— И что она предлагает? — спрашивает Тит.
Он качает головой.
— Я пока прочитал меньше трети.
— Харальд, — спрашиваю я. — Что такое случилось в пустыне Калахари в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году? Почему кому-то надо было там делать снимки с воздуха? Как это могло быть связано с подготовкой каких-то взрывов?
Он обращается к своей феноменальной памяти. Безрезультатно. Качает головой.
— Мама, а откуда ты знаешь, что там что-то готовилось?
— Я видела фотографию, — отвечаю я. — На ней были видны траншеи, прикрытые бетонными плитами.
Через неделю начинается учебный процесс. Я наблюдаю за тем, как Оскар пересаживает растения. Затем он дает мне шлифовальный цилиндр и один из изогнутых ножей.
Я работаю по часу в день в комнате, в которой он обычно пикирует растения. У меня ушла неделя на то, чтобы научиться правильно точить лезвие — точат его совсем не так, как кухонный нож или стамеску, с углом заточки двадцать градусов.
На следующей неделе он показывает мне, как выбирать подвой, теперь у него на очереди датские плодовые деревья. Он учит меня разбираться в, казалось бы, почти одинаковых стволах, похожих на сухие палки, воткнутые в землю. Как преподаватель он нетороплив и терпелив, несколько раз повторяет названия сортов, их номера и характеристики. ММ 106 дает на 70 % более крупные яблоки, чем в среднем, но требует хорошей почвы. М 7 — чрезвычайно выносливый сорт, похожий на дикое яблоко. У М 26 очень маленькая корневая система, и он лучше всего подходит для шпалер. Но при этом сорт чрезвычайно устойчив к болезням. М 9 вырастает в совсем маленькую яблоню с коротким сроком жизни, но с быстрым плодоношением.
Уже в первый раз, когда я увидела, как он дотрагивается до растений, я почувствовала его бережное отношение к ним.
Он показывает мне два одинаковых косых среза. И объясняет, как сразу же, чтобы срезы не окислились на воздухе, нужно прижать друг к другу зеленые водоносные ткани подвоя и привоя, плотно стянуть резинкой и герметично запечатать воском. Все эти действия он выполняет с хирургической точностью. Когда я наконец вижу, как после моей прививки появляется росток, я чувствую, что стала свидетелем маленького чуда рождения.
Однажды, когда, вернувшись домой, я подхожу к раковине, чтобы помыть руки, Харальд поднимает голову от своих книг.
— Мама, я нашел про пустыню Калахари. В одной из статей Магрете Сплид. В августе семьдесят седьмого года советский спутник проводил там съемку и выяснилось, что ЮАР работает над ядерной программой.
Я мою руки щеткой. Жесткие щетинки рвут эпителий под ногтями.
— А там были другие фотографии? Снятые с меньшей высоты, с самолета?
Он качает головой.
Я аккуратно кладу щетку на место. Из-под некоторых ногтей сочится кровь. Зато теперь они чистые.
Я сажусь за стол. В комнату входит Лабан и садится рядом.
