— Девочки-и-и!!! Я нашла-а!!! Нашла-а-а!!!
У меня просто сердце оборвалось. Еще не веря в случившееся, я понеслась со всех ног, краем уха слыша, как слева от меня кто-то большой, сильный и дикий, испуганный нашими воплями, ломится напрямик через завалы валежника. Я припустила — неведомый зверь настигал. Решив, что это если не лось, то уж, по меньшей мере, кабан-секач, поднятый с лежки, я стала искать глазами спасительное дерево, на которое можно было бы вскарабкаться проворнее белки, когда кусты рядом со мной раздвинулись и на полянку выскочила растрепанная, красная от возбуждения, решительная, как танк, Зинаида.
— Ритка, дай я тебя расцелую! Где нашла?! Где он, родненький?!
— Вот!!!
Мы остолбенели. Сияющая, будто медный пятак, Марго гордо держала перед собой неизвестно каким чудом доживший до этой поры красноголовый крепенький подосиновик.
— А пахнет-то как!.. Прелесть!..
— Я убью ее… — засипела Зинка, наливаясь апоплексичной синевой и сжимая кулаки. — Издеваешься?!
Не успела я их разнять, как где-то далеко, у самой речки Грузинки, негромко, но весьма явственно прозвучал другой крик, жалобный, протяжный, полный отчаяния:
— Помогите-е-е!!! Спасите-е-е!!! Убиваю-ю-ут!!! А-а-а!!!
Мы все, включая едва приползшего Веника со своим неразлучным «харлеем», остолбенели. Замерли, переглянулись, перешли отчего-то на шепот.
— Бомжи у старух ягоды отнимают, не иначе! — предположила Зинаида.
— Может, балуются? — с робкой надеждой спросила Маргарита, спрятав от неведомых татей за спину свое сокровище — подосиновик.
— Помогите-е! Спасите-е!!
Крик повторился ближе, отчетливее, но существенно слабее. Очевидно, человек, взывающий о помощи, бежал в нашу сторону.
— За мной! — скомандовала я. — Вооружайтесь кто чем может! Веник, вперед! Марго, Зина, возьмите у него мотоцикл!
На ходу похватав с земли увесистые сучья, мы двинулись навстречу невидимой опасности. К чести старого байкера должна сказать, что он вел себя весьма решительно и имел очень грозный вид, помахивая сучковатой дубиной с комлем на конце. Ни дать, ни взять охотник на мамонта! Нас всех это приободрило… ненадолго, правда.
Впереди послышались частые спешные шаги, настойчивое пыхтение, и на прогалину из ложбины, заросшей ивняком, цепляясь за гибкие ветки, выбралась пожилая женщина в темной фуфайке и юбке ниже колен, в резиновых кремовых ботиках. Седые волосы ее растрепались, платок съехал с головы и болтался удавкой на шее. Опустив голову, не глядя вперед, но панически оглядываясь, она быстро лезла вверх по склону, прямо на нас. Шагах в пяти незнакомка подняла взгляд и увидала грозного, бородатого, как чудо лесное, Веника и нас — трех лесных дриад с сучьями в руках и мотоциклом. Охнув, она тотчас проворно рухнула на колени, воздела руки, широко, на пол-лица раскрыла рот и завопила диким голосом:
— Помогите-е!!! Убиваю-ют!!!
Она так орала, что ее должны были слышать в самом Грузино! У меня просто уши заложило от этого рева. Веник рефлекторно прикрылся своей дубиной, Марго бросила на землю палку, которой вооружилась, и заткнула уши, а Зинаида на всякий случай перехватила свой сук покрепче обеими руками.
Женщина ревела, не переставая, точно реактивный лайнер на взлете. Чтобы всем нам окончательно не оглохнуть, я быстро подошла к ней, положила ладонь на ее раскрытый до ушей рот и сказала шепотом:
— Тс-с-с!..
Она тотчас покорно смолкла, как по мановению волшебства. Стало вдруг тихо-тихо, и в этой тишине неподалеку от нас, на той стороне ложбины, отчетливо хрустнула ветка. Потом еще, и еще… Кто-то поспешно уходил прочь, прячась за стволами, и, как ни вглядывалась я в чащу, так никого и не смогла разглядеть. Вскоре все стихло.
Мы окружили нашу спасенную и попытались поднять ее с колен, но она снова раскрыла рот на ширину трехлитровой банки, глубоко вдохнула и собралась заорать. Веник даже отпрыгнул в сторону и отвернулся, прикрывая уши, как артиллерист во время канонады.
— Спокойно! Тихо! — скомандовала я. — Мы хотим вам помочь. Расскажите, пожалуйста, что с вами произошло.
— Убивали!.. — осипшим вдруг голосом прошептала она. — Душили… платком душили!..
Она отвела рукой ворот фуфайки, и на шее стали видны наливающиеся синевой кровоподтеки и отпечатки пальцев.
— Негодяи! — искренне и возмущенно сказала я.
