— Послушай, дорогая. Есть кое-что, что тебе следует знать. Я не говорил тебе об этом прежде, потому что не хотел причинять волнение. Я в самом деле взял пятнадцать фунтов. Конечно, совершил ужасную глупость, но сейчас беспокоиться об этом бессмысленно — поздно. Думаю, что мисс Болам должна была догадываться, но точно, не знаю. Она ничего мне не говорила, и по телефону ей звонил не я. Но я был в подвале после того, как ее убили. Я оставил заднюю дверь открытой и вернулся этой дорогой. Меня выводит из себя, что этот старый дурак Калли отмечает меня, когда я вхожу и когда выхожу, будто я такой же рехнувшийся, как больные, и просит у меня газету, как только я появляюсь. Почему бы ему самому не покупать газету, проклятому старому скряге! Представится случай, я ему подложу свинью. Так вот, когда я вернулся через заднюю дверь в подвал, то увидел в регистратуре свет, дверь была приоткрыта, ну я и заглянул в нее. Там и лежало тело. Я знал, что меня не должны застать на этом месте, тем более вдруг раскроется история с пятнадцатью монетами, поэтому снова выскользнул через заднюю дверь подвала и, как обычно, вернулся через парадный вход. Конечно, я промолчал об этом и молчу до сих пор. Я должен был так поступить, дорогая. Я собирался быть у Боллинджера в конце этой недели, а полиция не позволила бы мне уехать, если бы меня начали подозревать. А если я не уеду сейчас, другого такого шанса в моей жизни больше не будет.
Это, по крайней мере, было правдой. Он должен был уехать прямо сейчас. Это стало навязчивой идеей. Это были бы не только деньги, свобода, солнце и яркие личности. Но окончательное оправдание скудных, безрадостных лет борьбы и унижений. Боллинджер принял его под свое покровительство. Другие художники могли в этом претерпеть неудачу и спокойно приближаться к концу. Другие но не он.
И даже теперь он еще мог проиграть. Положение оставалось шатким. Он произвел впечатление, как подчеркнул сам, по недоразумению. Все еще висело на волоске. Он не представлял точно, как бы Дженни смогла доказать его ложь. А она и не пыталась это делать. Тем больше он был поражен ее реакцией.
— В конце недели! Ты думаешь уехать в Париж почти сразу. Ну а как с клиникой?.. Как с твоей работой?
— Ради Бога, Дженни, ну разве это проблема? Я уйду потихоньку, а они найдут кого-нибудь на мое место.
— И вполне обойдутся без меня.
— А я?
— Ты, конечно, поедешь со мной. Я всегда это имел в виду. Ведь ты же знала это?
— Нет, — сказала она, и Наглю показалось, что в ее голосе зазвучала огромная печаль. — Нет, я никогда этого не знала.
Он попытался найти доверительный тон с легким оттенком упрека.
— Я никогда не обсуждал этого с тобой, так как считал это само собой разумеющимся. Я знаю, что времени мало, но мы в него уложимся, если ты не будешь слишком долго дожидаться дома. В этом случае у родителей возникнут подозрения. Ведь у тебя есть паспорт? И разве ты не ездила во Францию со скаутами на Пасху? Я считаю, что мы поженимся по специальному разрешению как можно быстрее — ведь у нас теперь есть деньги — и напишем твоим родителям из Парижа. Ведь ты хочешь поехать? Дженни?
Внезапно она задрожала в его объятиях, и Нагль почувствовал, как ее теплые слезы обожгли его лицо.
— Я думала, что ты хотел уехать без меня. Дни шли, а ты никогда ничего не говорил. Конечно, я хочу поехать. Меня не беспокоит происходящее, пока мы вместе. Но мы не можем пожениться. Я никогда не говорила тебе об этом раньше, так как боялась, что ты рассердишься, а ты никогда не расспрашивал меня. Я не могу выйти за тебя замуж, потому что я уже замужем.
* * *
Машина свернула на Воксхолл-бридж-роуд, но там было большое движение, и они продвигались вперед крайне медленно. Далглиш откинулся на спинку сиденья с таким видом, будто впереди у него куча времени, но на душе было тревожно. Он не мог объяснить причины своего нетерпения, просто торопился попасть в клинику. Позвонить туда. Но это было бы весьма рискованно. В таком случае возникала реальная возможность, что Нагль покинет здание, прежде чем они приедут. Конечно, не исключалось, что он уже сейчас смаковал свою вечернюю пинту пива в каком-нибудь пабе Пимлико. На следующем углу светофор вспыхнул красным цветом, и машина медленно остановилась в третий раз на расстоянии сотни ярдов.
— Ему бы не удалось продолжать шантаж долго, даже убив мисс Болам, — внезапно произнес Мартин. — Раньше или позже миссис Фентон — или, возможно, какая-нибудь другая жертва — обратилась бы в клинику Стина.
