Инспектор сказал, что не верит мне. Никому не устраивают таких смертельных ловушек просто так. Я должен знать, почему. Я покачал головой. Говорить по-прежнему было мукой. “Если Джереми умрет, — подумал я, — то я расскажу ему. Иначе — нет”.
Откуда я так быстро узнал, что там газ? Клэр сказала, что я среагировал мгновенно. Почему?
— Сульфид натрия... использовался в фотолабораториях. Иногда до сих пор используется... но не так много... из-за запаха. Я не держал его у себя. Это... не мой.
— Это газ? — озадаченно спросил он.
— Нет. Продается в виде порошка. Очень ядовит. Входит в комплект для тонирования в оттенок сепии. Такой производит “Кодак”. Называется Т-7 А... мне кажется.
— Но вы-то знали, что это газ.
— Из-за Джереми... Он упал в обморок. И я вдохнул... почувствовал себя... плохо. Можно получить газ... с помощью сульфида натрия... я просто понял, что это газ... не знаю как... я просто понял.
— Как делают сероводород из кристаллов сульфида натрия?
— Не знаю.
Он настаивая, чтобы я ответил, но я и правда не знал. “А теперь, сэр, — сказал он, — поговорим о ваших синяках. Вам явно плохо, вы слабы. Да и лицо ваше... вы уверены, сэр, что это результат падения с лошади?” Поскольку ему кажется, должен он заявить, что это больше похоже на следствие жестокого избиении. В свое время он повидал такое.
— Падение, — ответил я.
Инспектор спросил Гарольда, который хотя и выглядел озабоченным, но ответил без обиняков:
— Плохое падение, инспектор. По нему лошади прошлись. Если вам нужны свидетели... ну, тысяч шесть народу видело.
Инспектор пожал плечами, но было ясно, что он не верит. “Может, — подумал я, — чутье подсказывает ему, что я кое в чем соврал”. Когда он ушел, Гарольд сказал:
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь Ведь когда мы расстались, у тебя с лицом было все в порядке, разве не так?
— Когда-нибудь я расскажу тебе, — пробормотал я.
Он обратился к Клэр:
— Что тут произошло?
Однако она тоже устало покачала головой и ответила, что ничего не знает, ничего не понимает и чувствует себя ужасно. Жена Гарольда нас обласкала, накормила, устроила нам постель.
В полночь Джереми был еще жив.
* * *
Спустя несколько мучительных часов Гарольд пришел в маленькую комнатку, где я сидел на кровати. Я сидел потому, что так мне было легче дышать, и потому, что я не мог спать, и потому, что у меня все ужасно болело. Он сказал, что моя юная леди уехала в Лондон на работу и позвонит мне вечером. Полиция жаждет меня видеть. А Джереми? Джереми еще жив, по-прежнему без сознания, по-прежнему в критическом состоянии.
Весь день был хуже некуда.
Полицейские побывали у меня в коттедже, видимо, открыв окна и двери, чтобы вытянуло газ, а теперь инспектор явился в дом к Гарольду, чтобы доложить о результатах.
Мы сидели в кабинете Гарольда. При свете дня стало видно, что инспектор — моложавый блондин с умными глазами и с привычкой хрустеть пальцами. По мне, он не был похож на вчерашнего инспектора, разве что недоброжелательный вид остался прежним.
— На кране в вашей проявочной был фильтр для воды, — сказал он. — Для чего вы его используете?
— Вся вода для фотографий, — сказал я, — должна быть чистой.
Самые большие опухоли вокруг моих глаз и рта начали опадать. Я уже лучше видел и говорил — хоть какое-то облегчение.
— Ваш фильтр, — сказал инспектор, — и был генератором сероводорода.
— Быть не может.
— Почему бы и нет?
— Ну... я же всегда им пользовался. Он же только для смягчения воды. Его восстанавливают с помощью соли... как и все смягчители.
Он смерил меня долгим задумчивым взглядом. Затем он исчез на час и вернулся с коробкой и молодым человеком в джинсах и свитере.
— Итак, сэр, — сказал инспектор с заученной протокольной вежливостью подозрительного копа, — это ваш фильтр?
Он открыл коробку и показал мне содержимое. Фильтр фирмы “Дерст” с привинченной к его верхней части короткой резиновой трубкой, которую обычно подсоединяют к крану.
— Похоже, — сказал я. — Похоже на то. А что с ним не так? Он же не может выделять газ.
Инспектор дал знак молодому человеку, который вынул из кармана пару резиновых перчаток и натянул их. Затем он взял фильтр — черный пластиковый шар величиной с грейпфрут с четким делением на верхнюю и нижнюю части и отвинтил верхнюю часть.
— Внутри, — сказал он, — обычно находится фильтрующий картридж. Но, как вы видите, с этим конкретным фильтром дело обстоит по-другому. Здесь внутри находятся два контейнера, один над другим. Сейчас они оба пусты, но вот этот, нижний, содержал кристаллы сульфида натрия, а вот этот, — он выдержал паузу с прирожденным актерским чувством, — верхний, содержал серную кислоту. Наверняка здесь была какая-то мембрана, разделявшая содержимое обоих контейнеров... но, когда открыли кран, вода под давлением прорвала или растворила мембрану, и два реактива смешались. Серная кислота и сульфид натрия, перемешиваемые водой, — очень эффективный генератор сероводорода. Он будет продолжать выделять газ, даже если отключить воду. Предположительно, воду включил мистер Фолк.
Повисло долгое, многозначительное, гнетущее молчание.
— Итак, вы видите, сэр, — сказал инспектор, — это никоим образом не несчастный случай.
— Нет, — тупо ответил я. — Но я не понимаю... честно не понимаю... кто мог засунуть туда такую штуку... ведь нужно было знать, каким я пользуюсь фильтром, разве не так?
— И в первую очередь, что у вас вообще есть фильтр.
— Все, у кого есть проявочная, пользуются хоть каким-нибудь фильтром.
Опять молчание. Казалось, они ждут моего рассказа, но я не знал, что им сказать. Это не мог быть ден Релган... зачем ему утруждать себя и устанавливать такое устройство, когда пара лишних пинков могла меня запросто прикончить. Это не мог быть и Элджин Йаксли — у него времени не было. Это не мог быть никто из остальных, кому Джордж Миллес писал письма. У двух была старая история, давно прошедшая и забытая. Один все еще был у дел, но я ничего ему не сделал и вообще не говорил ему о том, что письмо существует. Это ни в коем разе не мог быть он. Он наверняка не стал бы убивать меня.
Что оставляло мне одно, самое неприятное объяснение — кто-то думал, что у меня есть нечто, чего у меня не было. Кто-то, знающий, что я унаследовал шантажирующие документы Джорджа Миллеса... и что я использовал некоторые из них... И этот кто-то желал помешать мне использовать еще какие-либо из них.
У Джорджа Миллеса в той коробке было определенно больше, чем я получил. Сейчас у меня не было сигаретной обертки, на которой Дана ден Релган написала свой список наркотиков. И у меня не было... чего еще у меня не было?
— Итак, сэр, — сказал инспектор.
— Никто не был у меня в коттедже с тех пор, как я пользовался проявочной в среду. Только моя соседка и налоговый чиновник.
Я замолчал.
— Что за налоговый чиновник? — прямо-таки вцепились они в меня.
— Спросите у миссис Джексон, — ответил я.
Они сказали, что спросят.
— Она говорит, что он ничего не трогал.
— Но он мог видеть, какой тип фильтра...
— Это мой фильтр? — спросил я. — Выглядит вроде бы так.
— Возможно, — сказал молодой человек. — Но он должен был бы видеть его прежде. Оценить размеры. Затем он вернулся и... по моим подсчетам, на то, чтобы вынуть картридж из фильтра и заменить его пакетиками с реактивами, ушло бы не более тридцати секунд. Очень чистая работа.
— Джереми будет жить? — спросил я.
Молодой человек пожал плечами.
— Я химик, не врач.
Через некоторое время они ушли и забрали фильтр.
Я позвонил в больницу.
Никаких изменений.
* * *
Днем я поехал в больницу. Машину вела жена Гарольда, которая заявила, что я сам это делать не в состоянии.
Джереми я не видел. Я видел его родителей. Они были слишком вне себя от волнения, слишком обеспокоены, чтобы гневаться. “Вы не виноваты”, — говорили они, хотя я подумал, что позже они так считать не будут. Джереми был жив благодаря дыхательному аппарату. Дыхание его было парализовано. Сердце билось. Мозг был жив.
Его мать плакала.
— Не беспокойся так, — сказала жена Гарольда по дороге домой. — Он поправится.
Она уговорила знакомую дежурную медсестру наложить мне на лицо несколько швов. Из-за этого лицо стянуло хуже, чем прежде.
— Если он умрет...
— Не умрет, — сказала жена Гарольда.
Инспектор позвонил сказать мне, что я могу вернуться в коттедж, но что в проявочную мне заходить нельзя — полиция ее опечатала.
Я медленно обошел дом. Мне ничуть не полегчало. Физически разбитый, морально раздавленный, виноватый по уши.
Повсюду были следы полицейских розысков. “Чего уж удивляться”, — подумал я. Они не нашли те несколько снимков писем Джорджа Миллеса — они были у меня в машине. Они оставили в ящике кухонного стола коробку с пустыми с виду негативами.
