Прибытие доктора Марка Эйлинга было настолько же поразительным, насколько и неожиданно ранним. Дэлглиш спускался по ступенькам из квартиры Беттертонов, когда на внутреннем дворе раздался рев мотоцикла. Утром Пилбим, как обычно, уже отпер большую дверь, и Дэлглиш вышел навстречу начинающемуся дню, который после ночной суматохи словно притих от усталости. Даже гул моря был приглушен. Мощная машина сделала круг по двору, а потом остановилась прямо напротив основного входа. Мотоциклист снял шлем, отстегнул от багажника чемоданчик и, прижимая шлем левой рукой, подошел к лестнице с безразличием курьера, который привез стандартную посылку.
– Марк Эйлинг, – представился он. – Где тело? В церкви?
– Адам Дэлглиш. Да, нам сюда. Сначала через дом и выйдем через южную дверь. Проход из дома в северную галерею я перекрыл.
По пути им никто не встретился, но Дэлглишу показалось, что шаги доктора Эйлинга по мозаичному полу раздаются неестественно громко. Он не предполагал, что патологоанатом будет перемещаться крадучись, но такое поведение вряд ли можно было назвать тактичным. Поначалу коммандер хотел найти отца Себастьяна и официально представить эксперта, но потом отбросил эту идею. В конце концов, это был не светский визит, и чем меньше в таком случае задержек, тем лучше. Но Дэлглиш не сомневался, что приезд патологоанатома заметили, и по дороге к двери в южную галерею его посетило иррациональное и неприятное чувство, что он нарушил правила этикета. «Уж лучше, – думал он, – расследовать убийство в обстановке неприязни, когда люди откровенно не хотят помогать полиции, чем разбираться с социальными и теологическими нюансами на этом месте преступления».
Они молча пересекли внутренний двор, где над головами нависали почти голые сучья большого каштана, и подошли к двери в ризницу.
Когда Дэлглиш ее открыл, Эйлинг поинтересовался:
– Куда можно кинуть шмотки?
– Можно прямо здесь. Это и ризница, и кабинет.
«Кинуть шмотки» означало снять кожаную одежду, надеть короткий коричневый халат и сменить ботинки на мягкие тапочки, поверх которых эксперт натянул белые хлопковые бахилы.
Закрыв за собой дверь в ризницу, Дэлглиш сказал:
– Вероятно, убийца прошел через эту дверь. До приезда лондонских криминалистов я запер церковь.
Эйлинг тщательно сложил кожаную одежду на вращающийся стул возле стола и аккуратно, бок о бок, поставил ботинки.
– А почему столичная полиция? – спросил он. – Это ведь дело Суффолка.
– В колледже сейчас отдыхает инспектор из Суффолка. Что, как вы понимаете, несколько осложняет ситуацию. Я приехал по другому делу, поэтому показалось разумным взять на себя полномочия и по этому.
Такое объяснение, похоже, удовлетворило Эйлинга, и они прошли в саму церковь. Лампы в нефе светили тускло, но, видимо, пастве, прекрасно знающей литургию наизусть, этого света хватало. Мужчины прошли к картине «Страшный суд», и Дэлглиш поднял руку к светильнику.
В пропитанном ладаном сумраке, который, казалось, просачивался за пределы церковных стен, простираясь в бесконечность темноты, луч света вспыхнул шокирующе ярко. Даже ярче, чем помнилось Дэлглишу. Появление Эйлинга, как зрителя в театре, словно превратило место преступления в сцену из спектакля ужасов: мастерски застыло аккуратно разложенное тело актера, возле головы художественно стояли два подсвечника, а сам коммандер молчаливым наблюдателем замер в тени колонны в ожидании своей реплики.
Эйлинг, на мгновение впавший в ступор от внезапно включенного света, возможно, оценивал эффектность этой «живой картины»[10].
А потом, ступая ногами в мягких тапочках, начал обходить тело. Он был похож на режиссера, который оценивает точки съемки, пытаясь убедиться, что труп лежит реалистично, а поза приятна с эстетической точки зрения. Дэлглиш теперь более ясно подмечал детали: черная кожаная тапочка с протертым носком слетела с правой ноги Крэмптона, голая ступня теперь казалась очень большой и необычной, а большой палец просто уродливым и каким-то вытянутым. Лица он разглядеть почти не мог, и эта навечно застывшая ступня производила более сильное впечатление, чем полностью обнаженное тело, порождая и жалость, и гнев.
Дэлглиш встретился с Крэмптоном только однажды и испытал лишь легкое недовольство, оказавшись рядом с нежданным и не особо близким по духу гостем. Но сейчас, как всегда на месте убийства, он почувствовал настоящую ярость. И понял, что повторяет смутно знакомые слова, хотя и не мог вспомнить, откуда они: «Не знаю, кто это сделал, я даже и не слыхал о том доныне»[11]. Он разрешит загадку, и когда это произойдет, найдет и доказательства. Он больше не станет закрывать дело, зная личность преступника, зная мотив и способ, но не имея возможности задержать виновного. Груз прошлой неудачи еще довлел над ним. На этот раз он наконец его скинет.