— Сволочи! — поддержала Зинка, грозно помахивая дубинкой.
— Маргинальные личности, не имеющие права называться людьми! — трусливо пискнула Маргарита и спряталась за наши спины.
— Успокойтесь, пожалуйста, — ласково сказала я женщине, осторожно касаясь пальцами ее седеньких волос. — Мы не дадим вас в обиду. Сейчас пойдем в милицию…
Тут произошло неожиданное. Услышав про милицию, бедная женщина безо всякой подготовки так завопила, что у меня едва не лопнули барабанные перепонки.
— Убива-ю-ю-ю-ю-ют!!! Убиваю-ю-ю-ют! Уби-ваю-ю-ют!!!
Она орала как заведенная, и нам никак не удавалось ее остановить. Если бы она так заорала на своих убийц, они бы мертвыми попадали тут же! Веник догадался стащить с плеч Зинаиды ее вонючий ватник и накинуть его на голову бедолаги — чтобы звук был потише. Очутившись в темноте, несчастная вскоре затихла и уже только всхлипывала. Через несколько минут я повторно приступила к расспросам, не упоминая уже о стражах порядка.
Тетя Фрося Салтыкова, по прозвищу Салтычиха, вела свою родословную от военных поселенцев военного министра графа Аракчеева, чьей вотчиной была когда-то деревенька Грузино. У графа в его лучшие мужские годы проживала в Грузино некая Настасья, командовавшая всем и вся в округе, в том числе и самим графом. И обороноспособность Российской империи в те годы была на высоте! Наполеона победили! Вот что значит военный министр в умелых женских ручках…
Графьев в наших краях с тех пор значительно поубавилось, и Фросе Салтычихе пришлось жить с обычным деревенским алкоголиком, благодаря недальновидности большевиков ни разу не отведавшим графской березовой каши, то есть розог. Не пороли, увы, и Фросиного сына, который тоже пошел в безвременно почившего папашу. (В этом месте рассказа Зинаида понимающе вздохнула). Салтычиха, однако, чадо свое любила, хотя и терпела от него периодически побои. Дело вкуса, конечно, но я бы такого сыночка убила на месте, ей богу! В ложке воды утопила бы гаденыша!
Вчера под вечер эта примерная, долготерпеливая мать вернулась с фермы, где полдня кидала вилами навоз из-под тощих коровок, и увидала в своем утлом жилище две вещи — обычную и необычную. Обычной вещью было тело вдрабадан пьяного отпрыска, рухнувшее между столом и печкой. Необычной вещью была неимоверная куча денег в пачках, разбросанная на столе среди закуски, под столом среди пустых бутылок и даже на подоконнике среди горшков с чахлой геранью.
Материнское сердце тети Фроси сжалось от ужаса и жалости. Ее проницательный ум тотчас предложил следующую версию: чадо, в воспитательных целях лишенное накануне средств к пьяному существованию, ограбило инкассаторов, привозивших в тот день зарплату. Стремясь всей душой спасти проспиртованное дитятко от тюрьмы и дать ему возможность, по примеру родителя, умереть в домашней обстановке от цирроза печени, Салтычиха кое-как сгребла деньги в валявшийся в сенях новенький дипломат и понесла с повинной в милицию, твердо надеясь на снисходительность отечественного правосудия.
В тот несчастливый вечер в отделении Грузино дежурили два сержанта. Того, что был постарше, звали Жора, а того, что помоложе — Касьян. Это, на самом деле, была его фамилия, но имени сержанта почему-то никто не мог упомнить.
Когда тетка Салтычиха выставила пред сержантские очи кейс, набитый пачками денег по самую крышку, с тощим Касьяном случилась истерика. Он сначала захохотал, а потом начал икать и едва не подавился собственным языком. Опытный Жора перво-наперво отобрал у напарника пистолет и ключи от ящика с оружием, после чего небрежно покрутил в руках одну пачку, нюхнул, сморщился и сказал:
— Фальшивка! Сразу видно! Вон и краска руки пачкает, и бумага слоится… Я ее вот сюда, в сейф пока спрячу… чтобы глаза не мозолила. А то увидит кто — разговоры пойдут… Ты деньги эти никому не показывала? Молоток, старуха! Ступай, тетка Фрося, не бойся! Ничего твоему Степке не будет. Принеси завтра нам жратвы да пару пузырей водки — и считай, что дело замяли! Только сама языком не болтай. А эту макулатуру мы с Касьяном сожжем по-тихому в печке. Не робей, Салтычиха! Будешь помалкивать — будет все путем, поняла?!
Не было границ благодарности в простодушной душе тети Фроси! Она величала сержантов сынками и обещала век бога за них молить. На следующий день она принесла в отделение запотевшую литровую бутыль, картошечку в мундирах, соленых огурчиков и целую жареную курицу. Отведав угощения, Жора вытер руки о форменный китель и повел Фросю в лес, якобы чтобы кое-что показать, а заведя поглубже, набросился на нее сзади и попытался удушить платком…
