Время вокруг меня растягивается и сжимается, в темноте рождаются образы, возникают ниоткуда, уходят в никуда: мама, обнимающая меня перед тем, как я сажусь в автобус в мой первый день в шестом классе, в Саут-Бенде, штат Индиана. «Просто пойди в туалет, когда тебе понадобится сделать то, что ты делаешь, Ло, подними руку и скажи учительнице, что тебе надо в туалет». Светлячки, мы с Ореном ловим их, сажаем в банку с завинчивающейся крышкой, они излучают желтый свет. Комната Сапфир. Флинт. Барабанный круг. Крышки мусорных баков, найденный ритм. Смех. Его руки, тянущиеся ко мне над залитым кровью ковром. Пальцы. Плечи, кожа. Его кожа. Прикосновения его кожи; соль; земля; дубовая стружка. Трепещущая осина. Холод. Снег, хрустящий под ботинками Орена, высокие сугробы, в которых мы прямо-таки плаваем. Кладбище. Все идут колонной по одному, с опущенными головами. «Мама, я останусь здесь, я никуда не пойду». Папа учит меня плавать в бассейне в Канкаки. «Я рядом, Ло. Никуда не уйду, сладенькая. Я рядом».
Прошлое проглатывает меня и не отпускает, пока вновь не приоткрывается занавес. Появляется Глория, за ней — низкорослый, тощий мужчина с огромным животом. Она направляет его в занавешенную кабинку, и я выхожу из темного угла, чтобы выслушать приговор.
— Не повезло, — она качает головой. — Я поспрашивала, но никто не слышал о человеке с прозвищем Якорь. Может, он специально так назвался, чтобы кинуть тебя и найти другую? — Она подмигивает мне и уходит в кабинку следом за клиентом, оставляя меня одну.
Я в тоске. Вновь начинаю кланяться, до самой земли, доставая пальцы ног. Могла я ошибиться насчет места его встреч с Сапфир? Нет. Эсэмэски однозначно указывают, что он был ее постоянным клиентом. Девять, девять, шесть. Наклон, прикосновение к пальцам, подъем. Еще раз. Снова и снова… пока меня не осеняет. «Позвони ему. Позвони ему снова. Он где-то есть. В конце концов ответит».
Я тихонько ухожу из ВИП-зоны. К счастью, мои куртка и рюкзак в том месте, где я их оставила. Затаив дыхание, я проскальзываю в темный коридор за кабинками. Поклон, прикосновение, подъем, поклон, прикосновение, подъем, поклон, прикосновение, подъем. Я пытаюсь ускорить процесс, но мое тело само определяет, сколько ему требуется времени. И берет положенное, как брало всегда.
Шаги. Кто-то приближается по коридору ко мне. Я бегу обратно в уголок ВИП-зоны, сажусь на корточки, прижимаю мобильник к уху.
Идут гудки. Идут гудки. Идут гудки.
И в клубе звонит чей-то мобильник, звонит, на долю секунды отставая от гудка, который доносится из моего мобильника. Я обрываю связь. Так же резко перестает звонить и чей-то мобильник.
Совпадение — должно быть. Мобильники здесь у всех, и каждую секунду кому-то да звонят.
Чтобы убедиться в этом, я вновь нажимаю на кнопку вызова. Короткая пауза, пока сигнал мчится к конечному пункту.
И это происходит вновь. Тот самый звонок. В клубе.
Ощущение, что я под водой, возвращается. Страх замедляет мои движения, кулаком вбивается в горло, выталкивает меня за занавес, из ВИП-зоны, ноги сами несут меня.
Звенит совсем рядом.
В нескольких футах от меня высокий мужчина в серой футболке, загорелый, мускулистый — я вижу его спину — сует руку в карман за звонящим мобильником. В груди у меня лихорадочно бьется, бьется, бьется сердце, когда он подносит мобильник к уху.
— Алло?
И это же слово, этим же голосом, в это же время произносит мой мобильник, который я по-прежнему прижимаю к уху. Он поворачивается, отталкивая стриптизершу, которая разминала его плечи.
Теперь я вижу его лицо.
Идеальное, словно высеченное из мрамора, красивое лицо.
Идеальное, словно высеченное из мрамора, красивое лицо Гордона Джонса.
Трясущимися руками — голова кружится — я нажимаю маленькую красную клавишу, которая обрывает связь. На мгновение перед глазами все чернеет. А потом проясняется, становится кристально ясным, и я понимаю, что должна сваливать отсюда. Чтобы кому-то сказать. Поворачиваюсь, скидываю туфли на высоком каблуке, бегу обратно через ВИП-зону, к другому выходу из нее, огибая кабинки, не обращая внимания на поворачивающиеся головы. Выход этот ведет в коридор, в сумрак, в тень. Он здесь. Он здесь.
Гордон Джонс. Мужчина-мечта. Джентльмен. Богач. Убийца.
Чуть дальше — не останавливайся — дверь, а там коридорчик с невысоким потолком… и комната отдыха. Спасение. Звонок. Звонок. Я застываю.
Это мой мобильник. Якорь. Прозвище высвечено на дисплее.
