Рубен что-то пометил у себя в блокноте.
— Ночью ловить рыбу лучше, чем днем. С моря видны огни Кайо и Ла-Сокапы. Лишь иногда веет легкий ветерок, будто чей-то зов доходит до твоих ушей. А когда и он стихает, слышно, как под ударами волн скрипят доски на боках «Амалии», как плывет под водой акула, виден след пикуа, охотящейся за сардинами. Там, где сардины, всегда пикуа и акулы. А потом уже не видно огней Сантьяго, ночь становится все темней, и путь надо узнавать по звездам, чтобы течение не унесло тебя в Никарагуа. — Тонким острым ножом Марино вспорол рыбе живот, внутренности вывалились на скамейку. — Дядя Сэм спит, если акулы вообще спят, в пещере Морро. Эта пещера в скале и уходит глубоко под воду, туда испанцы сбрасывали восставших кубинцев. А вверх она подымается приблизительно на одну четверть своей высоты, но никого туда не пускают. Дядя Сэм по ночам заплывает в нее, я видел. И в ту ночь, когда ко мне приходил Рамон Абель, тоже заплывал. Рамон Абель предложил мне кучу денег, чтоб я его вывез с острова. Но что мне с этими деньгами делать? Кроме моря, где я свой хлеб добываю, моей «Амалии», моего домишка там, на холме, и жены Титы, мне ничего не надо. Но он не знал этого и предложил мне еще, а я сказал, что в таких делах после революции не участвую. Он мне угрожал, но я все равно не согласился. Потом я узнал, что он отправился на другой лодке и утонул. Все это уже давно было. А теперь приходите вы, лейтенант, и спрашиваете, знаю ли я Хайме Сабаса, и я вам отвечаю, что да, знаю, хотя и не близко — он женат на сестре моей жены Титы. А когда вы спрашиваете про записку, я отвечаю, что нет, писал не я, потому что я писать не умею, еще только учусь.
Он смахнул рыбьи потроха за борт, и к ним сразу ринулись ронко и исабелиты поживиться пищей без коварных крючков. Глаза Марино устремились к входу в пещеру Морро, и Осорио почудилась печаль в этом взгляде.
— Тоньина он сожрал днем. Море было таким же спокойным, как сегодня, будто зеркало. Тоньин тоже не умел ни, читать, ни писать, но рыбак был что надо. Против каждой рыбины знал секрет, ни одна от него не ушла. Куберу он чуял по колебанию лески — нет, не волна ее колебала, он чуял, как кубера начинала вздрагивать там внизу, завидев наживку, и замирал. Замирал вместе с куберой, которая выжидала несколько мгновений. И Стоило кубере схватить наживку — все, она была обречена. Тоньин ее обязательно подцеплял, хоть за губу. Вот так оно и было, но я ему всегда говорил, чтоб не наматывал леску на руку, когда рыба очень крупная. И вот однажды судно вдруг резко встряхнуло, так что корма задралась. Я в это время был в трюме, и Тоньин забыл о моих предостережениях. «Похоже, уходит», — сказал он. «Будь осторожен, она может вернуться», — ответил я. Так оно и было. Леска натянулась, шла с трудом, и, чтобы проверить, Тоньин четырежды обмотал ею руку и уже хотел тянуть, но акула будто бы знала, что он делает там, наверху. Едва Тоньин обмотал руку леской, она дернула и потащила за собой Тоньина. Я успел заметить акулий плавник и сейчас же бросился с ножом в воду. Вынырнул через какое-то время, набрав в нос и рот полно мелких водорослей, и вдруг увидел перед собой его глаза, которые смотрели на меня с удивлением, как бы призывая к благоразумию. Вы уж извините, что я вам все это рассказываю, вам это, наверное, неинтересно, ведь к вашему делу все это никакого отношения не имеет. Но Тоньину было всего десять лет. Это был мой сын.
Рубен закрыл дверь и сел против Осорио.
— Арриаса получил письменные показания от доктора Мирамара и послал их на графическую экспертизу вместе с показаниями Хосе Антонио. Но из Виста-Алегре никто не звонил. Очевидно, иностранец больше туда не являлся.
— А что с матерью Рамона Абеля?
— Соседи мне сказали, что она вернулась в Гуантанамо. Будто бы какое-то время жила надеждой, что сын вернется, но не дождалась... Я уже запросил сведения о ней у товарищей в Гуантанамо.
— Видел парня из береговой охраны?
— Да. В четверг они с Марино Альмирой действительно ловили рыбу. Парень производит хорошее впечатление, член Союза молодежи.
— Это снимает с Марино всякое подозрение.
— Одним подозреваемым меньше, но дело остается таким же темным, как и в первый день. Есть идеи?
Осорио откинулся на спинку стула.
— Только догадки, Рубен.
— У меня тоже. Может, обменяемся своими соображениями?
