Но не это - главное. Снова Видов обошел его, снова лидирует! Глядишь, наследник появится - неважно, законный или незаконный, но - наследник. А недавно получивший статус сверхсрочника, вместе со старшинскими погонами, Сидякин попрежнему одинок. Ни кола, ни двора, ни семьи, ни настоящих родителей. Бывших скотника и доярку родителями он не считал - ведь главное не заделать и родить, а обеспечить отпрыску безбедное существование, солидную будущность. А что можно ожидать от полуграмотных и полунищих людей?
Сидякин безвылазно сидел в ротной каптерке, изобретал ответные меры, которые он примет в ответ на женитьбу "соперника". Главная из них собственная женитьба. На ком - не имеет значения: на пухлой перезрелой бабешке, работающей поварихой или на сухой - доска доской - интеллигентной дамочке с буклями и в очках, возглавляющей полковую библиотеку. На свадьбу ни за что не пригласит ни Семку, ни Клавку. Пусть тогда они повертятся, позавидуют семейному счастью бывшего односельчанина!
Представил себе нахмурившегося комбата и обидчиво всплакнувшую его новую супруженницу - по душе бедто бархоткой провели.
-- Товарищ старшина, на КПП вас спрашивают, - приоткрыв дверь в каптерку, осторожно доложил дневальный. - Какой-то местный житель. Говорит, вы знаете.
-- Пусть гонят в шею! - заорал старшина.
Испуганный дневальный мигом исчез.
Еще бы Сидякину не знать незванного посетителя.
С полмесяца тому назад в один из выходных дней Прохор решил прогуляться по городу, заглянуть на рынок, прикупить какое-нибудь лакомство. Ибо он был любителем сладкого: конфет, пирожных, пряников. Вечное пребывание в осточертевшей казарме сделалось просто нестерпимым. Ряды одинаково заправленных коек, свежевымытых тумбочек, свежеокрашенных полов, сонный дневальный у входа и дежурный сержант, бесцельно разгуливающий по казарменным отсекам - все это вызывало головную и зубную боль.
Воскресный рынок - празднично шумлив и бестолков. Здесь обнимаются и дерутся, смеются и плачут, пляшут и валяются на земле. Состоит он как бы из трех частей: цивилизованной, где торгуют с прилавков и специальных скамеек, привозной - торг идет с возов, запряженных волами или лошадьми, и дикой продукты и товары разложены прямо на земле.
Сидякин побродил между возами, от нечего делать приценилсмя к овощамм и фруктам. Даже поторговался с одной грудастой девахой. Так, ради развлечения. Деваха, поминутно вытирая потную ладонь о переброшенный через плечо рушник, на весь рынок хвалила свой товар, пыталась всучить на пробу неожиданному покуателю краснобедрое яблоко.
С трудом отделавшись от приставучей хуторянки, Прошка заглянул в шинок. Вообще-то, военным посещать злачные места, мягко говоря, не рекомендуется, но, во первых, старшина был в цивильной одежде, кто он такой - на лбу не написано, во-вторых, он не собирался упиваться едучим самогоном, именуемым не иначе, как "горилка высшей пробы". Не спрашивая, что подать, расторопный парнишка небрежно вытер грязной тряпкой заляпанный стол и поставил на него литровую кружку пива.
Наверняка, мыла добавляют, жулики, равнодушно подумал Сидякин, сдувая обильную пену. Но пиво оказалось сносным - немного отдавало запахами дубовой бочки, тепловатое, в меру крепкое.
-- Вот я и говорю, зачем живем, а? - к столу Сидякина подсел вислоусый сельчанин с выбритым затылком. Говорил он, в основном по русски, иногда вставляя в качестве связок чисто украинские выражения. - Скажи, милчеловек, зачем? Хиба ж это жизнь, когда жинка ежедень чинит мне исподнее? Вся мотня в штопках - хоть руками держи, штоб не потерять. Позавчерась полез ночью на жинку да зацепил дырку в простыне - пополам...
-- Купи новое белье, - равнодушно посоветовал Прохор.
Сельчанин возмущенно хлопнул себя по выпирающему пузу.
-- Купи, говоришь? А где оно продается, не подскажешь? У нас на рынке шаром покати, в магазеях - тожеть. Хиба я не купив бы, га? Гроши маю, жинка добрюсенькая да понятливая... Ты не продашь?
Кажется, дотошный хуторянин не просто подсел к незнакомому посетителю шинка - заранее разузнал у тех же базарных кумушек, кто он такой и какой можно слизать навар? Ну, что ж, Сидякин не прочь заработать! Малоопытный новый ротный охотно подмахивает акты на списание пришедшего в негодность красноармейского белья и обмундирования. А деньги старшине, ох, до чего же пригодятся! Копейка к копейке, рубль к рублю, закончит службу, глядишь. построит в Степанковке новый дом - не развалюху, как у родителей, со всеми цивилизованными удобствами.
