выпить?
— Я — нет. А ты выпила уже достаточно.
— Ты совершенно прав.
— Как он? Покаялся в грехах?
— Он бредит, но да, покаялся.
— Ты что-нибудь еще из него вытащила?
— Знаешь, почему я напилась? Потому что мне его жалко. Что теперь с ним сделают?
— Подделка улик — преступление, но не волнуйся. Эта болезнь, из-за которой ты его жалеешь, — лучшая защита. Он не сядет в тюрьму.
— Он вообще не в состоянии предстать перед судом.
— Если он выдержал твой допрос, он выдержит все, уверяю тебя.
— Не смешно.
— Это потому, что ты пьяна.
Элена плюхнулась на диван. Рентеро пододвинул стул, чтобы сесть напротив.
— Я говорил с надзорным судьей. Завтра они отпустят Мигеля Вистаса.
— И ты ничего не сделаешь, чтобы этому помешать? — почти умоляюще спросила Бланко. — Есть же какие-то уловки для таких случаев.
— Мы пришли к соглашению. Он выйдет по УДО. Это хороший способ узнать, есть ли у него какие-то контакты с потенциальным подражателем.
— Тебе не кажется, что это соглашение следовало обсудить с нашим отделом?
— Думаю, нет. Но мне кажется, что ты должна о нем знать, поэтому я и пришел.
— Ты пришел, чтобы выяснить, подписал ли твой заклятый враг признание. Тебе нужен козел отпущения.
— Ты так обо мне думаешь?
— Если вдруг я тебе не отвечу, не бери в голову. Значит, я просто уснула, время-то позднее.
— Я ухожу. Поговорим завтра.
Он встал и споткнулся о стакан, валявшийся на ковре.
— Твоя мать знает, что ты все еще живешь здесь?
Ответа не последовало.
— Когда ты переедешь, Элена? Ты не можешь жить, застряв в прошлом.
И вновь тишина. Она заставила комиссара удержаться от дальнейших вопросов. Он захлопнул за собой дверь, Элена открыла глаза и уставилась в потолок.
Элена припарковала красную «Ладу» в Пьовере, перед домом Сони Макайи — хотела лично сообщить Соне о предстоящем освобождении Мигеля Вистаса, прежде чем той это станет известно из газет. Но была не в лучшей форме, да еще в ужасном настроении: разговор предстоял не самый приятный.
Она позвонила в дверь и ощутила, что во рту пересохло. Хотелось воды. Хотелось мятной конфеты. Хотелось лечь в постель и проспать несколько часов подряд. Никто не открывал. Она представила себе Соню, без сил упавшую на диван или еще не вставшую с постели после того, как приняла таблетки.
Она снова позвонила и стала терпеливо ждать. Наконец за дверью послышались шаги, звук открывающегося замка. И перед ней возникло совсем другое лицо, с темными кругами вокруг глаз, со впалыми щеками. Это была не Соня. На нее смотрели черные, глубоко запавшие глаза Капи. В его молчании было куда больше враждебности, чем в любых словах, которые он мог бы пробормотать в качестве приветствия.
— Я хотела поговорить с Соней. Могу я зайти на минуту?
— Сони нет.
Элена смотрела на него, ничего не понимая. Она не могла представить себе Соню, отправившуюся по каким-то делам или возвращающуюся с покупками. Соня должна была оставаться дома, еле волочить ноги по коридору, медленно тянуться за чашкой с травяным чаем, свернуться в клубочек на ковре, прислониться к спинке дивана и потерянно смотреть в никуда.
— Где она?
— Зачем вам это знать?
— Мне нужно поговорить с ней, это важно.
— Перестаньте ее беспокоить, сделайте одолжение.
— Скажи мне, где она, — властно проговорила Элена.
Глаза Капи нетерпеливо блеснули. Элена чувствовала его несвежее дыхание.
— В Монклоа. Я оставил ее там сегодня утром. Через час заберу. Вы можете прийти позже.
Капи закрыл дверь. Элена поехала в район Монклоа, предполагая, что Соня сейчас в Центре психологической помощи. От присутствия Капи в этом доме настроение у нее стало еще хуже. Что он делает там, в доме гаджо, от которых сам отрекся?