— Согласен. Начинай.
— Хорошо. Во-первых, кого мы вправе подозревать? Кто физически мог совершить убийство и кражу, а кто не мог? Подозреваемых у нас четверо, но у троих из них алиби. Хосе Антонио Трухильо в то утро ходил на прием к доктору Мирамару, в чем мы и убедились.
— Мы убедились лишь в том, что это отражено в регистрационных тетрадях, но не в том, что он там был. Кто знает, не в сговоре ли Хосе Антонио и доктор Мирамар?! Нет ничего легче, чем написать его имя среди имен тех, кто действительно был на приеме. Бумага все стерпит. Точно так же совсем нетрудно велеть женщине, , которая, судя по всему, отнюдь не обладает сильной волей, чтобы она говорила, будто бы беседовала в то утро с Хосе Антонио и даже просила его осмотреть кошечку, разгуливающую по крышам. Нет, не убеждает меня алиби Хосе Антонио.
— Если он там не был, почему он сказал на работе, чтоб звонили туда, если он понадобится? Это было рискованно.
— В таких делах всегда приходится рисковать. Во всяком случае, я попросил у сеньоры Мирамар список больных, пришедших на прием к восьми утра. Если мы поговорим с одним из них, очень может быть, у нас появятся более веские доказательства того, что Хосе Антонио действительно был там в это время и что он никуда не уходил, ожидая врача; последнее особенно важно.
— Если все как следует взвесить, не исключено, что Хосе Антонио один совершил преступление. Он мужчина крепкий и сильный, вполне мог сбросить Сабаса в ров со львами.
— Ни в коем случае нельзя забывать о мотивах преступления, кого бы мы ни подозревали — Хосе Антонио, Рамона Абеля, доктора Мирамара или Марино Альмиру. Ничто не совершается без причины. А какие причины могли побудить Хосе Антонио украсть гномов и убить Сабаса?
— Мы их не знаем.
— А значит, в нашем расследовании серьезный пробел. Ну ладно, как ты сказал, у Хосе Антонио алиби, и обратное пока не доказано. Продолжаем.
— Вторым подозреваемым был Марино Альмира, но с этого момента он уже вне подозрений.
— Да, похоже, его невиновность сомнений не вызывает.
— Третий подозреваемый — Рамон Абель Трухильо, погибший в мае тысяча девятьсот шестидесятого года, когда пытался тайно покинуть страну. Впрочем, смерть его официально не подтверждена.
— О Рамоне Абеле и вспоминать не стоило бы, если бы не след правой руки, на которой нет указательного пальца, и не весьма туманные обстоятельства его смерти. Жив ли он? Мы не знаем: Очень может быть, что и умер, но наше расследование основывается не на предположениях, а только на фактах. Кто нам удостоверит, что он мертв? Кто нам удостоверит, что он жив?
— А по-моему, вся эта история разыгралась из-за денег.
— Думаю, что ты прав, Рубен. Деньги или драгоценности вполне могут быть причиной преступления. Тем не менее мы должны признать, что доказательств этому у нас нет никаких.
— Ладно, пока оставим в покое Рамона Абеля, поскольку еще нет доказательств ни его вины, ни невиновности, и тогда у нас остается тот, против кого особенно много улик и у кого нет алиби: доктор Анхель Мирамар.
— Ты считаешь, у него нет алиби?
— Конечно. — Рубен склонился над столом. — Доктор признал, что был в зоопарке до начала десятого, а потом вернулся домой. До этого времени он вполне мог совершить преступление.
— После того как привлек к себе внимание в конторе, расспрашивая именно о том, кого собирался убить?
— Это как раз и может служить ему алиби за неимением другого. Никому и в голову не придет, как он сам сказал тебе, что убийца пристает ко всем с расспросами о человеке, которого собирается убить через несколько минут.
— Может, ты и прав, но не надо забывать про хирургические перчатки и про то, что Сабаса видели с высоким усатым мужчиной.
— В таком случае стоит опять вернуться к Хосе Антонио.
— Безусловно, но тут же возникает новая проблема. Убийца оставил слишком много следов: кровавый отпечаток руки, на которой не хватает указательного пальца, кусочки хирургических перчаток. Меня удивляет лишь, что мы не обнаружили орудия убийства. Почему-то мне казалось, что он должен был его оставить.
— Зачем?
— Чтобы мы стали подозревать совершенно определенных людей. У кого нет указательного пальца на правой руке? У Рамона Абеля. Кто мог воспользоваться хирургическими перчатками? Доктор Мирамар и ветеринар Хосе Антонио Трухильо.
— Думаешь, они невиновны?
— Нет, просто хочу подчеркнуть, что улики эти слишком явные. Почему они были оставлены? Если мы будем следовать логике, неизбежно придем к заключению, что они были оставлены, чтобы сбить нас со следа, а совсем не потому, что убийца слишком спешил.
