Ознакомительная версия.
…А был Борин дед участником Гражданской войны, скромным еврейским юношей, занесенным бог весть какой причудой судьбы и пронесшимся через его местечко вихрем революции в красную конницу. В лошадях дед толк знал и говорил о них с любовью, воспринимая, возможно, как боевых товарищей, а может быть, поэтизируя их как символ своей боевой юности. Во всяком случае, рисовать их дед любил и даже делал это в манере несвойственного ему академического рисунка, демонстрируя себе и внуку хорошее знание анатомии гнедых, каурых и пегих.
Как и множество молодых людей того времени, с энтузиазмом воспринявших призыв вождя «учиться, учиться и учиться!», вчерашний красный всадник пополнил собой ряды мечтающих о строительстве новой жизни. Его, в частности, привлекала идея новых, как их назвал когда-то классик советской литературы в одноименной повести, «голубых городов». Тут Борис Григорьевич подумал, что в наши маловразумительные времена, когда тема нетрадиционной сексуальной ориентации стала из просто модной чуть ли не доминирующей в масс-медиа и скоро, пожалуй, мужик с обычными наклонностями станет восприниматься как аномалия, такое название было бы невозможно или, по крайней мере, воспринималось бы совсем в ином ключе. Но тогда это звучало синонимом «Города Солнца», и, оказавшись во ВХУТЕМАСе — организованных для создания и развития советской художественной культуры Высших государственных художественно-технических мастерских, вчерашний боец Левка Пеклер с энтузиазмом начал изучать архитектуру, а точнее, создавать то, что вскоре получило название советского конструктивизма и оказало огромное влияние на архитектуру и искусство всего мира. То было необычайное и загадочное время, все сплавлялось в единый художественный организм: архитектура, живопись, поэзия, книжная графика.
В немногочисленных оставшихся от деда Левы бумагах Борис Григорьевич обнаружил пару писем и «почеркушки» будущих легендарных мэтров, да и сам дед был им обнаружен много лет спустя в фундаментальной монографии о том периоде, где была представлена маленькая фотография его студенческой работы и краткая справка. Чем занимался дед впоследствии, внук знал плохо, рассказов об этом, если они и были, не помнил, знал только, что много проектировал, меньше — строил, преподавал в переименованных уже во ВХУТЕИН мастерских, растил с женой (а женился сразу после «гражданки» на молоденькой девушке, которую встретил в наркомате просвещения) дочку Ирину. Так все и текло до грандиозного события, которое, собственно, и ознаменовало, а может быть, и положило конец художественному авангарду и положило начало сталинской художественной культуре. Этим событием был конкурс на проект главного здания страны — Дворца Советов на месте храма Христа Спасителя. Все странное было поначалу незаметным, не обратили даже внимания на отсутствие жюри из профессионалов, вместо которого для принятия решения был учрежден Совет строительства, состоявший из трех партийных функционеров во главе с первым красным командиром — Климентом Ворошиловым. Кроме сливок советского зодчества были приглашены два десятка самых известных западных архитекторов, и те и другие восприняли событие с необыкновенным энтузиазмом, а результаты были просто выдающимися. Однако на всех этапах конкурса, а он длился два года, последовательно отсекалось все свежее и передовое, весь тот пласт художественной культуры, возникший за последние десять лет. В результате работы в тесном контакте с правительством был создан проект, представляющий собой дворцово-храмовый ансамбль, который в процессе дальнейшего проектирования превратился в нелепую круглую ступенчатую башню, преобразившуюся, при прямых советах вождя, в полукилометровое сооружение со стометровой фигурой Ленина. Этот проект вызвал даже приступ депрессии у Гитлера, переживавшего, что самое большое здание в мире будет стоять в Москве. Строительство началось в 1939 году, но было прервано войной. Все, что осталось тогда от грандиозного проекта, — знаменитый открытый плавательный бассейн «Москва», сооруженный на фундаментах несостоявшегося монстра. Но результат этого конкурса был неизмеримо глубже. Поменялись профессиональные приоритеты, было недвусмысленно продемонстрировано, что создание правительственных дворцов отныне гораздо более важная задача, чем решение утилитарных проблем — строительства жилья, например, которое было полностью прекращено в 1932 году. Была достигнута и более важная для режима цель — гордые представители разных художественных направлений были превращены в толпу одиночек, неуверенных в себе и ожидающих сигнала сверху. Таким образом, на территории страны как бы вводилась художественная цензура и запрет на любую творческую деятельность вне примеров для подражания. От этого удара дед уже не оправился и, как и многие его коллеги, ушел в тень, работал по инвентаризации памятников архитектуры, занимался еще чем-то, этого Борис Григорьевич тоже не знал — не интересовался, а потом уже спросить было не у кого… Да и что для московского школьника пятидесятых было более интересно — то, что было связано с «гражданским» периодом жизни деда, или с какой-то непонятной деятельностью в двадцатых годах?
