На следующий день, в десять утра, я уже сидел за столом в одной из комнат отдела писем. В отделе работали опытные, знающие люди, в их числе — юристы, бывшие следователи, судьи, партийные работники. Они радушно меня встретили, проинструктировали. Передо мной лежала большая груда корреспонденции. К каждому письму были приколоты конверт и регистрационная карточка. Я с интересом читал одно письмо за другим, делал пометки в блокноте. Все эти письма были осколками живой, трепещущей жизни.
Углубившись в письмо группы комсомольцев, разоблачающих хищников, очковтирателей и зажимщиков критики в одном из строительных трестов, я не заметил, как в комнату вошла Вера Ивановна и присела в кресло возле моего стола.
— В добрый час! — услышал я ее голос и поднял голову. — А я к вам по делу.
И Вера Ивановна рассказала, что ее знакомый Георгий Георгиевич Савватеев, архитектор и коллекционер скрипок, на днях привел к ней старого скрипичного мастера. Тот передал ей письмо и очень просил помочь. Она дала мне письмо, и я прочел внизу подпись: «Андрей Яковлевич Золотницкий».
— О, знаю этого мастера! — воскликнул я. — Собираюсь писать о нем очерк, бывал у него и в мастерской и дома, знаком с его сыном-скрипачом. Скрипки Золотницкого знамениты!
— Вот уж верно: на ловца и зверь бежит! — провозгласила Вера Ивановна. — Читайте, читайте слезницу скрипичного мастера!
Круглыми, будто рисованными буквами мастер писал:
«Уважаемый товарищ редактор!
Пишет вам скрипичных дел мастер Андрей Яковлевич Золотницкий. Работаю я в мастерской по ремонту и реставрации смычковых инструментов при театре оперы и балета. Скрипичным мастерством занимаюсь больше сорока лет. Сотни, тысячи поврежденных инструментов прошли через мои руки, я возвращал их к жизни, и они по сей день защищают славу русского искусства. Есть и скрипки собственноручно, целиком мною сработанные. Своей работой негоже хвалиться, но скажу, что некоторые из них хранятся в Государственной коллекции смычковых инструментов рядом со скрипками славных итальянских и русских старинных мастеров. Имею премии и на конкурсах смычковых инструментов, где мои скрипки соревновались с инструментами Страдивари, Амати, Ивана Батова.
А обращаюсь я к вам вот почему. Я уже стар, и мне хочется из моих учеников вырастить смену, мастеров, да и самому сработать еще два-три инструмента. Но условий для этого нет. Дело наше тонкое. А работаем мы — я и шестнадцать моих учеников — в одной комнате размером двадцать восемь метров, плюс подсобная каморка. Меньше двух метров на человека! Тесно, душно, повернуться негде, вся площадь заставлена, завалена инструментами, материалом. А придут заказчики — совсем беда! Над своей скрипкой работаю, когда все разойдутся по домам. Ведь работа наша требует закрытости, секретности, раздумья. Так уж заведено у нас, старых мастеров.
Администрация театра не желает понять этого. Просил-просил большего помещения — не дают, хотя возможность есть.
А теперь и ночами не стал спать: третьего дни заметил, что кто-то пытался взломать несгораемый шкаф фирмы Меллер и K°, находящийся в мастерской. Замечены мною царапины возле замка и явственные следы пальцев. Достойно удивления, что через несколько часов царапины эти исчезли. А в шкафу хранятся плоды всей моей жизни: заготовки к инструменту, который готовлю к конкурсу и который должен быть превыше всех прежде сработанных мною скрипок. В шкафу — рецепты лаков и грунтов, составленных мною, записи о разных операциях работы, вносимые мною в книгу в течение сорока лет.
Вы, возможно, усомнитесь в ценности моих трудов, подумаете, мол, блажит старик. Но я прилагаю к сему справки из Консерватории и театра, в мастерской которого служу более четверти века.
Прошу, уважаемый товарищ редактор, помочь мне надоумить дирекцию театра заступиться за нашу скрипку.
К сему А. Я. Золотницкий».
— Все ясно, — сказал я, прочитав письмо. — Помочь мастерской, вероятно, нужно, но меня смущает криминальная, так сказать, часть письма. Старик, по-видимому, и впрямь блажит. Есть царапины, нет царапины… И почему в конце концов он не сообщает о попытке взлома в Уголовный розыск? При чем здесь редакция?
Вера Ивановна заговорщически улыбнулась.
— Именно поэтому я и пришла с этим письмом к вам. Во-первых, вы интересуетесь скрипками — я об этом давно знаю. Во-вторых, вы пишете о работе милиции и Уголовного розыска. Загадочная попытка кражи может задеть ваш «сыщицкий азарт». В-третьих, вы общественный участковый уполномоченный милиции. И наконец, в-четвертых, сам мастер Золотницкий убедительно просил меня ничего не сообщать в милицию.
