С тем Турецкий и заснул, посчитав, что, когда придет новый день, вот тогда и придется забивать себе голову новыми вопросами.
…Завершив поутру необходимый комплекс многочисленных спортивно-оздоровительных упражнений, явившись к завтраку свежим и чисто выбритым, Александр Борисович застал за столом только одного Питера. У коллег начинались занятия.
Оказалось, что Реддвей с утра тоже не терял времени. Сделав необходимые телефонные звонки, он выяснил-таки, что Майер — вот уж повезло Турецкому, так повезло! — действительно, как Питер и предполагал, во Франкфурте. Немедленно связавшись с ним, старина Пит выяснил обстановку и предложил сегодня же пообедать вместе в ресторане Франкфуртского аэропорта, а заодно и проводить в Вашингтон московского гостя. Майер выразил согласие. Он давно не виделся с Александром и, судя по его доброжелательному тону, готов был оказать коллеге необходимую помощь.
— Пит, дружище, — заявил растроганный Турецкий, — ты прямо как Дед Мороз.
— Не совсем понял тебя? — слегка напрягся Реддвей.
— Ну, тот же всегда ходит с мешком подарков!
— Ах, в этом смысле? Тогда я, конечно, очень похож на Санта-Клауса. Сознаюсь тебе, Алекс, — добавил он, хитро прищуриваясь, будто заправский заговорщик, — перед Рождеством, пока мои студенты не разбегаются на каникулы, я люблю совать им в носки разные подарки. Они, конечно, знают, кто это делает, заходя в их комнаты посреди ночи, но всегда изображают такое удивление, такой восторг, что даже я сам им верю. Так что кто кого, в конце концов, разыгрывает, еще неизвестно!.. А сейчас завершай свой завтрак. У тебя есть два свободных часа, которые я тебе посоветовал бы использовать на хорошее дело.
— Я к твоим услугам, Пит, — с готовностью согласился Турецкий.
— Хорошо, — важно кивнул Реддвей. — Тогда я предлагаю тебе сделать небольшой доклад или сообщение для наших студентов. Я обещал им воспользоваться твоим кратким пребыванием здесь, чтобы они могли узнать из первых рук — так? — как вы организуете у себя в стране борьбу с террористическими проявлениями, как ведете расследование терактов. Может быть, тебе будет удобнее сослаться на собственный опыт? Надеюсь, ты извинишь мне, что я взял на себя эту инициативу, не согласовав ее предварительно с тобой?
— Пит, дружище, — засмеялся Турецкий, — не надо извиняться. Ты меня достаточно хорошо знаешь и все делаешь правильно. Но меня другое беспокоит. Боюсь, что частные примеры, которые я мог бы привести, вряд ли чему-нибудь путному их научат. А что касается нашей государственной антитеррористической программы, если бы мы даже и назвали ее так, то, поверь…
— Ничего, Алекс, — с серьезной миной на лице успокоил Питер, — мы же с тобой оба прекрасно понимаем, что даже и отрицательный опыт — тоже есть важная составляющая нашего общего опыта.
«Ну, хоть стой, хоть падай! Утешил, называется…»
— А после твоего доклада мы немного перекусим и сразу вылетим во Франкфурт, чтобы угадать как раз к обеду. Нет существенных возражений?
«Существенных возражений», как уверенно заметил Реддвей, у Турецкого не было. Он даже подумал мельком, что такой, пусть и краткосрочный, режим в Германии ему наверняка пригодится, когда он окажется в Штатах, — уж, во всяком случае, первых три-четыре дня он даже думать о еде не сможет, ибо сама мысль о какой-то пище будет вызывать глубокое отвращение…
Вопреки его предположениям, что-то мямлить или отделываться общими словами, обходя острые углы, Александру Борисовичу не пришлось. Интерес у взрослых и достаточно опытных людей, сидевших в просторной аудитории, был искренним и вполне, оказывается, заслуженным. Ну, во-первых, все они представляли не менее десятка стран, объединившихся в общей борьбе с террором, а во-вторых, следуя традициям школы, отлично владели несколькими языками, в том числе и русским. И потому взаимное общение сразу стало неформальным.
Следовало отдать должное и Питеру, который лично привел Турецкого в аудиторию и представил слушателям. Долго он не говорил, но отметил у «старого друга Алекса» его богатый практический опыт следователя, а также упомянул вскользь о нескольких операциях, в которых Турецкий в свое время принимал участие, работая здесь, в школе, стоя, как говорится, у истоков ее создания. Такой рекомендации для людей, знающих толк в оперативно-розыскной работе, было более чем достаточно.
