которым мы дышим, появился какой-то новый вредный промышленный компонент.
— Проявляешь добродетель?
— Не сваливай все на меня, Макги. Ты хороший человек. Людей, которые не были бы хоть немного болванами, не существует. Когда мы обнаруживаем в себе частичку глупости, мы недовольны собой. Еще бы! Наш имидж страдает.
— И что же мне делать?
— Откуда я знаю, что тебе делать? Исчезни где-нибудь на далеких островах и полови пару месяцев рыбу. Наймись на буксирное судно и поработай до изнеможения. Возьми пять тысяч из тех, что лежали в коричневом пакете и арендуй «Хеллз Белль» для себя одного на десять дней. Принимай холодный душ. Изучай хинди.
— Что ты злишься?
Он вскочил со скамейки, повернулся кругом, наклонился и рявкнул мне прямо в лицо:
— Кто злится? Я не злюсь!
Вприпрыжку Мейер побежал к воде, плюхнулся в нее и поплыл.
Все как-то странно вели себя. Может, действительно в последнее время в воздухе висела какая-то мерзость.
Пока мы плескались, Мейер вышел из несвойственного ему нервного состояния. Мы медленно побрели через мост назад, а когда наконец подошли к «Флешу», я увидел на его корме, в тени навеса, какую-то женщину.
Я не узнавал ее до тех пор, пока мы не приблизились к борту почти вплотную. Она спала в шезлонге, похожая на уютно свернувшегося котенка. Рядом с шезлонгом стояли большой красный чемодан и такая же дорожная сумка. И то и другое изрядно потрепалось в путешествиях. На ней было короткое джинсовое платье, отделанное белой крупной строчкой, а белые босоножки валялись на палубе, под шезлонгом. Во сне она крепко прижимала к себе свой белый кошелек.
Неожиданно она широко открыла глаза. Весь ее сон тут же как рукой сняло. Она проснулась в одну секунду, вскочила на ноги и широко улыбнулась:
— Привет, Макги! Это же я, Джинни. Джинни Доулан. Мне надо было завернуть на пляж, да?
Я представил их друг другу. Мейер сказал, что слышал о ней много хорошего. На него, кажется, произвели впечатление копна рыжевато-каштановых волос и блеск серо-зеленых глаз.
Я отпер «Флеш», и мы вошли. Она восторженно затараторила:
— Оставьте мои вещи там, если, конечно, у вас нет воров. Ой, можно я посмотрю ее? Это великолепная яхта, Трев! Послушайте, а я не помешаю? Если у вас, ребята, какие-то планы…
— Никаких, — сказал Мейер. — Абсолютно никаких.
— Ух ты, какая замечательная кухня!
— Камбуз, — сказал я.
Джинни непонимающе взглянула на меня:
— Камбуз? Это же на галерах, там огромные весла и человек с кнутом. И у вас это тоже есть?
— Хорошо, Джинни. Пусть будет кухня.
— А мотор у нее есть? Я имею в виду, на ней можно путешествовать и так далее?
— И так далее, — сказал Мейер, лицо которого приобрело более счастливое выражение.
— Ух ты, как бы я хотела когда-нибудь отправиться на такой яхте. Все равно куда!
— Где твоя подруга? — перебил я ее.
— Бетси? Нас выбросил из «Каса-де-Плайя» обосновавшийся там банк. Не нас, а меня. Потому что ее к тому времени уже не было. Она вернулась к вдовствующему дантисту в Северный Майами.
— Тебе водку с тоником? — спросил я.
— Совершенно правильно. Как это чудесно, когда люди помнят такие вещи, правда? А я собираюсь вернуться в Колумбус. Нет, не к Чарли, не к этому зануде. Но я позвонила к себе на старую работу и смогу достаточно зарабатывать, так что накоплю денег и улечу в Доминиканскую республику. Там немедленно разведусь, вместо того чтобы ломать себе голову здесь.
— Не хочешь сесть, Джинни? — спросил я.
— Я слишком нервничаю и не могу сидеть на месте, дорогой. Когда я сваливаюсь вот так на людей, мне всегда не по себе. Я должна была уехать на автобусе, но подумала: какого черта, я так хотела увидеться снова с этим Макги и так и не сделала этого. Девушка должна иногда быть бесцеремонной, иначе ей придется довольствоваться ничем, правильно?
