Ознакомительная версия.
1.1 Заказчик поручает, а Исполнитель принимает на себя обязательства выступать в качестве посредника при реализации принадлежащего Заказчику изделия через аукцион.
1.2 Исполнитель осуществляет поиск партнеров по реализации изделия среди аукционных домов, работающих на территории Российской Федерации.
Глаза следователя быстро скользили по строчкам.
Обязанности Заказчика. Обязанности Исполнителя. Порядок выплаты вознаграждения.
Он уже собирался отложить ксерокопию договора, когда взгляд зацепился за строчку: «В случае смерти Заказчика вся выплаченная за изделие сумма возвращается Покупателю, за исключением комиссионных процентов, полагающихся Исполнителю».
– После этого мне, похоже, остается только одно, – расстроенно пробормотал Седов. – Надевать наручники на Захарова. Вот уж точно: век живи, век учись. Жертва, как выясняется, может запросто превратиться в главного злодея. Хорошо, что Вронская меня заранее поставила в известность о том, что Захаров покупает яйцо Фаберже…
* * *
Уже через двадцать минут после того, как симпатичная медсестра – «можно разик» – сделала пару уколов, а потом воткнула в вену иглу капельницы, Андрею Захарову стало значительно лучше. Сразу захотелось подняться с больничной койки и отправиться на работу. И он бы не стал сдерживать это желание, если бы на собственном опыте не убедился: резво добежать получается максимум до автомобиля. А потом возвращается боль. От души потыкав в грудь иголками, она берется прохладными пальцами за сердце и начинает его выкручивать. Лучше отлежаться дня два, подставляя под иглы то руку, то задницу. Зато потом будешь как огурец: ни боли, ни синей физиономии.
Но жажда активности его просто распирала!
Звонок на завод: когда, мать-перемать, лодыри, бездельники, начнете монтаж новой линии оборудования, меня не интересуют ваши проблемы, я ставлю задачу, а вы решайте.
Звонок Лике Вронской: приезжай за интервью, да, прямо в палату, факт покупки все же состоялся, потом будет некогда.
Звонок…
– Андрей, ты бы отдохнул! – негодующе воскликнула Света.
Он хотел сказать малой, чтобы закрыла варежку и не лезла не в свое дело, но осекся. Лицо жены казалось таким бледным, что впору было укладывать девочку на соседнюю койку.
Она отказалась ехать в банк, сославшись на плохое самочувствие. Заявила, что раз уж Андрея повезут в больницу, то тоже хочет показаться врачу. Ее какого-то важного секретного доктора на работе не оказалось. Но к владельцам дорогих медицинских полисов отношение всегда было особым. Светиного сверхценного специалиста пообещали достать из-под земли. А ей, судя по внешнему виду, становилось все хуже и хуже.
– Слышь, малая, ты, может, к другому врачу пойдешь? – Андрей, осторожно приподнимая руку, сел на постели. – У тебя фасад белый, смотреть жутко. Давай сходи, чего ты выпендриваешься?
Она покачала головой:
– Подожду…
– А что с тобой? Простудилась, может? Тогда давай в коридор выметайся живо. Не надо на меня своими бациллами дышать!
Она рассмеялась:
– Я тебя уверяю, это совершенно незаразно!
И тут же, зажав рот рукой, бросилась в туалет.
«Налопалась, что ли, чего-то не того? – подумал Андрей, с тревогой прислушиваясь к шуму воды за стеной. – Или… Ну, конечно! По бабской части! Неужели подзалетела? А я ведь просил. Говорила: таблетки пью. Блин, головой мне надо было думать, а не головкой. Пользовался бы резинками – никаких проблем. А малая… Против материнского инстинкта не попрешь. И что делать?»
К тому моменту, когда Света снова клубочком свернулась в кресле, Андрей успел высчитать срок предполагаемых родов, разозлиться на малую за несогласованное материнство, решить, что ребенок – все-таки хороший информационный повод, пренебрегать которым не следует. И забыть об этой ерунде совершенно.
Посмотрев на часы – до появления Вронской минут сорок, – Андрей решил поспать, чего время терять.
Но не успел он задремать, как дверь палаты отворилась, и Лика радостно запищала:
– Привет, Андрей, здравствуй, Света! Как со здоровьем? Я так и поняла, что ничего серьезного, иначе вряд ли бы ты стал интервью давать! Да это же не палата, а люксовый номер гостиницы! Телевизор, барная стойка! Какой батик Ван Гога, красота!
Андрей изумленно огляделся по сторонам. В памяти промелькнуло что-то болезненное, непривлекательное, из детства: белые стены, ряд коек, резкий запах лекарств. Да, похоже, он заработал право болеть по-другому, в более комфортных условиях. Только вот не заметил, как это случилось. Не осознает, насколько изменилась его жизнь. А что такое батик? Наверное, та желто-синяя тряпка в раме над диваном.
