Айрис содрогнулась:
– Господи, какой ужас – знать, что кто-то так упорно добивался моей смерти! Наверное, меня она тоже успела возненавидеть?
– Вряд ли. Просто Рут Лессинг любит все доводить до конца. Она уже стала соучастницей двух убийств, и ей не хотелось зря рисковать головой. Не сомневаюсь, что Люсилла Дрейк выболтала ей твое решение незамедлительно выйти за меня замуж, и Рут поняла, что нельзя терять ни минуты. Если бы мы поженились, твоим ближайшим родственником оказался бы я, а не Люсилла.
– Бедная Люсилла! Мне ее ужасно жалко.
– И нам всем тоже. Безобидная старушка и, в сущности, добрая душа.
– Его арестовали?
Энтони бросил вопросительный взгляд на полковника Рейса. Тот кивнул:
– Сегодня утром, в нью-йоркском аэропорту.
– А он собирался жениться на Рут… потом?
– Это, во всяком случае, входило в планы Рут. И думаю, что она бы добилась своего.
– Энтони, ты знаешь… эти деньги жгут мне руки.
– Не печалься, родная, мы их пустим на какое-нибудь богоугодное дело. У меня хватит и своих денег для того, чтобы прокормить жену и создать ей приличные условия существования. А твои деньги, если хочешь, мы пожертвуем на сооружение сиротских приютов или организуем бесплатную выдачу табака престарелым. Можно еще создать фонд для поддержки Всебританской кампании за улучшение качества кофе в стране.
– Ладно-ладно, немножко я себе все-таки оставлю, – сказала Айрис. – На тот случай, если я захочу от тебя уйти, – тогда я смогу уйти гордо и независимо и даже хлопнуть дверью.
– Что-то мне не нравится, Айрис, настроение, с которым ты готовишься совершить самый важный шаг в своей жизни. Чему тебя только учили? Кстати, ты ни разу не прервала меня и не воскликнула: «Тони, это потрясающе!» или: «Энтони, какой же ты умный!»
Полковник Рейс улыбнулся.
– Мне пора, – сказал он, поднимаясь. – Приглашен к Фарадеям на чай. – С едва заметной усмешкой в глазах он обратился к Энтони: – Вы, очевидно, не пойдете?
Энтони покачал головой, и Рейс направился к выходу. На пороге он обернулся и бросил через плечо:
– Представление прошло неплохо.
– Высшая похвала, которую можно услышать из уст британца, – заметил Энтони, когда за ним закрылась дверь.
Айрис спросила ровным голосом:
– Он ведь считал, что убийца я, правда?
– Не суди его строго, – ответил Энтони. – Видишь ли, на своем веку он повидал столько шпионок в прекрасном обличье, которые похищали секретные документы и выведывали у военных чинов государственные тайны, что это несколько ожесточило его и не лучшим образом повлияло на объективность его суждений. И теперь он всегда считает, что если в каком-нибудь преступлении замешана хорошенькая девушка, то она-то и есть главная злодейка.
– А почему ты был так уверен, Тони, что это не я?
– Наверное, меня вела любовь, – ответил Энтони легкомысленным тоном.
Неожиданно он посерьезнел. Он тронул рукой вазочку, стоявшую у изголовья Айрис. В ней была серо-зеленая веточка с сиреневатым цветком.
– Чего это ему вздумалось цвести в такое время?
– Это бывает. Отдельные веточки распускаются, если осень теплая.
Энтони вынул цветок и на мгновение приложил его к щеке. Он прикрыл глаза и увидел каштановые волосы, смеющиеся синие глаза и яркие зовущие губы…
Спокойно, почти небрежно он сказал:
– Теперь ее больше здесь нет.
– Кого нет?
– Ты знаешь кого – Розмэри… По-моему, Айрис, она знала, что тебе грозит опасность.
Он прикоснулся губами к цветущей ветке и легким движением бросил ее в окно.
– Прощай, Розмэри, и спасибо…
Айрис прошептала:
– «Вот розмарин – это для памятливости…» – И добавила совсем тихо: – «Возьми, дружок, и помни…» [79]