-- Сколько заплатишь?
Вопрос - в лоб, без хитрых маневров и обменом двухсмысленными фразами. Рыночный принцип: я тебе, ты мне, больше получить, меньше отдать. Даже при социализме - обычное дело.
Торговались долго и азартно. Хитрый дядько раз пять уходил, показывая, что сделка не состоялась, что больше ни полушки не уступит. И столько же раз возвращался, набавляя договорную сумму. Сидякин тоже понемного уступал. В конце концов, сошлись. В тот же вечер состоялся товарообмен.
После завершения сделки Сидякин до утра глазом не сомкнул - чудились тяжелые шаги чекистов по коридору. Он отлично понимал, что в случае ареста его будут судить не за обычное уголовное преступление - непременно свяжут с политикой. Предательство, подрыв мощи Красной Армии, измена Родине обычные словосочетания, за которыми, в лучшем случае, - многолетнее лишение свободы, в худшем...
Страх вызывал нервный озноб, туманил мозги. Подумать только, все это из-за десятка пар дерьмового белья и пяток простыней с наволочками!
Это было первое грехопадение парня. Соответственно, к нему пришло неожиданное прозрение, которое, в конце концов, определило всю дальнейшую жизнь. Рисковать нужно только по крупному, по мелочам - слишком накладно и вдвойне опасно. Типа давным давно приевшейся поговорке о том, что, если падать с коня, то обязательно - с высокого.
И все же сразу порвать завязавшиеся отношения с хуторянином он так и не решился. Прежде всего, приманивали дармовые деньги, потом - боялся, как бы "раскаявшийся" дядька не побежал сдаваться.
А тот обнаглел. Речь уже пошла не о красноармейском белье - об обуви, гимнастерках. Чуя слабинку, он все нажимал и нажимал. Вот и сегодня, наверно, заявился с новым предложением. Интересно, что ему понадобилось: винтовки или запасные койки, сложенные в каптерке?
Сидякин помотал одуревшей головой. Будто вытряхивал из нее опасные мысли. Заставил себя возвратиться к соперничеству с Семкой. Жениться, заделать пацаненка, почувствовать себя человеком, ни в чем не уступающим "вечному комбату"! А с незаконной торговлей - все, шабаш!
Несколько дней он бродил по гарнизону, мысленно выбирая кандидатшу в жены. Пухлая бабенка из красноармейской столовой оказалась уже окольцованной угрюмым мужиком-ассенизатором. Библиотекарша тоже замужняя, да еще за кем - за комиссаром соседнего батальона. Больше на примете никого нет.
В пятницу случай показал, что старшина ошибается.
Началось все со зловредного фурункула, вскочившего на внутренней части бедра. Поднялась температура, приходилось передвигаться враскорячку. Самолюбивый Прошка считал, что все окружающие, начиная от рядовых красноарейцев и кончая командирами, при виде ковыляющего старшины ехидно улыбаются. Именно чувство оскорбленной гордости, а не боль, заставили его обратиться в медпункт.
Батальонный лекарь отсутствовал - поехал в дивизию на какую-то переподготоку. Больных принимала Галилея Борисовна. Строгая, закованная в белый халат.
-- Что у вас, товарищ старшина? - не глядя на посетителя, спросила она.
-- Кажется, фурункул...
-- В каком месте? Раздевайтесь.
Легко сказать - раздевайтесь! Снять гимнастерку и рубашку, подставив под стетоскоп волосатую грудь - легче легкого, а вот стащить штаны... Да еще перед кем - перед бабой!
И все же пришлось подчииться. Благо, под штанами - не новомодные плавки, солидные мужские трусы. Больной улегся на покрытую клеенкой кушетку, приподнял штанину трусов, заодно ладонью защитил мужской "прибор".
Все шло нормально, пока фельдшерица вскрывала и обработывала гнойник. Прошка успешно оберегался от нежелательных прикосновений. А вот когда, смазав вскрытый нарыв какой-то дурнопахнущей мазью, Галка принялась бинтовать верх ноги, она поневоле заставила скромного пациента убрать мешающую ей руку. И не просто прикоснулась к запретному месту - толкнула его. И жарко покраснела. Ибо это "место" немедля отреагировало на прикосновение женской ручки.
Странно, подумал Сидякин, глядя на покрасневшую женщину, неужели девственница? И это - в воинской части, где на баб облизываются сотни голодных мужиков? Тогда у него впервые мелькнула ыысль вплотную заняться медичкой. Чем не жена? Возраст значения не имеет, сухопарость - тем более. В семейной жизни важна не красота - добрый характер, домашность, рождение детей, подчинение мужу.
