— Хозяину, — мрачно ответил Игнат, словно решившись на тяжкое для себя признание.
— То-то и оно, — вздохнул с пониманием Гряз-нов. — А теперь я тебе объясню, почему он так с тобой поступил, хочешь знать?
— Хочу, — не отрывая взгляда от пола, ответил Игнат.
— Все открывается просто, Игнат… как тебя по батюшке?
Нарочно спросил Грязнов, мог ведь посмотреть в деле, но не стал, пусть говорит арестованный, надо, чтоб слова из него сами лились.
— Харисович.
— Вот я и говорю, Игнат Харисович, набрали мы на тебя столько неопровержимых улик, что деваться тебе от них некуда. Все арестованные охранники сдали тебя с потрохами. И ты теперь среди них вроде паровоза. Ну, скажу тебе, это понять я еще могу. На хрена им брать кровь на себя, когда уже есть готовый преступник, сорвавшийся в бега, верно? Во всяком случае, логично, так я думаю… Поэтому на тебе теперь столько трупов, что ни один суд присяжных не поверит в твое раскаяние. Разве что следствие как-то поможет. Но с ним, тебе известно, сотрудничать надо, только тогда… Такие вот дела. Иначе пожизненное. Короче говоря, когда твоему хозяину добрые люди доложили о том, какой на тебе груз висит, он, полагаю, без размышлений принял единственно правильное для себя решение. А состояло оно в том, чтобы заставить тебя замолчать окончательно и тем самым списать на тебя все грехи, включая собственные. Подумай, в этих моих размышлениях тоже есть истина. Времени у тебя немного есть, а я пойду. Будем тебя этапировать в родные края. Может, даже уже сегодня вечером. А захочешь чего рассказать, я неподалеку. Думай, а то у вас там, в «крытке», тебе вряд ли дадут поразмышлять, так и до суда не доживешь, а я тебя, Игнат Харисович, специально охранять не буду. Потому что не хочу, не нравишься ты мне, понял? Торопись…
Грязнов, нарочито кряхтя, поднялся с табуретки и ушел из камеры, после чего на двери громко лязгнул замок.
До самого вечера молчал Русиев. Охранявший его сотрудник милиции сказал, что он безостановочно метался по камере, словно дикий зверь в клетке. Но когда за ним пришли двое конвоиров, чтобы пристегнуть его к себе наручниками и выводить в автозак, дожидавшийся во дворе, он спросил:
— Куда меня?
— В самолет, — ухмыльнулся конвоир, хотя мог бы и не отвечать на вопросы, но Грязнов предварительно проинструктировал их обоих. — На вечерний рейс, с большой охраной полетишь, как «крутой».
Игнат словно успокоился. Спросил только: полетит ли генерал? И добавил, что хочет с ним поговорить.
— А уж это он сам решит, надо ему с тобой базар затевать, или пошел бы ты, — грубо ответил второй охранник.
В аэропорту Игната сразу провели в отдельную комнату без окон, где места тюремных конвоиров заняли двое сотрудников уголовного розыска, которым предстояло сопроводить преступника до места назначения. Вскоре там же появился и Грязнов, сказав, что через пять минут они Могут идти на посадку. Потом посмотрел на Игната и добавил:
— В целях обеспечения вашей же безопасности, прошу никаких резких движений не совершать.
— Я поговорить хотел… — опустив голову, пробурчал Игнат.
— Знаю, мне доложили. Вот сядем в самолет, тогда и поговорим.
Грязнов был верен своему слову. Когда Русиева на аэропортовской «Волге» доставили прямо к трапу, посадка еще не началась. Сыщики вместе преступником поднялись на борт, прошли в самый хвост самолета и устроились в последнем ряду. Один опер сел к иллюминатору, рядом посадили Русиева, а на место второго опера, который отстегнул наручник на левой руке Игната, уселся Грязнов. Сам же оперативник сидел впереди, создавая как бы «мертвое пространство» вокруг группы.
— Говоришь, есть о чем потолковать? — спросил Грязнов, застегивая на животе Игната пряжки ремня безопасности и пристегиваясь сам. — Если по делу — давай, а так — у меня нет интереса.
— Хочу явку с повинной, — неожиданно произнес Игнат.
— Ты хорошо подумал? — после паузы спросил Грязнов.
— Подумал. Могу под протокол все рассказать или на диктофон запишите. Если руку отстегнете, сам «явку» напишу, мне терять нечего.
Прикинув, Грязнов велел оперативнику поменяться с арестованным местами и пристегнуть к себе его левую руку, оставив свободной правую, чтобы тот мог писать. Спросил только, как бы в шутку:
— А ты писать-то умеешь?
