Ознакомительная версия.
— У вас имелись какие-то ценности в мастерской?
Он пожал плечами:
— Компоненты для составления ароматов никогда дешевыми не были. Но это вряд ли может заинтересовать грабителя. Тем более — убивать человека ради флакончика абсолю… Наверное, Юра дверь не закрыл. Шел какой-нибудь наркоман, увидел, что открыто. Убил Юру, стал искать, чем бы поживиться…
Станислав говорил вполне убедительно.
Его вид — сначала дико испуганный, теперь расстроенный — тоже полностью соответствовал ситуации.
И я не смогла бы объяснить, почему я в те минуты не верила парфюмеру.
Но я ему не верила.
Почему-то чем больше Станислав меня убеждал в том, что красть у него нечего, тем больше я понимала, что этот мужчина в лучшем случае кое-что недоговаривает.
Не то чтобы я отличаюсь особой проницательностью. Я доверчива, как ребенок, и меня легко обмануть. Но это мой сознательный выбор. Мне просто легче решать проблемы по мере поступления, чем жить в постоянном ожидании этих проблем, обмана, предательства.
И все-таки иногда я шкурой чувствую ложь. Я слишком долго была журналисткой. А в этой профессии часто приходится идти по лезвию ножа, балансировать между противоположными интересами, оценивать потенциальные риски судебных исков и прочие возможные неприятности. Иногда я чувствую ложь невероятно остро. И вот сейчас — тот самый случай…
* * *
Немного придя в себя, я дозвонилась до мамы, попросила ее забрать дочь из садика и заехать за презентами Андрея.
Оформление всех бумаг в случае убийства — дело долгое; часов пять, не меньше занимает. Но я все-таки рассчитывала к восьми-девяти вечера освободиться, попасть к родителям и выпить в честь своего дня варенья безалкогольный коктейль.
Орехов вышел в другую комнату. Я прокричала ему, чтобы он ничего не трогал до приезда экспертов, но парфюмер никак не прореагировал на мое замечание. Было похоже, что первый шок от произошедшего у мужчины прошел. И он что-то лихорадочно обдумывал.
А прошел ли шок у меня?..
Я покосилась на труп (заодно заметила закатившуюся под столик мраморную статуэтку со следами крови, явное орудие убийства) и вздохнула.
Пожалуй, теперь вид мертвого тела меня меньше шокирует, чем лет десять назад, когда я только начинала писать детективы, не видела вскрытий в морге и не выезжала с Седовым на место происшествия.
Привыкнуть к угрозам своей безопасности для меня, наверное, невозможно. Всегда чуть что не так — трясусь от страха, как мышь под веником. Вот и сегодня: прежде чем я поняла, что внезапное появление Орехова ничем не угрожает, успела перепугаться до смерти.
И конечно, невозможно не реагировать на сам факт насильственной смерти. Жизнь человека — наивысшая ценность. И те подонки, которые пытаются распоряжаться чужими жизнями по собственному усмотрению, должны нести ответственность за свои действия — тут и обсуждать нечего.
Я очень хочу, чтобы убийца химика Юры оказался за решеткой!
Наверняка у мужчины были жена, дети, родители. Сколько судеб разрушено — и никто ответственности не понесет? Нет, такого допустить нельзя!
Я встала с кресла и подошла к окну.
Наконец-то явился спасатель мой! Вот возле подъезда паркуется темно-синий Володин «Форд-Фокус». Хорошо, что Орехов не собирался меня убивать. После моего звонка не меньше получаса прошло, а следственно-оперативная группа так и не появилась, да и Володя только сейчас подъехал. Можно было бы уже сто раз порезать меня на кусочки!
— Юру убили. На его месте мог оказаться я…
Услышав тихий голос Орехова, я на цыпочках вышла из комнаты и подошла к двери (ванной или туалета; наверное, парфюмеру надо было срочно совершить конфиденциальный звонок, и он решил, что место подходящее).
Тем временем он продолжал:
— Да, я уже спокоен. Почти спокоен. Но ты представляешь, пропало кое-что важное. Духи «Красная Москва», те самые… Тут еще была клиентка, но не думаю, что она взяла. Убийца пришел именно за ними. Наверное, следил за мной, видел, что я ухожу. Поднялся в квартиру, а тут Юрка пришел. Так, пока. Потом поговорим. Я слышу голоса у двери. Полиция, похоже…
Я быстро отскочила от двери и скрылась в комнате с трупом. Потом сделала вид, что точно так же, как Орехов, услышала шум на лестнице и вышла в коридор. Лицо парфюмера было расстроенным и напряженным. И я еще раз подумала, что что-то тут не так. Ну не вызывает у меня этот человек доверия…
Москва, 1864–1882, Анри Брокар
День выдался, как всегда, непростым. К шести утра пришел Анри на фабрику. Герасим с Алексеем уже протопили печь и положили в большие кастрюли все необходимое для приготовления мыла. Анри быстро смешал ароматические масла, добавил их к мыльной основе, потом долго водил деревянной лопаткой в булькающей светло-серой массе.
К обеду несколько дюжин кусков мыла были уже упакованы в бумагу и сложены в коробки. Рабочие перенесли их в повозку, Анри сел за возницу, и через кружащиеся снежные хлопья поехал по неприветливым, нахохлившимся московским улочкам.
И вот первая лавка, и замирает в волнении сердце.
Но как обычно, отвечает приказчик:
— Купец сказал твоего мыльца не брать, мы уже вдоволь набрали мыла от Рале[4].
Не получается.
Опять ничего не получается…
Не сдаваться, бороться!
Стиснув зубы, снова туда — в снег, холод, безнадежность.
Там вновь отказ.
Скрипят колеса, леденеют пальцы, застывает душа.
— Не надо нам твоего мыла, забрали уже у Рале…
Опускаются руки: зачем делать товар, который никто не берет?
Нечем платить рабочим, не на что покупать ароматные масла. И Шарлотте дать тоже нечего — вот, наторговал сегодня, всего рубль с мелочью…
Положив деньги в карман жилета, Анри Брокар вздохнул. Пожалуй, на сегодня фабрику можно закрывать. Алексей с Герасимом отпущены после обеда, варить новое мыло ни к чему — сваренное утром еще не продано. Пора возвращаться домой, краснеть, передавая любимой скудный заработок…
— Какая же ты красивая! — вырвалось у Анри при виде свежего румяного личика Шарлотты.
Беременность необычайно шла жене. Она вся словно светилась каким-то невероятным светом, была так счастлива и покойна, словно бы финансовые дела супруга обстояли весьма и весьма недурственно.
Шарлотта чмокнула мужа в щеку, распорядилась, чтобы подавали обед. И, положив руку на живот, улыбнулась:
— Все хорошо будет с твоим мылом. Говоришь, у Рале купцы берут? Так это ничего. Надо сделать такое мыло, какого нет у Рале. Мы ждем ребенка, и вот что мне подумалось — детки умываться не любят. А коли выпустить мыло в форме зайчиков и мишек — им забава будет. А еще на мыле хорошо азбуку разместить. На каждом кусочке — по буковке. Так детки и чистыми будут, и читать выучатся. И конечно, надо сделать мыло для простых людей.
— Дорого оно для них.
Шарлотта пожала плечами:
— А ты сделай недорого. Кусочек поменьше, ароматного масла не лей. Главное — чтобы копейку оно стоило, вот не больше! У Рале-то тридцать копеек за кусок берут. Но ты не переживай. Эти копеечки скорее тебе миллион рублей принесут, чем Рале.
Шарлотта оказалась права.
К тому дню, когда на свет появилась маленькая Евгения, Брокар уже вовсю торговал мылом для детей. Раскупалось оно быстро. Уже не нужно было в повозке объезжать лавки: купцы да приказчики сами в очередь перед фабрикой-конюшней выстраивались. «Читать выучился по Брокару», — хвастались родители успехами своих деток.
А пуще «детского» приказчики брали «народное» мыло. Стоил кусок копейку, копейку и самому бедному человеку на мыло было не жалко.
Пришлось нанимать новых рабочих, потом съезжать из конюшни в более просторное помещение, так как из покупателей постоянно стояла очередь.
Заботы о дочери не мешали Шарлотте живо интересоваться делами мужа. Она придумывала красивые этикетки и новые сорта, помогала выгонять с фабрики пьяниц да воров и при этом ловко считала выручку, расплачивалась с поставщиками.
— Я так счастлив, — признался Анри, зарываясь лицом в мягкие каштановые локоны жены. — Теперь наконец я могу позволить себе сделать то, что давно хотел.
— Что же это? — Шарлоттины тонкие бровки взлетели вверх, и на милом личике отразилось нескрываемое любопытство. — Какое-то новое мыло? Или какой-нибудь другой товар?
Анри покачал головой:
— Даже не пытай меня, все равно ничего не скажу.
Ознакомительная версия.