— В семьдесят втором году Андреа и Магрете Сплид собирают группу, — говорю я. — Они создавали ее десять лет, мы не знаем точно зачем. Они заручаются поддержкой Фолькетинга, их предложения поступили в то время, когда аналитические группы входили в моду. Группу называют «Комиссия будущего». Это было официальное название, но все держалось в тайне. Группа должна разрабатывать сценарии будущего. Впервые государство всеобщего благосостояния начинает беспокоиться о том, куда все идет. На первом этапе комиссия состоит из шести молодых специалистов в ключевых областях, в последующие годы ее состав расширяется до двенадцати человек. Раз в полгода они представляют отчеты. На которые никто не обращает внимания. В течение первых двух лет Андреа и Магрете обнаруживают, что они нащупали самую мощную прогностическую жилу за всю историю человечества. Возможно, случайно, возможно, благодаря тому, что Андреа кое-что знает о структурировании коллективного сознания. А может, причина была и в том, и в другом. Она пишет подробное резюме результатов их работы. Резюме демонстрирует точность предсказания, не имеющую аналогов в истории. Мы не знаем, в какие инстанции было отправлено это резюме. Но полиция и разведывательные службы во всяком случае были проинформированы. Они пытаются контролировать группу. У них ничего не получается. Возникают опасения, что порвутся все связи. И тогда создается что-то вроде администрации, которую возглавил Хайн. За сорок лет эта группа постепенно уходит из поля зрения Фолькетинга. Такое уже случалось в Дании. При этом комиссия сохраняет определенную независимость. Скорее всего, потому что все члены группы — специалисты, знающие себе цену. Вероятно, они также понимают, что способность заглядывать в будущее может представлять опасность. Хайн за все это время никогда не знал полного состава комиссии. И ему не сообщают об изменениях, которые происходят с течением времени — в связи со смертью или по другим причинам. В какой-то момент у членов комиссии появляется желание заработать денег. Много денег. Это очевидно. Но тут начинаются загадки. Комиссия приходит к выводу, что нас ждет глобальный коллапс. Она решает самораспуститься. И не предоставляет Хайну протоколы последних заседаний. Он этим недоволен. И решает использовать меня. Обо мне он узнал от Андреа. Нас привозят в Данию. Но что-то идет не так. Убийства Магрете Сплид, Корнелиуса и, возможно, Кельсена не имеют отношения к Хайну. Так же как и попытка убийства нас с Харальдом. Так что существует еще какой-то фактор. Люди, которые привезли нас сюда, не связаны с полицией. Как и серийный убийца в порту. Это другой тип людей. Серый человек. Он был на той фотографии, которую мне показал Оскар. Из пустыни Калахари.
Тит поднимает на меня взгляд.
— Мама, а можно сказать, что комиссия, желая заработать, столкнулась с одним вопросом: где проходит грань между использованием специфического таланта и злоупотреблением им?
3
В середине марта Оскар показывает мне более сложный способ прививки — расщеп. Его используют для более нежных, благородных сортов: лимонных яблонь Бёга, колоновидных яблонь, красных астраханских.
— Оскар, как все это заведение называется?
— Экспериментальная станция физиологии растений.
— Почему она такая большая, десять на десять километров, а большая часть земли не используется?
— Существуют определенные нормативные требования к селекционным работам. Чтобы не допустить перекрестного опыления.
— То есть мы в Южной Зеландии, — говорю я. — Северная Зеландия слишком густо населена.
Он не отвечает мне.
— К какому ведомству относится станция?
Он не отвечает.
На следующий день, когда привозят почту, я оказываюсь в лаборатории одна. Как обычно, это тот же маленький фургон, который доставляет продукты и книги Харальда. Письма складывают в корзинку в коридоре, потом фургон уезжает.
Оскара нигде не видно. Я просматриваю конверты. В большинстве из них, очевидно, каталоги. На всех адрес: «Экспериментальная станция физиологии растений», почтовый индекс — 4720, Прэстё. Последний конверт адресован Оскару Ларсену. Отправитель — Спецподразделение Министерства обороны.
Уже несколько ночей не было заморозков, Оскар говорит мне, что скоро время прививки почек. Когда отдельные почки особенно ценных сортов прививают на уже плодоносившие деревья.
Он стоит рядом со мной, в левой руке он держит зеленую почку, правой делает идеальный надрез, одним плавным движением.
— Оскар, — говорю я. — А почему в твоей жизни нет женщины?
Он откладывает нож, отворачивается и уходит.
В начале апреля я помогаю ему высаживать шпинат.
После часа работы я разгибаюсь и говорю, что мне надо в туалет. От поля до лаборатории четыреста метров. Дойдя до здания, я оборачиваюсь и вижу его согнутую спину.
В дальней стене лаборатории есть дверь, которая всегда закрыта. Я открываю ее. Это двустворчатая дверь, у нее резиновое уплотнение шириной десять сантиметров, как у двери шлюза.