Ух, какой уничижительный взгляд кинул на генерала Игнат. Но промолчал. Принял от Грязнова несколько листов бумаги, ручку, а охранник помог ему опустить столик, чтоб писать было удобнее.
Вячеслав Иванович немного успокоился — зажатый в углу, Игнат никуда не денется. Но все равно приходилось в течение всего полета быть настороже. И не дремать, хотя в сон, честно говоря, клонило.
Когда Игнат заканчивал очередную страницу, Грязнов забирал ее и тут же прочитывал.
Писал он, конечно, безграмотно, делая большое количество орфографических ошибок, да и о синтаксисе не имел понятия. Корявые фразы поначалу раздражали. Но потом Грязнов втянулся, перестал обращать внимание на мелочи. И вот какая стала вырисовываться картина.
Игнат, рассказывая вначале свою нелегкую биографию, не забыл упомянуть про тяжелое детство, безотцовщину и, разумеется, отрицательное влияние улицы.
Первая судимость появилась у него еще во время учебы в школе — попался на обычной карманной краже. Но когда потерпевший попытался задержать его, ударом кулака Игнат сбил того с ног, да так, что человек попал на больничную койку. Дали Русиеву всего полтора года, которые он полностью отсидел в колонии для малолетних преступников.
В школу, естественно, после этого не ходил, работал на подхвате, где придется. Пил, гулял. Подошел срок и загремел в армию, никто и не посмотрел на его прошлое. От традиционных солдатских издевательств спасало то, что он вырос крепким и выносливым. Потом попал в Афган, где почти год провоевал, получил контузию, после которой с тех пор иногда случались припадки, даже сейчас бывали — при сильном волнении. И остался полностью не у дел. Словом, типичная поломанная судьба многих неустроенных в жизни молодых людей.
Надо было жить, но непонятно как и на что. Мать умерла, когда он сел еще в первый раз, жилья тоже не осталось — пока воевал и лечился, «добрые люди» продали старый домишко. Но Игнат не сдавался, пробовал устроиться на работу, а его не брали. Кому он был нужен без жилья, без специальности, без знакомых.
Выход нашелся, когда попал в компанию таких же, как он, парней, имевших все основания ненавидеть скороспелых богачей, ринувшихся в перестройку. Взяли одного бывшего «цеховщика», кавказца, ставшего процветающим русским бизнесменом, и выбили из него в буквальном смысле свой гонорар. Поняли, как это нетрудно, повторили раз, другой, третий и, наконец, попались. Судили уже как организованную преступную группу. Но судья сжалилась над припадочным Игнатом — прочитала про Афган, контузию, жизнь поломанную и сократила срок до пяти лет.
А про третью судимость, когда взяли с Шустрым валютный обменник Ае теперь, оказывается, всем известно. Действительно стрелял в охранника, хотел просто припугнуть, чтоб не совался, но тот, козел, ринулся отнимать пистолет, ну и нарвался на случайный выстрел. Но ведь не смертельный же.
Получил новый срок. Когда после отсидки вышел на волю, кореша подсказали, что можно приткнуться в охрану, если договориться с начальником и не афишировать своего прошлого.
Короткое время проработал в ЧОПе, в котором директором был доверенный человек Юрия Петровича Киреева. Вел себя прилично — не курил, не пил, с девками был осторожен. Может, этим и приглянулся новому хозяину. Киреев приставил его к своей жене — ездить за ней повсюду и не разрешать совершать глупости. А она, когда выпивала лишнего, начинала орать, посуду бить, оскорблять всех вокруг. Вот тогда ее следовало брать в охапку и спокойно класть в машину.
Все бы хорошо, да только хозяин, видя, как спокоен и послушен телохранитель, стал поручать ему некоторые свои делишки — морду там начистить кому следует, припугнуть при случае одного-другого, ну и так далее. С оружием дел старался не иметь. Да и не любил этого баловства еще с Афгана. Тем более что он мог, если надо, голыми руками свернуть человеку шею.
А с Трегубовым получилось так, что просто другого выхода не нашлось.
Вице-губернатор ворвался в кабинет Шестерева, когда там сидели Киреев с Шиловым, и начал им угрожать. Требовал у Шилова, чтоб тот немедленно арестовал губернаторского зятя и его личного охран-ника-убийцу.
И когда он ушел, так ничего не добившись и пообещав сегодня же выступить в Законодательном собрании и разоблачить преступную шайку во главе с самим губернатором, вот тут, видимо, у всех лопнуло терпение. И Киреев передал своему охраннику личное приказание губернатора — заткнуть рот опасному крикуну. Что Игнат, мальчик? Не понимал разве, чего от него требовали? Да он и сам, оказывается, уже приписан к этой компании. К тому же ослушаться Киреева, не говоря о самом губернаторе, — значит, подписать себе приговор.