Гордею нужно было прямо, но из любопытства включил поворотник. Интересно посмотреть, как поймают.
И увидел зрелище фантастическое. «Мазда» мчит на сумасшедшей скорости уже вдалеке, позади с сиреной и мигалкой гаишники догнать пытаются. Хоть и тоже на иномарке, но отстают. На следующем перекрестке проскочили на красный – и лихач, и гаишники. Гордей тяжко вздохнул и дисциплинированно остался стоять. Но успел увидеть: сумасшедший взялся обгонять очередную машину, не удержал свой транспорт и долбанул попутного в водительскую дверцу. Жертва, серый «Рено», завилял, съехал на обочину. Безумный тоже остановился. А тут и гаишники подоспели. Бегут к «Мазде»! Вот оно, возмездие!
Как раз и зеленый зажегся. Гордей, конечно, тоже повернул направо, к Пироговскому лесопарку, смотреть развязку.
Лихача – парня с наглой рожей – волокли к полицейской машине. Он упирался, что-то вопил, пытался руками размахивать. Гордей включил моргалочку и съехал на обочину – остановка здесь разрешена, правил не нарушает. «Рено» пострадало прилично, весь левый бок покорежен, подушка безопасности хоть и не сработала, но водитель на руль свесился, видно, досталось ему. Но гаишники почему-то не ему помощь оказывают, а к багажнику кинулись. И дальше вынимают оттуда, сначала казалось, мешок… но присмотрелся, увидел – женщина! Ух, ничего себе!
А тут и водитель «Мазды» все-таки вырвался. Сам в наручниках, но кидается к ней, кричит что-то.
Гордей вышел из машины – притворяться, что колесо спустило. Но суровый гаишник отвлекся на секунду от ситуации, обернулся, сказал сурово:
– Езжай отсюда. Нечего глазеть.
И Гордей дисциплинированно вернулся за руль. Надо обязательно криминальную хронику вечером посмотреть.
* * *
Дима не видел ничего, кроме ее бледного, расслабленного в бессознательности лица. Рвался, кричал:
– Надя, Надюшка!
Гаишники (их вроде ничем не удивишь) пребывали в растерянности. Слышал словно сквозь вату:
– Вроде не пьяный… знает, что ли, ее?..
А Полуянов – вместе с ней умирал:
– Что с ней? Жива?!
– Жива. «Скорая» сейчас будет, – пожалел его лейтенант.
Остальные служивые обсуждали, как быть с водителем «Рено». Вынимать из машины самим – или ждать спасателей и врачей.
– Это преступник! Он похитил ее! Савельев, ГУВД Москвы! Звоните ему!
– Номера у тачки левые… – доносились отголоски.
– Да пустите меня, черт возьми! – стряхивал Полуянов чужие руки.
Смог вырваться, бросился к «Рено». Первый порыв – кулаком в пошедшее трещинами боковое стекло, разбить ему хотя бы морду.
Мужчина со стоном приподнял голову от руля.
Злая ухмылка. И знакомое, точно знакомое лицо.
– Саша, это ты? – пробормотал Дима.
– Я Самаэль, – выдохнул.
И потерял сознание.
* * *
Документы у водителя «Рено» с собой оказались подлинные.
Александр Кононенко, две тысячи первого года рождения.
– Это он, он! – орал задержанный водитель «Мазды».
Похищенную девушку спешно отправили в ближайшую больницу. Врачи не скрывали тревоги: потерпевшая беременна, находится без сознания.
– Я должен быть с ней! – рвался протаранивший «Рено» лихач.
Но никто из экипажа ДПС на себя ответственность не взял. Ее увезли для оказания медицинской помощи, а его – в отдел.
Кононенко, получившего тяжелые травмы, тоже забрала «Скорая». Водитель «Мазды» кричал: «Преступник, к нему охрану надо приставить»! Но доктора заверили: и так никуда не денется. Слишком сильно в аварии пострадал. «Мазда» протаранила «Рено» точно в водительскую дверцу.
Задержанного по фамилии Полуянов в камеру определить не успели. Сначала последовал звонок из столицы, а потом и целая делегация явилась. Во главе – хмуролицый полковник Савельев.
Велел с водителя «Мазды» наручники снять и увез с собой. Сказал, под личную ответственность.
* * *
Надя впервые в жизни увидела рай. Небо голубое, под ним бирюзовое море плещется. Красивая набережная почему-то пуста, хотя денек шикарный, летний. Только вдалеке – одинокая фигурка. Приближается стремительно – на мощном мотоцикле, мчит прямо в пешеходной зоне.
– Люська… – шепчет Надя, – какая ты все-таки сволочь!
Море шумит прибоем, и два ребеночка плачут. Егорка, а кто второй? Неужели ее малыш тоже родился?
Вдруг над самым ухом совсем другой, не из сна, голос:
– Матка в тонусе. Срочно узи.
А потом еще один, родной, взволнованный:
– Пожалуйста! Сделайте все, что возможно!
Ей так хочется протянуть руку, схватить любимую ладонь. Но тело не слушается. Солнце печет, на море начинается шторм.
– Дима! – пытается прошептать Надя.
Непослушные губы склеены.
Она хочет сказать ему, что так виновата. Никогда больше даже близко к Люське не подойдет, и мотоциклы – это страшное зло.
Но небо зловеще меркнет, море все сильнее бушует, темнеет, и ее накрывает огромной, страшной волной.
* * *
Пики елей щетинились, подступали к самому берегу. Монахово озеро раскинулось почти в чаще, дороги к нему нет – только еле видная тропинка пробирается сквозь крапиву. Зато рыба непуганая, даже с берега можно на котелок наловить.
Саня проснулся в пять утра. Пусть лето, а зябко. Окна в корпусе выбиты. В свитере, в спальнике – все равно замерз. Но Робинзонам всегда непросто.
Отшельником и скитальцем Саня Кононенко стал не от хорошей жизни. Мать притащила в дом очередного «папу». Мужик – никудышный алкаш, но сразу из себя хозяина начал строить. Саню заставлял посуду мыть за всех, ботинки ему драить. Кому понравится? Вот и решил удрать.
В хорошие времена, когда отец был еще жив и мама улыбаться не разучилась, ездили они от завода в дом отдыха. Сюда, на Монахово озеро. Родители ворчали: макароны вечно холодные, до города далеко, развлечений нет. А Сане нравилось. Батя его – тогда совсем малька – за грибами водил, научил рыбу ловить. И солнце здесь всегда особенное: ласковое, даже когда воздух холодный.
Теперь семья их нормальная развалилась, дом отдыха (уже тогда полупустой) тоже загнулся, но солнце осталось прежним. Улыбалось, согреть пыталось изо всех сил. Саня – как учил отец, чтоб кровь холодную разогнать, – подбежал к ржавому турнику, десять раз подтянулся. На костерок время тратить не стал, присолил хлеб, уже совсем засохлый, запил водой. Накопал червей – они тут в избытке, знатные, жирные. Взял удочки, пакет целлофановый для добычи и помчался на озеро. Вода в нем обычно черная – глубина ого-го, ключи бьют, – но сейчас, на рассвете, смотрелось почти как море в телевизоре (на настоящем Саня побывать не успел).
Рыба, говорил батя, терпеть не может, когда жарко и шум. А сейчас по холодку, в тишине у берега так и плескалась. Но только закинул удилище – вдруг треск, шорох. Кабанчики, что ли, на водопой двинулись? Или волк?
Затаился на всякий случай. Но явился к берегу не зверь – женщина. Саня ее и раньше здесь видел. Приходила обычно с мощным,