— Но он мог заниматься им достаточно долго для того, чтобы продержаться до получения стипендии Боллинджера, — заметил Далглиш. — И даже если бы шантаж выплыл наружу, прежде чем он прекратил вымогательство, что мы смогли бы доказать? Да и сейчас, узнав немало, что мы можем доказать? В связи со смертью мисс Болам какой состав присяжных смог бы отбросить обоснованные, сомнения, не была ли шантажисткой именно она? Наглю достаточно будет заявить, что он видел странные конверты с адресом, написанным зелеными чернилами, и что он откладывал их к почте администратора. Фентон подтвердит, что, по его мнению, по телефону ему звонила женщина. И шантажисты порой уходят из жизни с помощью насилия. Нагль не будет продолжать заниматься шантажом после звонка миссис Фентон. Даже это истолкуют в его пользу, А как же иначе? Умерла мисс Болам, и шантаж прекратился. О, я знаю все аргументы против обвинения его в вымогательстве! Что тут можно доказать?
Он постарается выкрутиться, — флегматично произнес Мартин. — Ловкачи так поступают всегда. Конечно, девушка полностью под его влиянием, жаль бедняжку. Если она в своих показаниях будет настаивать на том, что Нагль не оставался в одиночестве достаточно долго, чтобы успеть сделать этот звонок…
— Она будет на этом настаивать, сержант.
— Я уверен, что Нагль не знает о том, что она замужем. И думает в случае, если она станет для него опасной, жениться на ней, чтобы она придержала язык.
— Вы правы, сержант, — тихо сказал Далглиш. Поэтому мы должны арестовать его, прежде чем он обнаружит, что сделать этого не сможет.
* * *
В комнате портье клиники Стина Нагль писал письмо, Он писал свободно. Бойкие и лживые фразы с неожиданной легкостью ложились на бумагу. Было бы неверно думать, что кто-нибудь сможет увидеть всплеск сентиментальной, рассчитанной на дешёвый эффект трескотни и узнает в нем автора. Нагль скорее бы умер, чем отослал такое письмо. Но письмо и не должен был никто прочитать, никто, кроме Дженни. Через тридцать минут оно окажется в топке котла, сослужив свою службу и превратив все елейные фразы в неприятные воспоминания.
«Когда вы прочтете эти строки, мы оба — Дженни и я — будем во Франции. Я знаю, что это событие глубоко опечалит вас, но, пожалуйста, верьте мне, когда я говорю, что мы не можем жить друг без друга. Я знаю, однажды мы станем достаточно свободными, чтобы вступить в, законный брак. Но и до этой счастливой поры Дженни будет оставаться со мной в безопасности, и я отдам всю свою жизнь, чтобы сделать ее счастливой. Пожалуйста, постарайтесь понять и простить».
«Достаточно хорошая концовка», — подумал Питер Нагль. Как бы то ни было, письмо написано, чтобы показать его Дженни, и больше никто его не увидит. Он позвал ее и пододвинул листок, лежавший на столе:
— Вот что я им написал.
Она молча прочитала письмо.
— Наверно, так и надо.
— Черт побери, тут что-то не так?
Он почувствовал прилив гнева. С таким трудом предпринятые усилия были восприняты недостаточно воодушевленно. Он рассчитывал на другое — на изумленную благодарность.
— Тут все в порядке, — тихо сказала она.
— Будет лучше, если ты напишешь тоже. Нет, не делай приписку в конце. Напиши отдельно.
Он протянул через стол лист бумаги, стараясь не встретиться с нею глазами.
— Лучше покороче, — сказал он.
Она взяла ручку, но не начинала писать.
— Я не знаю, что им сказать.
— Тебе не нужно говорить много. Я уже объяснил все.
— Да, — сказала Дженни с глубокой печалью. — Ты объяснил все.
Он сдержал возросшее раздражение в голосе и Сказал:
— Пиши, что тебе жаль быть причиной их огорчений, но ты не можешь поступить иначе. Или что-нибудь подобное. Тьфу, пропасть! Ведь речь не о конце мира, Сгодится все. Поверь, не очень-то они будут страдать. Я пока поднимусь наверх в кабинет мисс Саксон, починю замок. Когда спущусь обратно, мы отпразднуем наш отъезд. Правда, есть только пиво, но сегодня вечером ты выпьешь пива, моя дорогая, и оно понравится тебе.
Питер Нагль взял из ящика с инструментами отвертку и быстро вышел, прежде чем она успела возразить. Его последний беглый взгляд вызвал на ее лице бросавшийся в глаза испуг, оставшийся и после его ухода. Она не позвала его назад.
Наверху Нагль моментально надел резиновые перчатки и открыл дверцу шкафа с сильнодействующими лекарствами. Это сопровождалось таким громким треском, что он замер на месте от страха, ему показалось, будто он услышал ее оклик, Но тревога оказалась ложной, в действительности снизу не доносилось ни звука. Он хорошо помнил скандал, разразившийся месяцев шесть назад, когда один из пациентов доктора Багли впал в неистовство и потерял ориентацию. Нагль помогал заниматься им, пока Багли звал старшую сестру для того, чтобы дать ему паралдегид. Нагль вспомнил его слова:
