– Кто там главный врач? – спросил Дэлглиш.
– Доктор Генри Этридж. Должно быть, вы видели его по телевизору. Он известный психиатр, посвятивший жизнь тому, чтобы поднять престиж своей профессии. Всегда безупречно выглядит, честен и серьезен.
– Я видел его в суде, – заметил Дэлглиш.
– Конечно. Помните дело Рутледжа? Он практически добился того, чтобы я зарыдал горючими слезами в свой носовой платок, а я ведь знал Рутледжа лучше всех. Этридж – идеальный свидетель для любого адвоката со стороны защиты, если только тому удастся заманить его в суд. Вы знаете, какие эти доктора – нытики. Попробуйте найдите мне психиатра, который имеет респектабельный вид, говорит по-английски и не приводит в шок присяжных или не настроит против себя судью. Ответ прост – это Этридж. А, ну ладно, удачи вам!
Со стороны помощника комиссара[3] было несколько самонадеянно полагать, что его звонок может прервать прием. Празднество давно перешло в ту стадию, когда отъезд одного гостя уже никого не смутит. Дэлглиш поблагодарил хозяина, попрощался с несколькими людьми, попавшимися ему на глаза, и выскользнул из здания. Он больше не видел Дебору Рискоу, да и не пытался ее искать. Он уже полностью сосредоточился на предстоящем деле, радуясь, что спасся в лучшем случае от выслушивания грубостей, а в худшем – от совершения безрассудного поступка. Это была короткая, мучительная, незаконченная и волнующая случайная встреча, но теперь она осталась в прошлом.
Двигаясь через площадь по направлению к высокому зданию в георгианском стиле, где располагалась клиника Стина, Дэлглиш перебирал в памяти все скудные сведения об этом учреждении, которыми располагал. Все знали: нужно обладать исключительно здоровой психикой, чтобы тебя приняли на лечение в эту клинику. Само собой, это заведение – возможно, совсем незаслуженно, подумал Дэлглиш, – прославилось тем, что при отборе пациентов руководствовалось скорее их уровнем интеллектуального развития и принадлежностью к определенной социальной прослойке, чем состоянием психики, и подвергало людей диагностическим процедурам, призванным отпугнуть всех, кроме неисправимых энтузиастов, а потом вносило их в очередной список на лечение, длинный настолько, чтобы время оказало на будущего пациента максимальный лечебный эффект, до того как он попадет на первый прием к психотерапевту. В клинике Стина, насколько помнил Дэлглиш, была одна картина Модильяни. Это была малоизвестная картина, к тому же она не отражала в полной мере мастерство художника. Картину, висевшую в зале заседаний на первом этаже, подарил клинике бывший пациент. Она олицетворяла собой многое из того, с чем ассоциировалась клиника в глазах обывателей. В других клиниках Государственной службы здравоохранения стены украшали репродукциями из коллекции картин Красного Креста. В клинике не скрывали, что предпочитают второсортный оригинал первоклассной репродукции, и с гордостью демонстрировали такой оригинал в подтверждение своей позиции.
Сам дом ничем не выделялся в ряду однотипных георгианских зданий, стоящих вдоль улицы. Он находился в южном углу площади, уютный, скромный и эстетичный во всех отношениях. Позади него проходила маленькая улочка, упиравшаяся в конюшни[4] Линкольн-сквер. Взгляду Дэлглиша представилась лестница с ограждением; по обе стороны широких ступеней изгибались перила, которые вели к двери и поддерживали две опоры из кованого железа для уличных светильников. Справа от двери размещалась скромная бронзовая табличка с надписью «Комитет по управлению лечебными учреждениями» – именно этот орган, курировал заведение, – ниже следовали слова «Клиника Стина». Никакой другой информации не было. Клиника не желала сообщать о своем предназначении вульгарному обществу и уж тем более собирать толпы психически больных, жаждущих вылечиться и получить какую-то поддержку. Неподалеку были припаркованы четыре машины, но никаких признаков присутствия полиции пока не наблюдалось. Казалось, в доме очень тихо. Дверь была закрыта, но мягкий свет струился из изящного веерного окна в стиле Адама[5] над дверью и пробивался меж складок задернутых занавесок в окнах комнат на первом этаже.