После войны мать работала в районной поликлинике, всегда была занята и замотана и воспитывался Боря дедом, если можно так назвать то подобие мужской дружбы, которое сложилось между мальчиком и нестарым еще совсем мужчиной (внуку так, конечно, не казалось). Отец, которого Боря совсем не помнил, погиб при эвакуации своего полевого госпиталя еще в период первых отступлений Красной армии, и от него у матери остались только треугольные письма с фронта и «похоронка» со стандартными фразами.
Так и протекала их жизнь: у матери — с ее работой, у Бори — с многочисленными увлечениями в том огромном мире, который раскинулся вокруг мальчика — великом и родном городе, который они искренне считали лучшим и интереснейшим местом в мире, часто даже забывая, по существовавшему уже тогда особому мироощущению москвичей, что есть еще огромная страна и жизнь в ней идет своя, сильно отличающаяся от столичной. Эта жизнь, которая, как оказалось, может быть жестокой и трудной не только в военное время, вошла в их мир пресловутым «делом врачей», когда большая группа крупных советских медиков, состоящая почти исключительно из «нерусских» фамилий, была обвинена в отравлении партийных и советских руководителей высшего звена. Так Сталин подготавливал следующую кампанию по переселению очередной этнической группы в отдаленные районы «великих строек коммунизма». У матери на работе, как и по всей стране, было срочно организовано собрание, на котором предместкома дрожащим от негодования голосом зачитал статью из «Правды», которая называлась предельно определенно: «Убийцы в белых халатах».
Это время Боря помнил хорошо, был уже в комсомольском возрасте и мечтал о том недалеком дне, когда и он сможет надеть маленький красный значок на грудь и погрузиться в увлекательные комсомольские дела. Мать в одночасье потеряла место в поликлинике и ничего не могла найти, хотя и была готова на любую работу, все заканчивалось на пороге отдела кадров, как только представала перед глазами кадровика со своей характерной внешностью. Над семьей повисло постоянное чувство страха, было жутко даже просто выйти на лицу и почти наверняка услышать от вчера еще доброжелательных соседей что-нибудь оскорбительное и угрожающее. О вступлении в комсомол не могло быть и речи. Тогда и состоялся у юноши знаменательный разговор с дедом Левой, который оказал большое влияние на всю его дальнейшую судьбу. Боря выразился в том смысле, что почему из-за нескольких затесавшихся в ряды честных советских людей врагов должны страдать и остальные, на что дед, понизив вдруг голос, спросил:
— Да какие там они отравители! Ты что, думаешь, что они действительно делали то, в чем их обвиняют?
— Но ведь они признались, — растерянно ответил Боря.
— Существуют разные причины, по которым человек может сознаться в том, чего не совершал, — уклончиво сказал дед, — а в юридической науке с незапамятных времен существовал принцип, по которому не человек должен доказывать, что он чего-то не сделал, а совсем даже наоборот — его вина должна быть доказана.
— Что еще за юридическая наука?
— Ее основы были разработаны еще в Древнем Риме, и юристы до сих пор используют основные положения римского права. Подумай, ведь в самом слове «право» заложен определенный смысл — у любого человека есть права, одно из которых — право на справедливый суд, право на защиту.
— Даже у убийцы, даже у предателя?!
— У любого, — отрезал дед.
…Вся юридическая литература, которую Боре удалось просмотреть в библиотеке, оказалась малопонятной и скучной, она была написана с использованием специфической терминологии. Зато в старых изданиях, сохранившихся, к сожалению, в незначительном количестве, он нашел массу примеров из юридической практики, которые поражали его воображение какими-то непонятными с точки зрения элементарной логики решениями, но естественными с позиций права. Здесь же всегда присутствовал адвокат, защитник в прямом смысле этого слова, а иногда почти что фокусник, извлекающий на свет божий, как зайца из цилиндра, правду о преступлении, его мотивах и движениях души подзащитного. В этом свете фигура прокурора, который привычно воспринимался на советских политических процессах как глас государства и народа, нередко теряла свою привычную привлекательность. Так появлялась убежденность, что карающая функция государства — не единственная из возможных.
Ознакомительная версия.
