– Гельтищев? Валерий?
– Да. Ты его знаешь?
– Слышала. У нас в райкоме был секретарь их комитета комсомола. Они завтра интересный диспут проводят. И вот этот самый Гельтищев...
Аня на секунду задумалась, потом вскочила со своего места и возбужденно объявила:
– Знаешь, что я решила? Завтра мы с тобой идем на этот диспут. И без всяких разговоров! Ох, какая там драка ожидается!.. Между прочим, - она лукаво взглянула на Машу, - там будут и с инструментального завода.
Маша удивленно взглянула на подругу.
– Кто будет?
– Увидишь.
– Все-то вы знаете, - улыбнулась Маша.
Аня ответила с нескрываемой гордостью:
– А как же? Райком должен все знать. И не только знать. Так решено: идем завтра?
В тот же самый вечер напротив входа в городскую библиотеку стояли Валерий Гельтищев и Анатолий Титаренко. Укрывшись от дождя под деревом, они, как видно, чего-то ждали.
Высокий худой Валерий в пестрой шелковой рубахе навыпуск небрежно перекинул через плечо плащ и нервно курил одну сигарету за другой. Толстый, в черном костюме Анатолий, с неизменным галстукомбабочкой, выглядел спокойным, даже веселым. Аккуратно сложенный плащ он перекинул через руку, другой рукой картинно опирался о дерево.
Свет уличного фонаря еле пробивался сквозь густую листву, и приятелей почти не было видно. Но сами они зорко наблюдали за ярко освещенным подъездом библиотеки.
– Она должна выйти с минуты на минуту, - заметил Валерий. - Главное, не проворонить.
– Но она, кажется, не мечтает, чтобы ты ее встретил, Анатолий лениво усмехнулся. - А жаль, девочка - люкс. У тебя есть вкус. - И уже другим, озабоченным тоном добавил: - Не очень только задерживайся, надо еще отшлифовать тот документ.
Валерий самодовольно кивнул головой.
– Будь спок! Бравые тарасовцы со всего факультета будут в восторге. Или я их не знаю, думаешь?
Удивленно подняв брови, Анатолий спросил:
– Какие тарасовцы, ты что?
– Ха! Забыл? А прошлой осенью мы в какой деревне трудодни зарабатывали?
– А-а! Тарасовка!
– Именно. Вечерние зори, соловьи, плачущие ивы над рекой, тихий шепот и лобзанья...
– Цыплята-табака пищат на дворе и роются в навозе, - в тон ему продолжал Анатолий, - белое столовое висит кислыми, пыльными гроздьями на кустах...
Приятели рассмеялись. Потом Валерий мечтательно произнес:
– Но Рогов будет у нас завтра нокаутирован в первом же раунде. Спасибо Мариночке...
– Она твоей благодарности не примет.
– Это меня мало волнует. А потом... потом мы дадим бой по существу. "О цели жизни", - передразнил Валерий. - "Зачем ты живешь на земле?" Демагогия! Софистика!
– А ты докажи!
– И докажу! - запальчиво ответил Валерий. - Прежде всего вопрос поставлен неверно. "Зачем живешь?" Или ставить его надо не перед нами, а перед природой: зачем она создала человека? А мы живем потому, что созданы ею. Вопрос надо ставить так: как жить? Они утверждают, что можно жить для себя, и это эгоизм, можно жить для других, и это хорошо.
Но все это тоже софистика и демагогия! Каждый живет для себя! Да, да, каждый делает то, что ему нравится. Даже они, считая, что надо приносить пользу и творить добро другим, делают это для себя, ибо им так нравится. Ну, а мне нравится творить добро для самого себя! Логично?
– Вполне. Один-ноль в твою пользу, - важно кивнул головой Анатолий.
– Теперь второй вопрос: "Цель в жизни". Что это по-ихнему означает? Очень просто! Всю жизнь надрываться, нести тяготы и жертвы, чтобы потом, под конец жизни, не было стыдно за бесцельно прожитые годы. Хорошенькая перспектива! Ведь это, в лучшем случае, только один миг радости. Мне, например, этого мало! Я не хочу надрываться ради какой-то там цели! Я хочу каждый день получать радость. Какое мне в конце концов дело до других? Это, надеюсь, тоже логично?
– Пожалуй, - без прежней уверенности согласился Анатолий, поправляя свой галстук-бабочку. - Но крика будет...
– И все-таки это уже два-ноль! - азартно объявил Валерий.
Внезапно Анатолий сделал предостерегающий жест рукой и негромко сказал, кивнув на освещенный подъезд библиотеки:
– А теперь попробуй, чтобы было три-ноль.
Валерий поспешно обернулся и увидел Машу.
– Через час я тебе звоню, - тихо сказал он. - Больше мне на этот раз не потребуется.