Дверь открыли, едва Дэлглиш позвонил. В клинике его ждали. Коренастый человек в форме дежурного открыл дверь и пустил его в помещение, не сказав ни слова. Холл был залит ярким светом и казался удивительно теплым после холодного осеннего вечера. Слева от входа за стеклянной перегородкой располагалась стойка дежурных с телефонным коммутатором. Второй дежурный, который был намного старше первого, сидел возле коммутатора с выражением истинного страдания на лице. Он огляделся вокруг, на мгновение остановил на Дэлглише свои слезящиеся глаза и вновь вернулся к созерцанию аппаратуры, будто приход следователя сделал еще тяжелее его неподъемное бремя, которое, если его не замечать, могло бы свалиться с его плеч само собой. В холле появилось руководство, главный врач поспешил навстречу Дэлглишу с вытянутой рукой, словно желал поприветствовать гостя.
– Суперинтендант Дэлглиш? Мы очень рады видеть вас. Позвольте представить вам моего коллегу, доктора Джеймса Бейгли, и секретаря Комитета по управлению лечебными учреждениями мистера Лодера.
– Вы очень быстро сюда добрались, сэр, – заметил Дэлглиш, обращаясь к Лодеру.
Секретарь ответил:
– Я узнал об убийстве, только когда приехал, минуты две назад. Мисс Болем позвонила мне в обед и сказала, что хочет срочно со мной встретиться. Что-то странное, по ее словам, происходило в клинике, и ей нужен был мой совет. Я приехал, как только смог, и узнал, что ее убили. При таких обстоятельствах я посчитал, что будет целесообразно остаться здесь. Похоже, мой совет был ей нужен гораздо больше, чем она думала.
– Как бы там ни было, боюсь, вы приехали слишком поздно, – произнес доктор Этридж.
Дэлглиш увидел, что Этридж намного ниже, чем казался, когда выступал по телевизору. Большая куполообразная голова под ореолом белых волос, тонких и мягких, как у ребенка, представлялась слишком массивной по сравнению с тщедушной фигурой, словно постаревшей раньше, что придавало Этриджу несколько дисгармоничный вид. Было трудно определить, сколько ему лет, но Дэлглиш думал, что главному врачу скорее семьдесят, чем шестьдесят пять, – обычный возраст выхода на пенсию для врачей-консультантов. У Этриджа было лицо крепкого садового гнома: щеки в пятнах румянца, словно нанесенного краской, подвижные изогнутые брови над пронзительно голубыми глазами. Дэлглиш чувствовал, что эти глаза и мягкий уверенный голос играют отнюдь не последнюю роль в облике и манере главного врача общаться с коллегами и пациентами.
Доктор Бейгли, напротив, был почти такой же высокий, как Дэлглиш, и первое, что можно было отметить, – его неимоверная усталость. На нем был длинный белый халат, который свободно облегал его сутулые плечи. Хотя Бейгли был намного моложе главного врача, в нем не было ни капли живости последнего. Прямые волосы уже тронула стальная седина. Время от времени он смахивал пряди с лица длинными пальцами, пожелтевшими от никотина. Лицо Бейгли было худым и довольно привлекательным, но кожа и глаза потускнели, будто на них наложила отпечаток его постоянная усталость.
Главный врач предположил, обращаясь к Дэлглишу:
– Вы, конечно, захотите осмотреть тело прямо сейчас. Я попрошу Питера Нейгла, нашего второго дежурного, спуститься с нами, если не возражаете. Его стамеска послужила одним из орудий убийства. Не то чтобы он имел к этому отношение, бедняга… Но вы, несомненно, сочтете необходимым задать ему пару вопросов.
– Я считаю необходимым допросить всех и каждого, когда придет время, – ответил Дэлглиш.
Было очевидно, что главный врач взял инициативу на себя. Доктора Бейгли, который до сих пор не проронил ни слова, похоже, устраивала такая расстановка сил. Лодер, судя по всему, решил занять наблюдательную позицию. Когда они двигались к лестнице, что находилась в конце коридора и вела в цокольный этаж, глаза Дэлглиша и Лодера на мгновение встретились. По столь быстрому взгляду было трудно о чем-либо судить, но Дэлглишу показалось, что он заметил в глазах Лодера проблеск удивления и уловил некую мрачную отстраненность от происходящего.
Все молча наблюдали за тем, как Дэлглиш опустился около трупа на колени. Он не прикасался к покойной, лишь приподнял полу ее кардигана и блузку, которые уже были расстегнуты, и его взгляду представилась ручка стамески. Она была воткнута в тело по самую рукоять. На тканях Дэлглиш увидел незначительные кровоподтеки, но крови не было. Нательная майка задралась вверх, обнажив грудь для жестокого просчитанного удара. Убийца явно хорошо разбирается в анатомии. Существуют гораздо более легкие способы убить человека, не прибегая к удару острым предметом в самое сердце. Но для того, кто располагал определенными знаниями и силой, именно этот метод казался наиболее надежным.
