К ней он и отправился после работы, предварительно позвонив, справившись о здоровье и захватив любимый старушкой бело-розовый зефир.
Несмотря на преклонный возраст, баба Аня выглядела свежо и бодро, в маленькой однокомнатной квартирке царили чистота и порядок. В вазе стояли засушенные с лета стебли физалиса с оранжевыми пузатенькими плодами-коробочками.
Старушка, обрадовавшись приходу Жени, который всю жизнь был ее любимцем, быстро собрала на стол все, что нужно для чая. Хрустя сушками и запивая их вкуснейшим янтарным напитком, — его аромат Ганченко помнил с детства, — он начал разговор издалека:
— Баба Аня, я недавно побывал у одного ученого и узнал, что старость, оказывается, можно победить.
Старушка недоверчиво посмотрела на него и спросила:
— Даже такую, как моя?
— Любую! — убежденно произнес Евгений.
Попросив вторую чашку чая, который баба Аня готовила из нескольких сортов заварки, и в этом заключался ее секрет, Ганченко подробно рассказал о своем визите в институт и волшебном эликсире, возвращающем людям юность. Подытоживая, он заявил:
— Баба Аня, вы у нас — самый лучший кандидат на омоложение! Я договорюсь, и вас примут немедленно.
Он ожидал, что старушка начнет ахать и охать, благодарить его за бесценный дар, но она только с грустью посмотрела на журналиста и серьезно сказала:
— Нет, Женечка, мне нельзя! Я еще пожить хочу. Мне ж граммулечки этого лекарства хватит, чтобы встретиться с беззубой…
Такой поворот обескуражил Ганченко, но он все же попытался уговорить старушку:
— Как же так, баба Аня? Вы ведь самый светлый человек из всех, кого я знаю!
— А ты в душу мне заглядывал? — проникновенно поинтересовалась та. — Никто не ведает, что там, внутри, кипело всю жизнь! Так что праведницей я себя никак назвать не могу.
Огорченный, журналист возвращался домой, думая о том, что его план — показать человека, победившего старость с помощью "эликсира праведников", с треском провалился.
"Может, в монастырь податься? — размышлял он, имея в виду не собственное пострижение в иноки, а возможность найти богоугодного человека среди чернецов. — Хотя вряд ли там меня поймут: скорее всего, сочтут всю эту историю с эликсиром ересью или даже чертовщиной".
Он уже шел по дороге из метро домой, так и не придумав что-нибудь толковое, как его остановил звонок мобильного телефона.
— Евгений? — раздался звонкий и задорный голос.
— Да, я, — ответил журналист, чувствуя, что интонация ему знакома, хотя по одному слову он не мог понять, кто говорит?
— У меня для вас, так сказать, сюрприз! — продолжил собеседник. — Извините, забыл представиться. Это Якуб Алексеевич.
Но Ганченко уже по второй фразе понял, с кем имеет дело.
— Что-нибудь с вашим эликсиром? — поинтересовался он. — Вам удалось его испытать?
— Вы движетесь в верном, так сказать, направлении, — согласился ученый. — Но я бы не хотел говорить об этом по телефону: мало ли какие, так сказать, враги могут оказаться на линии. Приезжайте к нам завтра с самого утра, и все узнаете, так сказать, из первых уст. Дорогу помните?
— Конечно, помню! — подтвердил Евгений и добавил: — Обязательно приеду. Спасибо за приглашение.
— Вам спасибо за очень хорошую статью, — сделав комплимент, Якуб Алексеевич попрощался и дал отбой.
Ганченко всю ночь не находил себе места. Сон был прерывистым, наполненным кошмарами с чудовищами, пожирающими праведников.
Утром он проделал уже однажды пройденный маршрут и нажал кнопку переговорного устройства. Опять щелкнул замок калитки и журналист пошел в сторону здания.
На сей раз его не оставили без внимания. Навстречу шел молодой подтянутый человек с черными, зачесанными назад волосами. Когда до него оставалось метров пять, Евгений вдруг понял, что этого юношу он видел несколько дней назад, правда, выглядел он намного старше.
— Вы все-таки решились, Якуб Алексеевич, — с восхищением промолвил журналист, протягивая молодому человеку руку.
Тот принял рукопожатие, причем ладонь его оказалась крепкой и пружинистой, и ответил:
— Больше всего мне нравится в вас, что все схватываете на лету! Впрочем, вы правы, я пошел на эксперимент. Боялся страшно, но теперь все позади, и результат налицо и, так сказать, на лице.