– Свет, ты такая бледная, – Вронская, расстегнув шубку, завертела стриженой головой по сторонам, обнаружила шкаф для верхней одежды. – Я тебе очень сочувствую.
– Так, Лика, давай иди сюда, – распорядился Захаров, опасаясь, что от соболезнований малая опять расклеится и никакой работы не будет. – Доставай свой диктофон, сейчас начну речь задвигать.
Вронская послушно полезла в рюкзачок. Но спросить ничего не успела. Увидев, что на экране зазвонившего телефона высвечивается номер Жанны Леоновой, Андрей предупреждающе поднял руку. Проклятая игла выскочила из вены, на локтевом сгибе выступила кровь. Закусив губу – «сейчас по новой ковырять будут», – он ответил на вызов.
Жанна только начала говорить, но от ее голоса сразу стало не по себе. На таких повышенных истеричных тонах мог разговаривать кто угодно, кроме начальника службы безопасности.
– Андрей! Тебе надо бежать, срочно! Мне звонил следователь, спрашивал, где ты! Я сказала, что не знаю, но он скоро сам вычислит! – кричала Леонова.
– Жанн, не суетись, а? Давай обо всем по порядку. Ты же с утра говорила, какого-то бандюка утром в офисе ловить будут. При чем тут я? Какой следователь? Бандюка поймали?
– Поймали! Но потом… Андрей, в офисе проходит выемка документов. Здание блокировано. Ребята наши не успели отреагировать. Сотрудники спецподразделения только уехали, и вдруг снова люди в камуфляже… Я вызвала милицию, ментам предъявили какой-то документ, похоже, о смене собственника. Они развернулись и уехали. А потом позвонил следователь, спросил про тебя. Андрей! Ты никогда меня не слушал. Но вот сейчас – просто поверь. Тебе надо уйти из больницы. И спрятаться в надежном месте.
Андрей отвел трубку от уха, почесал затылок. Посмотрел на взволнованное лицо жены, светящуюся от любопытства рожицу журналистки. И недоумевающе поинтересовался:
– А чего мне прятаться, я не понял?
– Тебя хотят задержать по подозрению в убийстве Полины Калининой! – взвизгнула Жанна.
– Какой собственник? Какое убийство? – Андрею показалось, что он сходит с ума. Потом промелькнула мысль: 1 апреля. Ее прогнала другая: Новый год на носу. А может…
– Жанн, ты чего, набухалась, что ли? Ну ты даешь!
– Беги. Адвокатам не звони, потеряешь время! Беги, Андрей!
И разговор прервался.
– Ни фига не понимаю, – пробормотал Захаров, набирая номер компаньона. – Вить, что за лажа? Мне Жанна звонила, говорила про выемку, нового собственника. Ты не в курсах?!
– Ну почему же, – радостно отозвался Виктор. – Ты ведь отказался от своей доли. Продолжай болеть со спокойной душой. Тебе уже совершенно некуда торопиться…
* * *
За спиной лязгнула тяжелая железная дверь камеры, звонко щелкнул замок. Моцарт прислушался к удалявшимся шагам вертухая. Осмотрел крошечную одиночку (все то же, ничего не меняется: зарешеченное окно, параша, умывальник, стол, нары), закашлялся от затхлого спертого воздуха.
На сером потолке в мутных рыжих разводах горела тусклая лампа. Но ее свет лишь подчеркивал убогость обстановки. Свобода, яркая, манящая, свежая, осталась за пределами забора СИЗО лишь час назад. А вырваться из тюрьмы Моцарту уже хотелось так сильно, как будто бы пришлось отмотать очередной долгий срок.
Он стоял посреди камеры как столб, старался не обращать внимания на уже уставшие затекшие ноги. Ботинки без шнурков, спадающие, лишенные ремня брюки. Но все же нет на нем еще тюремной робы. Пока не касаешься предметов, почему-то кажется: скоро на волю. Камера – ненадолго, досадная ошибка. А потом тяжелая дверь скрипнет, а за ней будет разрисованный огнями рекламы вечер, и Цыпленок, и Новый год. И – обязательно – новая жизнь.
За спиной Моцарта и правда скрипнуло, но он, еще не оборачиваясь, сразу понял: дверь закрыта, а вот окошко, через которое подают пайку, приоткрылось.
Он взял алюминиевую миску с дымящимся слипшимся комком каши, кружку светлого жидкого чая. Поставил нехитрый ужин на небольшой стол, намертво прикрученный к полу. Подошел к стене, задрав голову, посмотрел на зарешеченное окошко. В маленьком сером клочке неба виднелись нитки дороги[44], по которым медленно перемещалась малява[45]. Этот едва заметный клочок бумаги, настойчиво движущийся к своей цели, вдруг вернул Моцарту бодрость и уверенность. Он сел на нары и пробормотал:
Ознакомительная версия.
