– Не знаю, захочет ли специалист работать под стволами ваших охранников, – выразил я опасение.
– Уговорите! Ведь вы отлично умеете уговаривать, вон даже Юлию Генриховну уговорили, – съязвил Протасов. – Итак, жду подтверждения от вас. Успехов!
* * *
Я связался с фон Рабенхорстом и изложил ему требования Протасова.
– Я согласен, – ответил фон Рабенхорст без колебаний. – Мы не можем вступить в борьбу со столь влиятельным человеком – следовательно, мы должны принять его условия и надеяться, что он честно осуществит сделку.
– Тут вот какой вопрос… – замялся я. – А после… э-э… ритуала мистические свойства статуи не изменятся?
– Изменятся с очень большой долей вероятности, – ответил фон Рабенхорст. – Хотя бы потому, что мы попытаемся вырвать у статуи ее Хранителя. Вообще, механизм действия статуи в отношении владельца вполне понятен: артефакт своей энергетикой создает параллельную реальность с определенной точки в прошлом. Одновременно с этим в Том мире создается клон, а в Этом мире прототип погибает со всеми вытекающими последствиями. Таким образом, мы имеем дело с типичным информационно-энергетическим обменом. Но когда человек становится Хранителем, помещая прах умершего внутрь статуи, то он исчезает из Этого мира физически. То есть в данном случае мы наблюдаем не информационно-энергетический обмен, а материальный. Куда он исчезает? Видимо, происходит трансформация на атомарном уровне, и тело Хранителя становится частью материала статуи, участвуя в процессах информационно-энергетического обмена между мирами. Отсюда очевидно, что освободить Хранителя от статуи гораздо больше шансов, пока он не принял участия в этих самых процессах. Даже один человек, прошедший при помощи артефакта в новый мир, может необратимым образом изменить характер взаимодействия Хранителя и статуи. Я не слишком наукообразно излагаю?
– Нет, все в порядке. Я уловил главное: пока мы не освободим Гардина от власти статуи, никто не должен воспользоваться ею для перемещения в новую жизнь, – невесело подытожил я.
Фон Рабенхорст снова и в более категоричной форме подтвердил мои худшие опасения. И что с нами сделает Протасов, когда поймет, что ему не удастся начать новую жизнь при помощи статуи? Даже представить страшно! Впрочем, а как он догадается? Разве что если в ходе ритуала статуя расплавится или взорвется. А потом… Ладно, это все будет потом. Сейчас главное освободить Гардина из его бессрочного заключения в Пограничной зоне.
* * *
Сразу же после разговора с фон Рабенхорстом я отправил эсэмэской подтверждение Протасову. Но прошел день, затем другой, а ответа от него не было. Я перезвонил по телефону секретаря Протасова. Вежливый мужской голос спросил, как меня зовут и пообещал перезвонить. Звонок раздался минут через двадцать.
– Господин Протасов просил вас перенести встречу на десять дней позже. Через десять дней, двадцатого августа, вас будет ждать черный «Рэндж Ровер» в десять утра возле станции метро «Партизанская», напротив выхода. Запишите номер машины…
Я послушно записал и призадумался. Очень странно, что Протасов, который так упорно торопил события, вдруг отложил самое решающее событие жизни на десять дней. Очень странно! Что за игру он ведет? Впрочем, повлиять на него никак нельзя, а потому, в соответствии с советом фон Рабенхорста, остается лишь ждать.
Я позвонил Таврову и изложил суть событий. В ответ Тавров отругал меня:
– Слава! А тебе не приходит в голову, что наш разговор могут прослушать? Ведь Протасов побывал у меня дома, и его люди могли навтыкать столько жучков, что год собирать придется!
– Не стоило терять ключи в супермаркете, тогда все было бы нормально, – не остался я в долгу. Что было несправедливо: квалифицированный карманник вытащит ваши ключи быстрее, чем вы сами, торопясь домой после посещения пивного бара. Однако Тавров не стал возражать, лишь мрачно засопел и бросил:
– Сейчас началась твоя игра, подстраховку я обеспечу. Действуй!
Весьма обнадеживающе! Но выбора не было: механизм пришел в движение, и оставалось лишь вращаться вместе с его шестеренками.
* * *
Спустя десять дней ровно без пятнадцати десять я стоял у выхода из станции метро «Партизанская». Ровно в десять появился фон Рабенхорст, и мы едва успели обменяться рукопожатиями, как напротив нас появился и резко тормознул у самого тротуарного бордюра черный «Рэндж Ровер». Я глянул на номер: тот самый. Мы сели в машину, в которой, кроме нас и водителя, на переднем сиденье сидел еще один человек: здоровенный мордоворот из охраны Протасова. Один его вид настоятельно рекомендовал колеблющимся: «даже не думай!»