— Странно… Вы с ним выясняли все обстоятельства этого дела?
— Нет. Я только приняла письмо. Мастер взял с меня честное слово, что я не передам его бумагу в Уголовный розыск, поблагодарил и ушел.
— Почему же он не хочет, чтобы вы переслали письмо в Уголовный розыск?
— Савватеев говорил, что скоро конкурс смычковых инструментов. И мастер, и его сын Михаил Золотницкий — каждый готовит по скрипке. Вот старик и подозревает, что его наследник заинтересовался несгораемым шкафом. А заявлять в милицию на сына по очень смутному предположению…
— Да-а… — обескураженно протянул я. — Но все же Уголовный розыск мог бы во всем этом деликатно разобраться.
— Допустим! А что дальше? Вдруг Золотницкий-младший действительно пытался вскрыть шкаф? И попытается это сделать снова, а оперативные работники возьмут его с поличным? Дело пойдет в народный суд, его осудят… Ведь это может убить старика.
— Пожалуй, вы правы, — согласился я.
— Савватеев мне объяснил, что мастер несколько лет назад сделал скрипку, которую назвал в честь своей покойной жены «Анна». За нее он получил на конкурсе смычковых инструментов вторую премию. Теперь к новому конкурсу он заканчивает скрипку «Жаворонок» и, вероятно, добьется первой премии.
— О «Жаворонке» мне известно! — начал я. — Только…
— Но главное, — перебила меня Вера Ивановна, — старик уже много лет трудится над необыкновенной скрипкой, которая, как говорит коллекционер, а он в этом отлично разбирается, затмит все скрипки, сделанные до нее, в том числе даже самого Страдивари! О «Родине» Савватеев опубликовал в журнале «Советская музыка» небольшую статью с фотографиями. И вы можете ее прочесть!
— Прочту, но о такой скрипке слышу впервые. Вообще-то старик скрытный… А что же, по-вашему, надо предпринять?
— Прежде всего расшевелить дирекцию театра, улучшить условия работы в мастерской, расширить ее. Этому может помочь ваш очерк о мастере. В нем обязательно надо упрекнуть руководство театра в невнимании к нуждам мастерской. Потом — узнать, действительно ли была попытка вскрыть несгораемый шкаф. И, наконец, выяснить, какое отношение к этому имеет скрипач Михаил Золотницкий.
Я колебался.
Имею ли я право вести расследование? Кто меня на это уполномочил? Могу ли я подменять собою работников Уголовного розыска?
— Я понимаю ваши сомнения, — говорила тем временем Вера Ивановна. — Но это случай особый, щекотливый. Мастер настойчиво просит не вмешивать в его дело милицию. Мы должны его пощадить. Но посоветоваться с Уголовным розыском и получить его благословение, вероятно, следует. Ведь вы там, наверное, многих знаете? Кстати, недавно Михаил Золотницкий прислал в редакцию статью. Прочтите ее. Вам будет легче разговаривать с ним и с его отцом.
Вера Ивановна пожала мне руку и ушла.
Так я получил первое редакционное задание.
Высокая, худая, с подстриженными черными волосами, секретарь отдела писем Алла, не выпуская папироски изо рта, быстро напечатала удостоверение о том, что редакция поручает мне написать очерк о скрипичном мастере Андрее Яковлевиче Золотницком.
Накануне я заходил к старшему оперативному уполномоченному Уголовного розыска этого района, где жили Золотницкие, Ивлеву, которому должен был сказать, что собираюсь делать по заявлению скрипичного мастера. Но уполномоченный лежал в клинике. Поэтому я поехал к комиссару милиции А. К. Кудеярову на Петровку, 38, моему старому знакомому, показал ему письмо Золотницкого и попросил совета.
Договорились, что я пойду к мастеру по заданию газеты; если обнаружу что-либо подозрительное, немедленно сообщу ему.
… Я вынул из портфеля рукопись Михаила Золотницкого и внимательно прочитал ее. Музыкант пытался раскрыть секрет, которым, по общему мнению, в шестнадцатом-семнадцатом веках владели кремонцы — великие итальянские мастера смычковых инструментов. Между прочим, автор сожалел, что сыновья Антонио Страдивари не унаследовали таланта отца, не переняли секретов его мастерства: Паоло был торговцем, Джузеппе — монахом, Франческо и Омобоно, хотя и работали в мастерской, были бездарными ремесленниками. Правда, Страдиьари не раз замечал, что Франческо роется в его записях, но, видимо понимая его бесталанность, не счел нужным посвятить сына в тайны своего искусства.