Он задорно засмеялся, и Ганченко присоединился к его молодому веселью. Он попросил Якуба Алексеевича сделать несколько снимков, и они полчаса бродили по разбитому вокруг здания парку, выбирая места для съемки. В один кадр попал даже Шарик — один из первопроходцев омоложения.
Ганченко с восхищением смотрел на почти идеальную фигуру ученого, свежую кожу лица без единой морщинки, ясные глаза. Немного поразмыслив, он, правда, с опаской предложил генетику провести простое испытание его физической формы. "Это оживит материал", — подумал Евгений.
Они отмерили шагами приблизительно сто метров, и ученый по взмаху руки журналиста побежал, благо, он был в спортивном костюме и кроссовках. Ганченко успел сфотографировать его и засечь на секундомере в мобильном телефоне время, понадобившееся бегуну на преодоление дистанции. Оказалось, что тот пробежал стометровку чуть больше, чем за одиннадцать секунд — отличный для бывшего старика результат!
Наконец, они вошли в здание, поднялись в кабинет директора, и Ганченко стал выспрашивать у ученого подробности удачно прошедшего омоложения.
— Отмечали ли вы какие-то неприятные ощущения? — поинтересовался он.
— Понимаете, я выпил эликсир — двадцать капель на стакан воды — вечером, перед сном, — стал рассказывать Якуб Алексеевич. — Спал нормально: оказалось, что наш препарат к тому же обладает расслабляющим действием. Снов не помню, хотя было что-то светлое и даже яркое. Утром, несмотря на опасения, сразу же пошел к зеркалу и понял, что эксперимент завершился, так сказать, викторией. За ночь организм почти полностью перестроился. В течение вчерашнего дня кожа еще больше натянулась, исчезла жировая прослойка, прибавилась мышечная масса, улучшилось зрение.
— А каких грехов вы сильнее всего опасались перед тем, как решиться на прием эликсира? — прямо спросил журналист.
— Все они обычные, так сказать, человеческие, — задумчиво отозвался ученый. — По молодости, — он вдруг засмеялся, вспомнив, что такие слова звучат весьма странно из уст юного человека, — хотя правильнее сказать — по прежней молодости я весьма активно увлекался женским полом и разбил немало сердец, прости меня, Господи! Став постарше, попивал, пока всерьез не увлекся наукой. Ну и был безбожником, атеистом. Букет, так сказать, что надо!
— И, тем не менее, эти грехи не оказали существенного влияния на процесс омоложения? — произнеся эту фразу, Ганченко ощутил всю ее казенность и неприменимость к сегодняшнему событию, которое представлялось настоящим чудом.
— Выходит, что так, — коротко подтвердил Якуб Алексеевич. — Думаю, и вам не нужно бояться, поэтому еще раз предлагаю попробовать эликсир.
И вновь Евгений замер. После знакомства с ученым и чудодейственным средством его опять стала преследовать старая история: ее он считал самым страшным грехом в своей жизни.
Тогда после окончания университета он только начинал работу в журналистике в газете одного из областных центров. Почти сразу же подружился с художником Геной — парнем примерно такого же возраста, правда, уже успевшим обзавестись семьей. Они были неразлучны, и однажды, когда сидели в фойе ресторана напротив зеркала, Евгений вдруг заметил, что видит отражение только своего друга, и у того, как подтвердил Гена, возникла точно такая же оптическая иллюзия. Получалось, что, глядя в зеркало, Ганченко идентифицировал себя с Геной, а тот себя — с Женей. Полноту иллюзии подкрепили движения, о которых они стали договариваться по ходу. Скажем, оба клали левые ноги на правые, и отражение делало то же самое, хотя каждый видел не себя, а другого. Этот с виду забавный эпизод, тем не менее, очень повлиял на их взаимоотношения: ребята будто стали одним целым, и Евгений частенько думал, что ничего бы не пожалел для своего друга.
Такой случай вскоре представился. Женя влюбился в студентку местного университета и скоропалительно женился. Они стали проводить время семьями, и однажды Ганченко пришла в голову идея: если их дружба с Геной столь безгранична, то почему он не может поделиться с ним самым дорогим — своей молодой женой, к которой, как он видел, друг питал очень теплую симпатию. Философской основой такого жеста была идея отказа от любой и всяческой собственности, будь то даже близкий человек, ради чистой и беззаветной дружбы. Перед ними маячили глубины вселенского единения, что в какой-то мере подогревалось модным в то время движением хиппи с их лозунгом: все, что тебе надо — любовь!
