Ознакомительная версия.
– А дворецкий, как вы говорили, в это время разносил напитки, – заметил Видаль. – Только шампанское или что-нибудь покрепче?
– Филипп упоминал только шампанское и лимонад, – подумав, ответил Гренье. – Не знаю, может быть, там было что-нибудь еще.
– Продолжайте, – попросила мадемуазель Алис. – Что было дальше?
– После представления хозяева и гости болтали и смеялись. Говорили о театральных постановках, обсуждали отсутствующих знакомых. Но вы сами понимаете: мой сын мало что слышал, так, только обрывки. Кажется, обсуждали новую пьесу, и хозяйка сказала мадемуазель Ларжильер: «Ты, конечно, будешь играть внучку». Подошло время ужина, но в каютах было душно, и пассажиры решили, что будут ужинать на палубе. К тому времени начало свежеть, и хозяйка попросила бросить якорь прямо посреди реки. Мсье Обри был против. Капитан сказал, что их будет сносить течением. Но хозяин заявил, что, раз его жена так хочет, он не собирается ей перечить и другим не советует.
– Яхта ведь могла причалить к берегу, – заметил Видаль. – Разве нет?
Гренье усмехнулся:
– Так ведь берег-то был немецкий. Хозяйка объявила, что она уже видеть не может немцев. Ей не понравилось, что таможенники захотели осмотреть и ее вещи тоже, заглядывали к ней в каюту и прочее. Филипп запомнил ее слова: «И вообще, я хотела бы сейчас быть в Париже, где меня так любят».
– Ваш сын просто бесценный свидетель, мсье, – сказала мадемуазель Алис без тени улыбки. – Итак, яхта стала на якорь. В котором часу это было?
– Около восьми. На палубе накрыли стол, который перенесли из салона, мой сын как раз помогал его переносить. Дворецкий Андре Фонтане ворчал, что уже замаялся бегать туда-сюда и что он не простой слуга, в конце концов. Сами понимаете, высказывал свое недовольство Андре только в присутствии матросов, а при хозяевах сразу же «надевал» на лицо улыбку и кланялся. За столом, как обычно, собралось девять человек: хозяин, хозяйка, капитан Обри, горничная Жюли, мадемуазель Ларжильер и ее спутник – молодой актер, потом кузен хозяина, старик и еще один гость, который художник. Ужин прошел весело, потому что до Филиппа то и дело доносились взрывы смеха. Сын в это время находился на палубе, – пояснил мсье Гренье, – но не рядом с господами.
– Скажите, – вновь заговорил журналист, – за ужином подавали много напитков?
– Ну, шампанское точно было, и вино тоже.
– Пассажиры много пили в тот вечер? Кто-нибудь из них шатался, когда встал из-за стола? Или, может быть, плохо стоял на ногах?
– Да, хозяин пил больше обычного. И еще актер. Тот тоже ни в чем себе не отказывал. Но Филипп говорил, что не назвал бы их пьяными. А дамы пили очень умеренно. Мадемуазель Ларжильер, по-моему, вообще пила только лимонад и воду.
– Что было после ужина? – спросила мадемуазель Алис.
– Все жаловались, что в каютах очень жарко, просто невозможно спать. Старик предложил постелить матрасы прямо на палубе, и гости принялись шутить по этому поводу. Вмешался капитан Обри и сказал, что, по его мнению, скоро будет гроза, так что нет никакой нужды переносить на палубу кровати. Все от него отмахнулись, а хозяйка объявила, что капитан делает все, чтобы испортить им отдых. Однако вскоре и в самом деле стало ясно, что надвигается ливень. Хозяева и гости ушли в салон, а мсье Обри воспользовался этим, чтобы поднять якорь и поплыть дальше. Неожиданно стало совсем темно, и разразилась сильная гроза. Ежеминутно грохотал гром, но все же не мог заглушить звуки музыки, которые доносились из салона. Из-за скверной погоды плыть по бурной реке теперь было попросту опасно, и Обри приказал вторично бросить якорь. Рулевой смог отыскать недалеко от берега какое-то подобие бухты. Впрочем, на ночь яхта все равно должна была остановиться. Гроза немного стихла, но дождь продолжал идти. Капитан ворчал, что, если бы не остановка посреди Рейна из-за каприза мадам, он бы уже сегодня привел яхту в Везель. Наконец он удалился, приказав в случае чего будить его. Было уже за полночь. Примерно тогда же начали расходиться и гости. Первым ушел старик, за ним потянулись и остальные. Пианино сыграло в последний раз и умолкло, а потом было слышно только дождь.
– А что делал в это время ваш сын? – поинтересовался журналист.
– Мой Филипп тоже ушел спать. По правде говоря, в тот день он вымотался и вымок, и ему уже было ни до чего. Он уже засыпал, когда внезапно услышал женский крик. Даже не крик, а вскрик, который донесся до него сквозь шум ливня. Филипп сразу же стряхнул с себя сон. Первая его мысль была: что-то случилось с яхтой, судно тонет. Он натянул на себя одежду и выскочил на палубу. Там были двое: мсье Буайе, кузен хозяина, и художник. Они спросили, слышал ли Филипп что-нибудь, и сын честно ответил, что да. Кузен хозяина фыркнул: мол, наверное, это Ева развлекается со своим любовником. Мсье Буайе имел в виду молодого актера, – на всякий случай пояснил Гренье. – Однако художник, мсье Леопольд, возразил, что крик донесся со стороны носовой части, а не из каюты мадемуазель Ларжильер, которая расположена ближе к корме. Филипп взял фонарь, и втроем мужчины направились на нос, где находились каюты горничной и хозяйки.