Я принимаю вызов и сбрасываю. Сразу же. Не додумалась до того, чтобы блокировать звонки. Господи. Он знает.
Звонок. Звонок. Опять. Это он. Я принимаю вызов. Сбрасываю. Выключаю мобильник. Внутри все сжимается, скручивается. Дальняя часть клуба вращается вокруг меня, длинный черный коридор вдруг начинает покачиваться. И я будто парализована: голова не работает, я не могу вспомнить, откуда пришла, какой путь может привести меня прямиком к нему. Внезапно у меня полное ощущение, что я упала в ледяную воду ручья, как в тот раз, в детстве, и вода эта везде, со всех сторон. Я тону. И я утону. На этот раз Орена нет, он не вытащит меня. Есть Гордон. Этот только затолкает под воду, если я вдруг вынырну.
Дрожа всем телом, я пытаюсь открыть двери — большинство заперты — и тихонько хнычу от страха.
И тут я вижу его.
Он идет от конца коридора — того конца, откуда пришла я, который упирается в ВИП-зону. Идет по моему следу, спешит ко мне, мобильник зажат в руке, лицо красное, перекошенное. Я вжимаю мой мобильник в бедро. Прячу его. Он услышал. Он знает.
Я бросаюсь налево, направо в поисках выхода: воздух горячий, вязкий, наэлектризованный. Я бегу к другому коридору, который отходит от этого, ведет к центральной части клуба, его пульсирующему сердцу. К сцене. К лысеющим мужчинам в деловых костюмах.
Но прежде чем мое тело может рвануться вперед — к людям, которые увидят, которые поймут: что-то не так, желание простреливает меня, эта глупая, управляемая всемогущим мозгом сила.
И я должна кланяться, прикасаться к пальцам ног, выпрямляться; кланяться, прикасаться к пальцам ног, выпрямляться; кланяться, прикасаться к пальцам ног, выпрямляться… И когда я заканчиваю, уже готовая бежать, чтобы спастись, руки обхватывают мою талию, выдавливают из меня воздух. Рука поднимается, чтобы закрыть мне лицо, нос, рот, глаза.
— Ловкий трюк, это твоя игра в телефон, — шепчет он мне на ухо. Голос хриплый, шершавый, наполненный осколками стекла. — Ты думаешь, это какая-то гребаная шутка? Ладно. Я подыграю. Я тебя осалил. Так что теперь ты поймана.
Голова отрывается от плеч, идет кругом, сердце останавливается и вновь запускается, имитируя смерть.
Пищевод сживается, мне не хватает воздуха, он такой сильный, такой сильный…
Темнота. Облака. У мамы всегда уходили недели на наши пасхальные корзинки, оплетенные лентами и наполненные шоколадом и носками, теплыми носками, мне всегда нравились носки и пасхальные мармеладные конфеты[30], и она садилась на мою кровать пасхальным утром с корзинкой, шурша целлофаном и широко улыбалась, такая гордая, такая…
— Не думала, что я тебя найду, маленькая девочка? Не думала, что узнаю тебя? Не думала, что узнаю это цепочку с подвеской? Я же ее и покупал. Не знала, что я начал следить за каждым твоим движением, как только увидел ее на тебе? — Резкость его голоса приводит меня в чувство. — Я давал ей все, все, что она только могла захотеть. А она не давала мне ничего. Дерьмо! Что, по-твоему, я чувствовал? — Его пальцы сжимаются на моем лице, давят, такие грубые. — А? Как думаешь, что я чувствовал? Она была моей… — Он срывает парик с моей головы, яростно рвет серебряную цепочку с подвеской-лошадью.
Я слышу, как его рука поворачивает ручку двери, и стараюсь вырваться: мне надо тук тук тук, ку-ку. О господи, пожалуйста пожалуйста пожалуйста. Я пинаю его в ногу, пытаюсь оторвать руку, кричу в его ладонь, кусаю ее.
— Черт побери, — рычит он, убирая руку, чтобы тут же схватить меня за загривок. — Только посмей еще раз это сделать, тупая сука. — Боль простреливает голову, кровь выплескивается из губы, попадает в рот. Я задыхаюсь, захлебываюсь, дверь открывается, холодный воздух набрасывается на мои голые плечи, шею, ноги. Не знаю, что за влага течет по лицу — слезы или кровь. Соль щиплет губы, еще кровь. А в голове: тук тук тук ку-ку тук тук тук ку-ку тук тук тук ку-ку.
Я хочу знать, почувствует ли мама что-нибудь, если я умру, будет ли Орен встречать меня? Будет ли держать в руках лист бумаги с моим именем, как в аэропорту? Или я там будут одна, навсегда окруженная тишиной?
Черный микроавтобус въезжает в переулок за клубом. Гордон поднимает меня за талию, бросает в салон. Я ударяюсь головой о дальний борт: все плывет, а потом погружается во тьму.
* * *
Я открываю глаза. Должно быть, потеряла сознание. Мы едем, мчимся вперед. Лист темного пластика отделяет салон от кабины. Я не вижу водителя. Он не видит меня. Гордон рядом, наблюдает за мной.