Я взглянул на Мейера. На его лице появилось какое-то очень странное выражение. Я протянул Джинни стакан и заявил:
— Иногда девушка становится бесцеремонной как раз в нужное время и получает приглашение на частный круиз. Что ты скажешь на это?
— На борту этой великолепной яхты? Ух ты! Я бы ответила «да» так быстро…
— Молчите! — заорал Мейер, напугав ее.
Он подошел к ней и, подняв палец, заставил снова сесть в кресло. Она, оторопев, села по его команде и уставилась на него, открыв рот.
— Я собираюсь задать вам очень личный вопрос, миссис Доулан.
— Что это с вами?
— Вы не испытывали сильного эмоционального потрясения в последнее время?
— Я? Потрясение? Какое?
— Вы не испытываете сейчас кризиса?
— Кризиса? Да я просто намереваюсь получить обычный нормальный развод.
— Миссис Доулан, вы не чувствуете себя сейчас жалкой маленькой птичкой со сломанным крылом, которая опустилась на борт, ища покоя, понимания, нежности и любви, что поможет вам снова стать целой и невредимой?
Девушка недоумевающе взглянула на меня широко раскрытыми круглыми глазами:
— Он всегда такой, Тревис?
— Слушайте внимательно! — потребовал Мейер. — Какие у вас отношения с вашим врачом-психоаналитиком?
— Психоаналитик? Психиатр? Мне-то он зачем? Еще что! Может быть, это вам он нужен?
— Вы влюблены? — спросил он.
— В данную минуту? Гм-м. Кажется, нет. Но, как правило, влюблена. Довольно часто, мне кажется. Я не отношусь к очень серьезным людям. Скорее к глупым и счастливым.
— Еще один вопрос — к вам обоим.
— Ответь на него ты, милый, — сказала мне Джинни.
— Не будете ли вы оба, счастливые люди, возражать, если я проведу следующие две недели в Сеника-Фоллз, штат Нью-Йорк?
— Говоря от имени нас двоих, Мейер, я не могу привести по-настоящему серьезных возражений.
Мой друг подошел к двери, ведущей на заднюю палубу, и открыл ее. Затем поднял красный багаж и внес его внутрь, улыбнулся нам маниакальной улыбкой и вышел, хлопнув дверью.
Озадаченная Джинни, нахмурившись, тянула свой напиток. Потом взглянула на меня:
— Макги?
— Да, дорогая.
— Все, кого я знаю, ведут себя все более странно. Ты тоже это заметил?
— Да. Я тоже. Мейер не всегда такой.
— Это очень нахально с моей стороны, что я таким образом свалилась на тебя. Я не такая, правда.
— У «Флеша» есть мотор.
— Это здорово. Но ты ведь не считаешь, что тебя заставили сделать то, чего ты вовсе не собирался, а?
— Чем больше я думаю об этом, тем больше мне это нравится.
Джинни поставила свой стакан, подошла ко мне и с энтузиазмом поцеловала:
— Это повод познакомиться, верно? Не хочешь начать с того, что поможешь мне распаковать вещи?
Мы отнесли вещи в каюту, и она поинтересовалась, что имел в виду Мейер, когда спросил ее о сломанном крыле. Я ответил, что он — последний великий романтик. Прежде, объяснил я, их было двое. Но теперь остался лишь один.
За более чем тридцатипятилетний период своей литературной деятельности Джон Макдональд написал 69 романов, изданных отдельными книжками в мягких обложках. Подобно «Кондоминиуму» («Condominium»), в котором описываются махинации финансово-промышленных корпораций с целью прибрать к рукам земли Флориды, или роману «Еще одно воскресенье» («One More Sunday»), где речь идет о деятельности евангелической церкви, собирающей средства с помощью телевидения и компьютеров, подавляющая часть этих романов посвящена теме противозаконной, алчной и нередко жестокой деятельности воротил крупного бизнеса. В других, произведениях поднимается проблема коррупции в политических кругах местного масштаба или, как, например, в «Забудьте все наши клятвы» («Cancel All Our Vows»), повествуется о хрупкости и ущербности семейных отношений в предместьях американских городов.