А мы и не думали! Все было решено, осталось только действовать.
* * *
Горьковское шоссе, в старину называемое Владимирским трактом, привело нас в город Лакинск, некогда именовавшийся Ундол. Железнодорожная станция сохранила старое название, а вот город переименовали в честь несгибаемого большевика Лакина. С учетом того, что город в основном известен благодаря лакинскому пиву, – название символическое.
Свернув с шоссе, мы ехали еще минут двадцать по узкой асфальтированной дороге, пока не очутились на территории заброшенной деревни. Всего пять покосившихся полуразрушенных домов – от остальных остались лишь заросшие густым бурьяном проплешины, да кое-где торчащие, словно древние обелиски, обветшавшие печные трубы.
На отшибе стоял старинный, почерневший от времени деревянный дом с резными наличниками и высоким крыльцом. Машина въехала во двор, обозначенный торчащими столбами с лишь кое-где сохранившимися почерневшими от старости досками забора. Прямо за домом вздымался густой хвойный лес.
Охранник провел нас в дом. Посреди просторной комнаты на массивном столе из почти черных дубовых плашек стояла уже знакомая мне статуя, ярко блестевшая в лучах июльского солнца, падавшего сквозь запыленные окна. Из темного угла появилась фигура: это был Протасов.
– Здравствуйте, Мечислав! – поздоровался он со мной и повернулся к моему спутнику.
– И вам здравствуйте… к сожалению, не имею чести знать.
– Вольфганг фон Рабенхорст.
– О-о! Граф, наверное?
– Да, если вы придаете значение титулам.
– В сложившейся ситуации меня больше интересуют ваши профессиональные навыки чернокнижника, – усмехнулся Протасов. – Опишите мне вкратце предстоящий ритуал и его ожидаемые последствия.
– Извольте, – ответил фон Рабенхорст, и в его руке появился черный камень. Камень был огранен, и когда фон Рабенхорст подставил его под луч света, ослепительно блеснул полированными гранями.
– Это морион, черный горный хрусталь. Согласно мистической практике, он способен открывать портал в мир, где пребывают мертвые. Безусловно доказано, что он не просто концентрирует окружающую негативную энергию, но и генерирует ее в определенных обстоятельствах.
– И что вы собираетесь с ним делать? – спросил Протасов.
Я, между тем, обратил внимание, что помимо охранника, приведшего нас сюда, за печкой на табурете сидит еще один, с автоматическим ружьем «Сайга» на изготовку. То самое типа «охотничье ружье», сделанное на базе автомата Калашникова. Н-да, любит Герман Ильич подстраховаться! Я мог бы побиться об заклад, что вокруг дачи находится не меньше десятка вооруженных охранников: господин Протасов не любит пускать дела на самотек. Странно, что он до кучи не пригласил своего специалиста по оккультным наукам. Или тот тоже сидел в засаде?
– Я собираюсь поместить морион в пеплохранилище внутри этой статуи, – пояснил фон Рабенхорст. – Там генерируемая морионом энергия, не находя выхода, усилится до такой степени, что прорвет барьер, отделяющий Пограничную зону от Иного мира, и то, что мы называем «душа Гардина», наконец сможет освободиться от влияния данного мистического артефакта.
– Так приступайте! – предложил Протасов.
Фон Рабенхорст подошел к статуе, держа на вытянутой руке морион. Тот вдруг начал сам по себе светиться, и словно в унисон с ним статуя засияла тусклым светом. Падавшие сквозь оконные проемы лучи солнца внезапно померкли, словно облако набежало на солнечный диск. Один из охранников встрепенулся, быстрым шагом подошел к Протасову и что-то шепнул ему на ухо. Фон Рабенхорст, по-видимому, обладал очень острым слухом, потому что он, не оборачиваясь, равнодушно произнес:
– Поздно! Слишком поздно уходить: мы уже в Пограничной зоне. Смотрите!
Фон Рабенхорст убрал ладонь, но кристалл мориона остался висеть в воздухе.
– Что за фокусы? – нахмурился Протасов.
– Это не фокусы, – возразил фон Рабенхорст. – Взгляните в окно!
Пейзаж за окном поразительным образом изменился. Вместо солнца в небе мертвенным светом сияла луна, а лес за окном вздыбился острыми верхушками вековых елей, которые можно увидеть разве что в тайге.