И вопросов оказалось много, особенно связанных с проблемами психологической мотивации преступлений в России и с так называемым национальным фактором. А это как раз были именно те проблемы, которые обычно волновали и самого Александра Борисовича, когда он принимался за очередное «громкое» расследование. И хотя терроризм, по общему убеждению, не имеет определенной национальности, но, как сказал поэт, «все же, все же, все же…». Словом, весьма живой и в конечном счете обоюдный обмен мнениями показался Турецкому взаимно полезным. И потому, когда, сидя в самолете на сдвоенном кресле, Питер протянул Турецкому конверт с гонораром за его лекцию, он немного растерялся, но Реддвей его успокоил мягким движением руки:
— Здесь ничего противозаконного, я всегда оплачивал работу приглашенных внештатных докладчиков, ты должен помнить. А тебе, я уверен, несколько сотен не покажутся лишними там, — он махнул рукой в сторону иллюминатора, — когда ты окажешься один… — Он посопел, подумал и добавил загадочно: — Если удастся оказаться одному, хо-хо!
«Уж не миссис ли Кэтрин он имеет в Виду? Неужели и ей успел дать по старой памяти необходимые наставления? — подумал Турецкий и усмехнулся: — Действительно, а что бы я делал сейчас без Питера?»
Миша Майер не изменился. Разве что бесстрастное лицо его стало немного суше. По-прежнему никакой настороженности во взгляде, который запросто мог бы обмануть любого собеседника, не знающего, с кем имеет дело, предельно точная постановка вопросов при кажущемся отсутствии к ним всякого интереса. Одним словом, профи высочайшего класса.
Как и Турецкий, Майер фактически не прикасался к пище, больше делал вид, что принимает участие в обеде, чтобы не портить «зверского аппетита» Питеру Реддвею, который, видимо, считал свою личную миссию выполненной на «все сто» — то есть установил дружеский и деловой контакт двоих своих коллег, а теперь мог целиком и полностью отдаться любимому занятию.
Александр был благодарен Питу за его невмешательство в разговор и нежелание давать советы, до которых он, несмотря на собственные сдержанность и такт, всегда был большим охотником.
Разговор шел, естественно, по-русски. Майер молча выслушал Александра, задал несколько встречных вопросов, касавшихся биографических данных «подозреваемого» автора газетной статьи, отношения к ней в разных российских инстанциях, в том числе и в заинтересованных службах, выслушал и собственное мнение Александра по поводу героя статьи и сказал:
— Я дам тебе свою визитку и напишу номер одного телефона в Бостоне. Этого человека зовут Стивом Мэрфи. Как устроишься, а я уверен, что тебе помогут это сделать, позвони ему и скажи, где остановился, он сам тебя найдет. Я передам ему свои рекомендации.
— Он говорит, естественно, по-английски?
— Не волнуйся, — кажется, Майкл впервые за все годы их знакомства позволил себе улыбнуться. — Он разговаривает по-русски, правда, немного хуже тебя. Он, как и я, имеет российские корни. Станислав Марфин, внук донского казака. Эпопея двадцатых годов. Тебе достаточно это знать, а контакт вы легко наладите, когда ты передашь ему мою визитку. Можешь вполне на него рассчитывать. А если тебе, Саша, понадобятся срочные экспертизы, вероятно, лучше всего будет обратиться к одной, — Майкл мельком глянул на Питера, увлеченно расправлявшегося в этот момент с огромным сочным стейком, и снова легкая усмешка скользнула по его губам, — к одной симпатичной даме, которая наверняка изъявит желание встретить тебя в Вашингтоне.
— Угу, угу! — глухо пробормотал Питер, усиленно кивая и прожевывая мясо. — Она обещала это лично мне.
«Господи, и как он только все успевает?!»
— Я вам искренне благодарен, друзья, но есть еще одно маленькое дело, и я боюсь показаться вам навязчивым.
— Не стесняйся, Алекс, — бросил, не отрываясь от своего занятия, Питер, — речь же идет о деле, а не об удовольствиях.
— Мне нужно отыскать в Нью-Йорке одного нашего бывшего русского.
— Я помню, ты говорил, Алекс. Я думаю, Кэт и в этом вопросе тебе охотно поможет. Ты ведь не забыл, что она служила лейтенантом нью-йоркской криминальной полиции?
Турецкому оставалось только развести руками…
До вылета в Вашингтон было еще достаточно времени, билет на самолет лежал в кармане, — об этом тоже позаботился сам Реддвей, когда они только прилетели мюнхенским рейсом и вошли в здание аэропорта.