Едва войдя в центр, она увидела Соню, беседующую с другими участниками терапевтического сеанса. При виде Элены на ее лице мелькнуло отвращение.
— Инспектор…
Она слабо улыбалась, бледная и словно излучающая скорбь, скрыть которую было невозможно.
— Мне нужно вам кое-что сказать, Соня. Мы можем поговорить наедине?
Они вошли в пустую комнату. Стулья стояли широким кругом.
— Есть какие-то новости? — спросила Соня.
Элена на секунду вспомнила Хуанито, румына-официанта, любителя давать советы. Когда разговор неприятный, лучше сразу перейти к делу. Соня смотрела на нее безучастно.
— Мигеля Вистаса скоро освободят.
— Но почему?
— Улика, на основании которой его осудили, оказалась фальшивкой. Сегодня его выпустят, и я хотела, чтобы вы узнали об этом прежде, чем информация появится в новостях.
Соня молчала.
— Он будет постоянно находиться под наблюдением, пока не состоится новое судебное разбирательство.
— Опять? Еще один суд? Мне не выдержать.
— Я знаю, что это тяжело, но, если суд полагает, что в тюрьме находится невиновный, мы обязаны его освободить.
— По-вашему, он невиновен?
— По-моему, его осудили бездоказательно, — призналась инспектор.
— Но тогда все будут думать, что девочек убил Мойсес.
— Соня, я готова головой поручиться за вашего мужа. Я точно знаю, что Мойсес не причинил им никакого вреда.
— Помогите мне, — взмолилась Соня. — Не позволяйте им обвинить Мойсеса в смерти дочерей.
— Обещаю, я сделаю все, что в моих силах, чтобы найти убийцу.
Соня слабо кивнула.
— Мне пора возвращаться, скоро начнется сеанс. Спасибо, что предупредили.
Она встала. Пришло время вежливо попрощаться и навсегда забыть эту бедную женщину. Но Элена не могла не удержать ее еще на одно мгновение.
— Соня… я приходила к вам домой, и мне открыл Капи.
— Да, он мне очень помогает.
— Но вы не хотели с ними знаться. Странно, что вдруг передумали.
— Я ошибалась. Я не должна была лишать Мойсеса родни. Думаю, это была одна из самых больших ошибок в моей жизни.
— Значит, все в порядке?
— Да-да, все хорошо. Капи не бросит меня. Он позаботится обо мне. И что я могу сделать? Теперь это моя семья, другой нет.
В машине, по дороге в отдел, Элена думала о Соне, о Капи и своей интуитивной неприязни к нему, о том, как это возможно — начать новую жизнь и не замечать укоризненных взглядов родственников мужа. Они наверняка винили в трагедии ее. Почему же она не бежит от них? Почему не расстанется с ними навсегда? Элена этого не понимала. Хотя все люди такие сложные и такие хрупкие. Соне нужна была поддержка, чтобы жить дальше; видимо, она нашла ее у Капи.
В десять утра он обычно выходил на прогулку и сорок минут нарезал круги по тюремному двору. Каждый день, с тех пор как сюда попал. В качестве физкультуры, пока другие осужденные вовсю накачивали мышцы, тягая железо. Жизнь тут была нудная, полагалось составлять ежедневный график, ходить на какие-нибудь занятия, по вечерам читать, посещать библиотеку, изучать что-то новое. Впрочем, почти никто этого не делал. Главный враг заключенного — апатия. Она постепенно нарастает, пока не поглотит его целиком.
Мигель Вистас был образцовым заключенным. Он знал, что проводит в тюрьме последние часы, в любой момент мог появиться охранник с известием, что судья наконец вынес решение о его освобождении. Он и теперь ходил бы по двору, если бы швы не тянуло от движения. Но тревога требовала выхода, и он пытался заменить физическую нагрузку медитацией.
Медитировать он умел. Вот уже семь лет он каждый день полчаса уделял медитации. Поначалу было нелегко, мысли разбегались. Но теперь все иначе. Теперь он умел отрешиться от всего, освободить разум. Он наслаждался этой легкостью.
