внутрь-то во время фокуса один артист, а вылезает потом совершенно другой.
– Да-да, этот самый фокус. И вот, знаешь, уронили мы этот куб, когда выносили со сцены, а он не просто упал, еще взял и потрескался. Я уж думал, что без работы останусь, выгонят меня к едрене фене с напарником. Ан нет, все обошлось, никого не выгнали и как-то все очень быстро починили. Мастер сказал, что этот куб еще удачно упал.
В этот момент мы вдвоем вышли на цирковую арену, которая была такой яркой, что у меня немного даже закружилась голова от такого сочного цвета, вообще сначала показалось, что все здесь залито кровью.
Я смахнула с себя это наваждение и пошла вслед за Антоном.
Сцену освещали два огромнейших прожектора, которые находились высоко-высоко под самым куполом.
– До представления на арене и вокруг ничего не должно находиться, кроме воздушных шаров и пары табуреток, – пояснил Антон. – Кстати, Женя, а ты знала, что диаметр арены в любом цирке всегда равен тринадцати метрам.
– Серьезно? А почему именно столько? Какой-то символизм или мистика в этом кроется?
– Да не то чтобы символизм, просто только при таком диаметре любая цирковая лошадь может ровно бежать по манежу, причем с одной и той же скоростью. И артистам таким образом очень удобно исполнять трюки, стоя на ее спине.
– Они здорово придумали!
– Это старая идея, но работающая до сих пор.
Я осмотрелась и присела на бортик арены. Сейчас она пустовала, и только две кошки пробежали в медленном темпе между зрительскими рядами. Одна подошла ко мне и потерлась о ноги.
– Муся, Муся, Мусьен, – присел на корточки Антон, начал ее гладить и пояснил мне: – Это просто домашние животные наших.
– Они тоже выступают?
– Да нет, в представлении, конечно, они не участвуют. Просто живут в наших вагончиках, уже привыкли путешествовать, привыкли и к нашему кочевому образу жизни. Вот эту красотку, – он почесал Мусьену за ухом, – спасли прямо из-под колес вагончика. Кто-то подкинул ее, только открывшую глаза. Она-то толком еще и есть не умела. Выпаивали всем цирком из пипетки.
– Антон, помоги передвинуть сундук! – донесся чей-то голос из темноты.
– Иду! – мой собеседник крикнул в ответ и поднялся. – Женя, побудете недолго одна?
– Да не вопрос. Осмотрюсь. Интересно тут у вас, – я с улыбкой помахала Антону рукой, а в моей голове тут же созрел отличный план.
Пока Антон отлучился, я могу выйти в тот коридор за ареной, до которого мы еще не дошли, а если кто-то меня увидит, скажу, что заблудилась.
Я быстренько поднялась и широкими шагами пошла прямо в темноту. Но теперь я уже была наученная и, чтобы не было резкого перехода из света во тьму, я крепко зажмурилась, сделала шагов пять и открыла глаза.
Так было лучше. В полумраке виднелись очертания тюков, огромных мешков. Такие мешки моя тетушка называла чувалами и рассказывала, что во времена ее молодости торговцы на рынке привозили из ближнего зарубежья вещи в таких чувалах, а потом торговали ими, рассказывая про отменное качество и расхваливая яркие расцветки.
Я отвлеклась на эти мысли и поэтому не заметила, что уперлась в тупик.
Я развернулась и тут услышала голоса. Резко дернувшись в сторону, я споткнулась и шлепнулась куда-то с высоты своего собственного роста. Как оказалось потом, я очень даже удачно приземлилась – на ароматный тюк сена, который хоть и оказался слегка колючим, но спасибо, что это был не сундук и не деревянный ящик, все мои конечности – и руки, и ноги – остались целы.
В этот момент в тупике, в который я уткнулась, вдруг показалась светящаяся щель, что-то скрипнуло и показалась рослая фигура.
Я быстренько нырнула за тюк сена и потянула еще один на себя. Он как раз меня прикрыл. Я, правда, теперь не видела никого, но зато прекрасно слышала.
– Так, Чалый, свою долю уговора я выполнил. Когда ты исполнишь свое обещание и подпишешь документы? – хриплый мужской голос раздался совсем рядом со мной.
– Не Чалый, а Чаплин.
– Да какая разница. Где договор?
– Давай мы еще раз с тобой все спокойно обсудим, проговорим, я вызову нотариуса, и в его присутствии мы все подпишем.
– Что за бред? На хрена нам какой-то нотариус?
– Чтобы было все серьезно и официально.
– Короче, мусанга я тебе припер. Дальше делай с ним что хочешь. Для меня же пишешь бумажку – расписку, хрениску – не знаю, что там, но напишешь то, что нужно. И в этой бумажке ты прямым текстом говоришь, что теперь ты передаешь свои директорские права мне.
– С правами передаются и обязанности.
– Да и хрен с ними. Главное, что теперь я буду директором цирка. И тигр всегда будет со мной, а потом и еще парочку выдрессируем. Есть у меня одна идейка.
– Так, ладно. Завтра утром расписка будет у тебя на руках. Стоп, а ты что, сюда и тигра своего уже притащил?
– Конечно! А куда я без него?
– Вот это ты даешь!
– Завтра утром бумаги будут у тебя.
– А еще ты объявишь всей труппе, что произошла перемена власти.
– Ну уж нет, это ты сам сделаешь. Такого уговора у нас не было.
– Ну ладно, не прокатило. Короче, по рукам?
– По рукам.
– Где меня искать, ты знаешь. Тигра пока оставлю у тебя. Что его нервировать да с места на места таскать. Завтра все равно это будут уже мои владения. Уже я буду сидеть в директорском кресле, да, Чалый?
– Я, кажется, просил тебя не называть меня так. Я Чарли.
– Ой, да ладно тебе, чего ты обижаешься, как пацан малолетний. Как говорят в народе – хоть горшком назови, только в печку не ставь. – После этих слов послышался хриплый смех, потом то ли хлопки, то ли щелчки, и шаги стали удаляться.
Потом, когда я уже собиралась вылезти, раздался голос:
– Хрен тебе, а не директорское место! Так спрячу мусанга, что ты его и не найдешь, а сам скажу, что не видел и что ты бредишь. В полицию ты с заявой не пойдешь, самого посадят быстренько, а сделать мне ничего не сможешь.
Кажется, кто-то разговаривал сам с собой. И этот кто-то был не кто иной, как сам директор цирка, к которому, по всей видимости, приходил Картешкин. Так, значит, вот кто сегодня ночью побывал в зоне карантина у Половинкина. А может, они в одной упряжке? Тогда что же получается, что он работает на Львова и одновременно