Приятели замерли в тени деревьев, дожидаясь, пока Маша простится с подругой. Потом Валерий небрежной походкой последовал за ней, все так же перекинув плащ через плечо, хотя дождь и не думал униматься.
Догнав девушку, он мягко тронул ее за локоть и сказал:
– Привет, Машенька.
Маша с удивлением подняла голову.
– Ах, это вы! Здравствуйте.
Они пошли рядом, обмениваясь веселыми замечаниями о погоде и городскими новостями.
Потом Валерий спросил:
– Машенька, вы придете к нам завтра на диспут? - И загадочно добавил: - Там будет жарко.
– Я знаю, знаю. Мы обязательно придем.
– Кто это "мы"?
– Я с подругой.
– С какой, если не секрет?
Маша засмеялась.
– Это не секрет. Ее зовут Аня. Она работает в райкоме комсомола.
– Боже, как серьезно! - с комическим испугом воскликнул Валерий. - Я буду смущаться.
– Ну, вас, кажется, трудно смутить, - улыбнулась Маша. - Вы всегда чувствуете себя так уверенно.
– Ах, Машенька, - голос Валерия внезапно дрогнул. - Если бы вы могли так же хорошо разбираться и в других моих чувствах.
"Что такое? - в недоумении подумал он. - Почему я так волнуюсь?" Ласковый и звонкий голос Маши, застенчивый взгляд ее больших карих глаз, чистых и ясных, не затуманенных ни одной дурной мыслью, трогательная морщинка на лбу, когда она вдруг задумывалась, ее веселый, радостный .смех или вдруг взгляд удивленный и наивно-строгий, когда ей было что-то неприятно слышать от него, - все в этой девушке изумляло и притягивало Валерия. Он вспомнил слова Анатолия: "Девочка люкс". И сейчас эти слова его вдруг покоробили. Да разве можно так говорить о Маше, именно о ней?
Валерий вдруг поймал себя на том, что рядом с Машей он думает о многом совсем иначе, чем в привычном кругу друзей. И это порой сковывало его, делало их разговор трудным и напряженным. Он даже вздыхал с невольным облегчением, когда расставался с Машей. Но уже на другой день думал о новой встрече. Это было как наваждение, как колдовство.
– Вот мы и пришли, - донесся до него откуда-то голос Маши. - До свидания.
Они стояли у подъезда дома, где жила Маша.
На этот раз Валерий не стал ее задерживать.
– До завтра, Машенька.
Он наклонился и с непривычной для себя сдержанной нежностью поцеловал ее руку.
Таран с негодованием отвернулся и ускорил шаг.
"Еще ручки целует, тоже мне... - зло подумал он, узнав Машу и Валерия Гельтищева. - Морду надо бить за такие дела".
На душе у него было так тяжело, как никогда еще в жизни. Хотя именно в этот день Таран почувствовал все же некоторое облегчение: больше нечего было таить от ребят, рассказал все, и баста! И про этого гада Жорку рассказал и про всех других тоже, даже про Киру. Рассказал, а сам все-таки идет сейчас к ней. Но ведь раз обещал, надо идти. А зачем обещал? Эх, неустойчивый он, видно, человек, нет у него характера. Вот и Аня ему однажды это сказала. Аня...
О ней лучше не думать, а то вдруг охватывает такая тоска, что хоть головой в море...
Дождь усилился. Таран поднял воротник пальто, надвинул на глаза мокрую кепку. И чего он тащится?
На кой она сдалась ему, эта Кира? Но в кармане лежали еще вчера купленные билеты в кино, и Кира ждала его у входа. Эх, если бы его там ждал другой человек! Он бы полетел как на крыльях... Василий досадно тряхнул головой, отгоняя эти глупые мысли.
Кира действительно ждала его, стоя под деревом на светлом пятачке сухого асфальта. Она была в ярко-красном плаще, из-под капюшона кокетливо выбивались курчавые пряди волос. Несмотря на дождь, на ногах у нее были открытые туфельки с длинным игольчатым каблучком.
Когда Таран подошел, Кира сказала раздраженно и ядовито:
– Еще в любви я тебе не объяснилась, а уже ждать приходится. Другие...
– Задержали меня, - хмурясь, перебил ее Таран. - А на других мне наплевать.
– Ах, наплевать? Другие хоть подарки делают. Жорик мне однажды такой нейлон оторвал, жуть! А ты... Вот только в кино и можешь.
Она говорила быстро и громко, захлебываясь от обиды.
Таран беспокойно огляделся.
– Тише ты!..
– А чего мне тише! Что я, украла чего?
Не в силах больше сдержать накипевшую злость, Василий сказал:
– Я с тобой объясняться в любви и не собираюсь. Поняла? И подарки делать тоже. И в кино - тоже!
Он вынул из кармана билеты и со злостью разорвал их. Потом мстительно добавил:
– А от Жорика твоего завтра пух и перья полетят. И от всех других тоже.