– К кому мужчины зашли сначала? – уточнила мадемуазель Алис.
– До каюты горничной было ближе, поэтому к ней первой художник постучал в дверь. Мадемуазель Жюли ответила не сразу. «Может быть, ей просто стало плохо? – подумал вслух мсье Буайе. – А мы тут ломаем себе голову…» Однако горничная вскоре приоткрыла дверь. На мадемуазель Жюли была ночная рубашка и красивый халат, который ей подарила хозяйка. Горничная объяснила, что уже легла, и недовольно спросила, чего ради им вздумалось ее беспокоить.
«Вы кричали? – спросил мсье Леопольд. – Нам послышался женский крик. И матрос, – художник указал на Филиппа, – тоже его слышал». Мадемуазель Жюли изумилась и сказала, что она не кричала. Мужчины переглянулись. «Может быть, с Жинеттой что-то неладно?» – предположил тогда мсье Леопольд. «Об этом, наверное, лучше знать ее мужу, – проворчал кузен хозяина. – Что мы вообще тут делаем, под дождем?» Но мсье Леопольд упрямо направился к каюте мсье Рейнольдса. Буайе и мой сын волей-неволей последовали за ним.
– А сейчас, – попросил журналист, который очень внимательно слушал все, что вспоминал старик Гренье, – я попрошу вас рассказывать как можно более подробно и ничего не опускать. Художник Леопольд Эттингер, Ролан Буайе и ваш сын идут к каюте Жозефа Рейнольдса. Кто постучал в дверь – Эттингер?
– Да. Буайе продолжал ворчать, мол, Жинетта, наверное, уколола себе чем-нибудь палец, а они тут переживают.
– Дверь открылась сразу же? – допытывался Видаль.
– Нет, через пару минут.
– Рейнольдс стоял на пороге? Как именно он выглядел?
– Он был в халате, на ногах – турецкие туфли без задников, – ответил Гренье. – Волосы у него были взъерошены. Ну, обычно, в общем-то, выглядел. А какой бы у вас был вид, если бы вас во втором часу ночи подняли с постели?
– Волосы были сухие или мокрые?
– По правде говоря, Филипп не помнил. К тому же света было не так много, чтобы заметить подобные мелочи.
– Ваш сын видел его каюту? Что-нибудь в ней показалось ему странным, не таким, как обычно?
– Так ведь Рейнольдс их не пустил внутрь, – ответил Гренье. – Просто зевнул, прикрыл рукой рот и спросил, в чем дело. Мсье Леопольд ответил, что им послышался женский крик и они беспокоятся за его супругу.
– На яхте у мужа и жены были отдельные каюты? – уточнил журналист.
– Да. У нее была первая от носа каюта, у него вторая. Ее каюта была поделена на две части – на туалетную комнату и собственно спальню. При входе в ее каюту надо было подняться на три ступеньки.
– Продолжайте, прошу вас. – Мадемуазель Алис не отрывалась от блокнота. – Какова была реакция хозяина, когда Эттингер сообщил ему о крике?
– Мсье Рейнольдс заворчал, мол, какой-то вздор, лично он ничего не слышал. Мсье Буайе предположил, что мадемуазель Лантельм просто стало дурно. Рейнольдс коротко выругался и сказал, что надо просто посмотреть, каюта жены рядом. Он подошел к двери и постучал. Безрезультатно. Хозяин постучал сильнее и крикнул: «Жинетта, открой! Жинетта, с тобой все в порядке? Жинетта, ответь!» Никакого отклика. Рейнольдс потряс дверь, потом наклонился, попытался заглянуть в скважину. «Ничего не видно, изнутри торчит ключ, – сообщил он. – Но почему она не отвечает? Жинетта!» – «Наверное, с ней что-нибудь случилось…» – пробормотал Буайе. Рейнольдс толкнул дверь, та не поддавалась. Он отошел назад, с силой ударил створку плечом, потом еще раз и еще. Дверь распахнулась. Ключ торчал в замке, окно было открыто настежь, и в него хлестал дождь. На спинке одного из стульев висело ее белое шелковое платье, то самое, в котором актриса была за ужином. На ковре возле окна валялась белая туфелька. Рейнольдс изменился в лице, побежал в смежную комнату, крича: «Жинетта! Жинетта!» Однако и в спальне женщины не оказалось. Все остальные протиснулись в туалетную комнату. Мсье Леопольд подбежал к окну, потом направился к спальне, но не стал туда входить. Все совершенно растерялись, и несколько минут были слышны только бессвязные восклицания. Мсье Буайе рухнул на стул и бормотал: «Этого не может быть! Этого не может быть! Она была такая веселая за ужином!»
Ознакомительная версия.