Эйлинг все так же осторожно бродил вокруг, ни разу не оторвав от тела глаз, словно столкнулся с интересным, но необычным объектом и не был уверен, как тот отреагирует на наблюдение. Потом присел возле головы на корточки, принюхался к ране и спросил:
– А это вообще кто?
– Простите, я не подумал, что вам могли не сказать. Архидьякон Крэмптон. Недавно назначенный попечитель колледжа. Прибыл в субботу утром.
– Кому-то он сильно не нравился. Хотя, может, вспугнул грабителя, так что ничего личного… Здесь есть ценности?
– Есть запрестольный образ, только его было бы трудно снять. Да и не похоже, что кто-то пытался. В ризнице хранят серебро. Но оно в сейфе, а сейф не взламывали.
– И подсвечники на месте, – отметил Эйлинг. – Хотя медные… зачем такие красть. Относительно орудия и причины смерти почти нет никаких сомнений. Удар с правой стороны черепа, над ухом, нанесен тяжелым предметом с острым концом. Я не знаю, был ли смертельным первый удар, но с ног он его свалил точно. Затем нападавший ударил снова. Я бы сказал, попахивает безумием.
Он выпрямился, а потом рукой в перчатке поднял неокровавленный подсвечник.
– Тяжелый какой. Тут нужна сила. В принципе, если действовать двумя руками, справились бы и женщина, и старик. Хотя нужно было прицелиться. Убитый ведь не собирался стоять, любезно подставив спину незнакомцу или тому, к кому не испытывал доверия. А как он вообще вошел? Крэмптон, я имею в виду?
Дэлглиш отметил, что судмедэксперт не слишком старается придерживаться своих прямых обязанностей.
– Насколько мне известно, ключа у него не было. Либо его впустил тот, кто уже находился здесь, либо дверь была открыта. Изуродовали картину «Страшный суд». Его могли этим заманить.
– Похоже, это дело рук своих. Что легко и просто сокращает количество ваших подозреваемых. Когда его нашли?
– В пять тридцать. Через четыре минуты я уже был здесь. Судя по виду крови и начавшемуся окоченению лицевой мускулатуры, он умер часов пять назад.
– Я измерю температуру, но сомневаюсь, что смогу сказать более точно. Он скончался около полуночи, может, часом раньше или позже.
– А что вы скажете насчет крови? – поинтересовался Дэлглиш. – Разбрызгивание было сильное?
– После первого удара – нет. Вы же знаете, как бывает с подобными ранами головы. Кровь течет в полость черепа. Но он ведь не остановился после первого раза. А вот после второго и дальше кровь уже потекла. Скорее всего, брызгами, не сильной струей. Все зависит от того, как близко нападавший стоял к жертве. Если он – правша, то правая рука точно будет испачкана кровью, возможно, даже грудь, – сказал патологоанатом, а потом добавил: – Хотя, конечно, он бы это предусмотрел. Мог прийти в рубашке и закатать рукава. Мог надеть футболку, а то и вообще раздеться. Такое бывало.
Дэлглиш не услышал ничего для себя нового и спросил:
– Разве жертве не показалось бы это подозрительным?
– Ему пришлось действовать быстро, – продолжал Эйлинг, не обратив на эту реплику никакого внимания. – Он не мог рассчитывать, что жертва отвернется от него больше чем на секунду, максимум на две. Не слишком много времени, чтобы засучить рукава и выхватить подсвечник оттуда, где он его заранее припрятал.
– И где же это, по-вашему, было?
– За деревянной панелью почетного места? Хотя, наверно, далековато. Почему бы просто не поставить его позади колонны? Ему ведь требовалось спрятать всего один подсвечник. Второй он мог принести и после, из алтаря, и уже потом выстроить эту «живую картину». Мне вот интересно, зачем было так хлопотать? Готов поспорить, что это не знак уважения.
Заметив, что отвечать Дэлглиш не собирается, Эйлинг добавил:
– Я сейчас измерю температуру. Посмотрим, поможет ли это установить время смерти, но сомневаюсь, что получится точнее, чем вы изначально предположили. Больше скажу, когда он окажется у меня на столе.
Дэлглиш не стал смотреть, как нарушается неприкосновенность тела, и медленно зашагал взад-вперед по центральному проходу, пока не увидел, что Эйлинг закончил и поднялся на ноги. Они вместе вернулись в ризницу, и когда судмедэксперт снял рабочий халат и натянул кожаную одежду, Дэлглиш предложил:
