– Разрешите представить, – начал Житинский, но Бурбон его оборвал:
– Мы знакомы.
– Да, – подтвердил Турецкий. – Имели однажды сомнительное удовольствие беседовать о сравнительных достоинствах философии Макса Штирнера и ранних пифагорейцев.
– Пойди погуляй, – сказал Бурбон Житинскому и повернулся к Турецкому: – Опять притащил спецназ?
– Неужели не проверили? – удивился Турецкий.
– Прячутся.
– Ни одного. Сегодня мне не нужно прикрытие.
– Просто так и пришел? Даже без пушки?
Турецкий распахнул полы своего белого полотняного пиджака, демонстрируя, что никакого оружия у него нет.
– Смелый ты, однако, ментяра!
– Кажется симптоматичным отсутствие в вашей фразе слова «был». А если мы двусторонне перейдем на «вы» и откажемся от терминов типа «ментяра» или «бандюга», то сможем вполне дипломатично продолжить переговоры. Так что фильтруй базар, Бурбон!
– Что нужно?
– Значит, мы начали переговоры? Прекрасно. Как выражаются дипломаты, уже сам этот факт дает основания для осторожного оптимизма. Дело в том, Николай Иванович, что на некотором отрезке времени мы с вами не враги, а – как это ни дико звучит – союзники. Или точнее: наши интересы временно совпадают.
– Какие?
– Вас волнует ваша личная безопасность?
– Допустим.
– Нас тоже.
Бурбон подумал и решительно заключил:
– Туфта.
– Стороны не сразу достигли взаимопонимания, – прокомментировал Турецкий. – Подойдем к делу с другой стороны. Вчера в четырнадцать двадцать пять вы встречались с генеральным директором Народного банка господином Дорофеевым. В семнадцать ноль пять господин Дорофеев имел приватную встречу с известным вам господином Никитиным в шестьсот тридцать четвертом номере гостиницы «Космос». В восемнадцать тридцать господин Никитин приехал на Центральный телеграф и по автоматической связи позвонил в Нью-Йорк. Содержание разговора не удалось зафиксировать, но номер абонента мы узнали. Это некий мистер Майкл О'Коннор, глава компании «ЭКСПО, импорт – экспорт»… Это еще не все, – предупредил Турецкий, заметив нетерпеливое движение Бурбона. – Сегодня рано утром, а в Нью-Йорке в это время был поздний вечер, в номере Никитина раздался междугородный звонок. Никитин выслушал сообщение и сказал в ответ только одну фразу: «Вас понял». Наводит это вас на какие-нибудь размышления?
– Что ему сказали? – спросил Бурбон.
– Тоже только одну фразу. А если быть точным – всего одно слово.
– Какое?
– Вам не кажется, что наши переговоры носят какой-то однобокий характер? Я вам сказал уже довольно много, а в ответ не услышал ничего.
– Что вы хотите услышать?
– Кто передал вам «жучок», который Очкарик должен был сунуть Никитину?
– Я не знаю этого человека.
– Не знаете? Или не хотите мне об этом сказать? Вы не согласились бы встретиться с незнакомым человеком. И не приняли бы от него такого поручения. Хоть и выполнили его достаточно своеобразно. Так кто же он?
– Не знаю, – повторил Бурбон.
– Боюсь, что наши переговоры не закончатся подписанием совместного коммюнике. Я попробую дать им новый импульс. Слово, которое сказали сегодня утром Никитину из Нью-Йорка, было таким: «Приступайте». И он ответил: «Вас понял». Расшифровать? Это «приступайте» означает только одно: приказ уничтожить вас, Николай Иванович. А такой приказ может отдать только один человек – Кореец. И он его отдал.
– Понт. Вы хотите нас стравить.
– Не понт, – возразил Турецкий. – Нам нет нужды стравливать вас. Вы сами это сделали, когда попытались влезть в бизнес Корейца. Он не из тех, кто прощает такие вещи.
– Я вам не верю. Он не мог отдать такого приказа.
– Потому что вы не знаете, о каком бизнесе идет речь.
– А вы знаете?
– Да.
– О каком?
– Я вам скажу только одно. Ставка в этой игре – десять миллиардов долларов.
– Полная туфтяра! Из ста двадцати четырех «лимонов» никто не может сделать десять «арбузов».
– Вы не можете, – согласился Турецкий. – И я тем более не могу. А Кореец может. И ему не светит отстегивать целый «арбуз» в «общак». А уж тем более делиться с вами. Поэтому он и приказал вас убрать.
– Вы можете это доказать?
– Могу.
– Докажите.
– Всему свое время. Сначала вы расскажете мне все, что знаете об интересующем меня человеке. Я вам скажу, чем вызван этот интерес. Я почти уверен, что именно ему приказано ликвидировать вас. И если мы будем знать, кто он, нам, возможно, удастся предотвратить покушение на вас.
– Зачем вам это надо?
– Чтобы помешать Корейцу провернуть свою комбинацию. Вы сейчас – единственное препятствие для него. Поэтому мы и заинтересованы в вашей безопасности. Итак, кто он?
– Я не знаю его.
Турецкий поднялся.
– До свидания, Николай Иванович. Наши переговоры зашли в тупик. И боюсь, что следующего раунда не будет.
– Но я в самом деле его не знаю! Я видел его у Корейца всего три раза. Случайно. Еще здесь, в Москве. Я спросил, кто это. Кореец сказал: так, диспетчер. Я и называю его про себя – Диспетчер.
– Может, он и в самом деле был диспетчером? В Москве у Корейца был целый парк иномарок.
– Нет, машинами занимался другой парень. Этот Диспетчер был чистильщиком. Убирал тех, кто Корейцу мешал.
– Кого?
– Это не мои дела.
– Что вы о нем знаете?
– Почти ничего. Он вообще в Москве не светился. Жил где-то за городом, ни с кем из братвы не общался. Кореец когда-то отмазал его от вышки. Он служил в Тбилиси, был капитаном армейского спецназа. Однажды застукал жену с любовником. Обоих пристрелил. Любовник оказался секретарем грузинского ЦК комсомола. Шили шестьдесят шестую – теракт. Кореец нанял лучшего московского адвоката, купил прокурора и судью. Террористический акт переквалифицировали на статью «Умышленное убийство в состоянии сильного душевного волнения». Дали на всю катушку по этой статье – пятерку. Года через два или три Кореец выдернул его из Джезказгана и с тех пор держал при себе. В Штаты он тоже его с собой забрал.
– Откуда вы это знаете?
– Я видел его у него на вилле – когда приезжал к Корейцу.
– С какой целью вы к нему ездили?
Бурбон еле заметно усмехнулся и ответил – совершенно в стиле международных телекомментаторов, которые уже так достали народ, что даже бабки в метро жаловались друг другу: «А у меня проблема – зять пьет. И никакого консенсуса». Примерно так и ответил Бурбон:
– Этот вопрос выходит за рамки наших переговоров.
– Согласен, – кивнул Турецкий. – Вы запомнили этого Диспетчера? Можете его описать?
– Лет тридцать пять. Чуть пониже меня. Спортивный. Черные волосы…
Турецкий достал из кейса фоторобот, присланный их Мурманского УВД, и показал Бурбону:
– Это он?
Бурбон сразу его узнал – Турецкий это понял по выражению его лица. Но с ответом помедлил, как бы раздумывая, что ему выгоднее – соврать или сказать правду. И решил, что нет смысла врать.
– Да. Он.
– Вот мы и пришли к заключительному коммюнике, – констатировал Турецкий. – Мы примем меры, чтобы найти и нейтрализовать этого Диспетчера. А вам бы я посоветовал сменить квартиру. Перебирайтесь в Мневники. Или на дачу в Ивантеевку. Строгино сейчас для вас слишком опасно.
– Я подумаю, – сказал Бурбон.
– И еще один вопрос, который выходит за рамки наших переговоров. Можете не отвечать на него. А можете и ответить. Это вас ни к чему не обязывает. Свидетелей нашего разговора нет. А если он записывается, то вашими людьми…
Турецкий лукавил. В кейс, которым его снабдил в «Глории» Денис Грязнов, был вмонтирован чуткий магнитофон, который можно было обнаружить, лишь вспоров подкладку. На пленке фиксировалось каждое слово, произнесенное в офисе «Восхода» с того самого момента, когда Турецкий в него вошел.
– Что за вопрос? – проговорил Бурбон.
– Три дня назад в Шереметьеве-2 в перестрелке был убит оперуполномоченный МУРа старший лейтенант Володин. Он был случайно убит? Или вы приказали его убрать? И если да – почему?
Лицо Бурбона потяжелело:
– Так вот, значит, зачем ты пришел? И целый час мне лапшу на уши вешал! Защитить он меня хотел. Не знаю я никакого Володина. А нужно – так убрал бы без всякой перестрелки, понял?
– Верю. Но я хотел бы, чтобы и вы мне поверили. Цель моего визита к вам была именно в том, о чем я рассказал. И я готов представить вам доказательство, что покушение на вас – не моя выдумка.
– Представляй.
Турецкий достал из кейса обычный портативный диктофон «Сони» и нажал кнопку «Плей».
"Стук в дверь.
– Войдите! Илья Наумович? Почему вы пришли сюда? Почему без звонка? Что случилось?
– Приходил Бурбон. Требует перевести ваш вклад на счет «Восхода». Я в безвыходном положении. Он знает, что моя семья в Афинах…"
Турецкий остановил запись. Объяснил:
– Гостиница «Космос». Шестьсот тридцать четвертый номер. Человек, который называет себя Никитиным, и Дорофеев.
