– А в чем связь между теми тремя убийствами и покушением на Самойлова?
– Сейчас поясню, – потирая руки и заерзав на стуле, сказал Натан Ефимович. Он был страшно горд и сиял. – По хронологии первым убили Хижняка в пятьдесят пятом, потом Самойлова Фрола в шестьдесят первом, только затем Самойлова Георгия аж в семьдесят пятом. А теперь самое важное. Убийца стрелял из пистолета системы «вальтер П-38»! И последнее. Он выпустил в каждую жертву по семь пуль! Да, во всех трех телах было по семь пуль, отсюда проистекает: почерк один, значит, убивал тоже один и тот же человек.
– Ничего себе!
У Щукина мороз пробежал по коже: неужели предстоит копаться в делах давно минувших дней? Как убийства в далеком прошлом связываются с покушением на Валентина Самойлова? Этого просто не может быть. Тем временем Натан Ефимович, довольный произведенным впечатлением, имел в запасе еще одно интересное сообщение, и он не замедлил его выложить:
– А теперь скажите: какое отчество у Валентина Самойлова?
Щукин полез в стол, достал протокол с места преступления:
– Георгиевич.
– Я так и думал! – торжествующе воскликнул Натан Ефимович. – Он – сын Георгия и внук Фрола Самойловых. Понятно? Совпадения быть не может.
– Ну и что? Валентин сам сказал мне, что его деда и отца убили, но он не знает обстоятельств смерти. Еще пошутил: мол, что за напасть на его семью. Взаимосвязь-то в чем?
– В Валентина, – нарочито загадочно заговорил Натан Ефимович, – стреляли из того же пистолета, что в его отца и деда. Ошибки здесь нет. Когда вы прочтете результаты экспертиз тех лет и сравните с сегодняшними, сами поймете это. К тому же я сфотографировал пули с гильзами тогда и сейчас, снимки имеются в папках с подробными описаниями дефектов. Все дефекты совпадают с теми пулями и гильзами, которые мы изъяли в гараже Самойлова Валентина. Не знаю, кто так ненавидит эту семью и преследует ее, но налицо данность: против Самойловых существует заговор, который тянется из прошлого. Так-то!
Натан Ефимович, конечно, загнул насчет заговора, но совпадения были слишком очевидны. И одновременно нереальны. Щукин осведомился:
– Скажите, те убийства были раскрыты?
– К сожалению, нет. И последнее! – возвел палец вверх Натан Ефимович. – Вы, Архип Лукич, не обратили внимания на количество патронов в пистолете и количество выпущенных пуль. Патронов в «вальтере» помещается восемь, а пуль было выпущено семь во всех четырех случаях. Один патрон убийца оставлял. Интересно, зачем?
– Не знаю, не я же стрелял.
– А ведь и в этом существует некий смысл. Во всех случаях, включая Хижняка, выпущено семь пуль, а восьмую убийца оставлял. Ну, Архип Лукич, я вам дал все имеющиеся у меня материалы, а дальше вы уж сами с ними работайте. Мне страшно любопытно, что здесь кроется. Скажу только, что стреляли в Валентина Самойлова с какой-то целью. Мне так кажется. А вот почему не убили, как убили отца и деда… загадка. Да, да, загадка! Согласитесь, подобные загадки редкость. У вас не чешутся руки?
Ох, не до чесотки тому было! В душу Щукина залезла паника: кажется, над ним снова взяла шефство мадам Неудача. И только шестое чувство несмело подсказывало – пожилой эксперт дал ключик к разгадке чьей-то тайны.
Майский вечер замер в преддверии дождя. Скрипка то страдала в низких регистрах, то смеялась на высоких тонах, но не раздражала. Укутавшись в плед, Муза раскачивалась в гамаке и слушала переливы скрипки, которую терзал Софрон Леонидович – старинный папин друг. Одинокий Софрон Леонидович настолько привязался к Тригубам, что стал как бы полноправным членом семьи. Музыкант он самодеятельный, но тем не менее неплохой. Родители с детства готовили его в профессионалы, да не сложилось, время помешало, а оно на долю отца и Софрона Леонидовича выпало тяжелое. Однако трудно встретить более удовлетворенных во всех смыслах людей – он и папа ценят жизнь, умеют радоваться малому, а уж энергии в них хватит на десятерых.
Скрипка задержалась на тонюсенькой ноте, которая некоторое время дребезжала, словно пыталась сорваться со струны, и внезапно умерла. Муза вздохнула, перевела хмурый взгляд на дом. Как им всем там хорошо… Перед ужином решили послушать Софрона Леонидовича, наверное, сейчас рассыпаются перед ним в любезностях и комплиментах. Разве существенно, какую пьесу разучил Софрон Леонидович? Разве важна сейчас музыка? Да все они просто обязаны окружить заботой и любовью Валентина, а его оставили в покое, предоставили самому себе! Так нельзя. Муза сердилась на родных.
Первый раз после зимы на даче собрались все домочадцы, включая сестру и брата. Обычно это был маленький праздник в конце недели, потом субботний день проводили вместе, а к вечеру разъезжались кто куда, оставив родителям детей. Сегодня все не так – нет праздника, нет веселья, нет покоя. Валентин лежит наверху, изучает потолок, а Муза чувствует себя лишней в его обществе. Несколько дней подряд они приезжают на дачу после работы, и так проходит каждый вечер. Конечно, она понимает состояние мужа, сочувствует ему, переживает за него, но… надо же что-то и самому делать! Хотя бы трясти следователя. Пока Муза не разговаривает с ним на эту тему, щадит его, только бездействие еще никому не помогало, неужели Валентин не догадывается об этом? В общем, Муза была недовольна абсолютно всем и всеми.
– Мой цветочек поник?
Услышав голос отца, Муза не подняла веки, напротив – меж ее бровей пролегла складка недовольства. Папа умостился рядом в гамаке, обнял ее за плечи:
– Мама велела идти на ужин.
– Папа, у вас все как обычно! – раздраженно бросила она.
– Ну, а что же нам делать, родная моя?
– Во всяком случае, не смеяться, не играть… Вы еще станцуйте!
– А дышать можно?
– Папа, мне не до шуток. Ты не понимаешь? Стреляли в моего мужа! Ему сейчас плохо. Мне тоже. Неужели нельзя создать атмосферу понимания? Это же вопрос элементарного такта.
– Мы и стараемся, чтобы Валентин не думал о том, что произошло. Но он сам отделился от нас, и это с его стороны неразумно.
Муза посмотрела на отца с негодованием. Она считала его образцом мужественности, ума и доброты. Но сегодня… Сегодня она не видела, как он великолепен, не видела, что он находится в прекрасной форме, несмотря на возраст, забыла, что гордилась им. Сегодня он несет чушь обывателя, которого не волнуют чужие проблемы. А Валентин и Муза не чужие ему!
– А если бы в тебя стреляли? – в запале спросила она. – Как бы ты себя вел? Веселился бы, показывая, какой ты храбрый, как все тебе нипочем?
– Муза, не надо так нервничать, – улыбнулся отец. – Своим настроением ты подогреваешь страх в Валентине, а это состояние ведет к неосмотрительным поступкам и… даже к гибели. К сожалению, твой муж пестует свой страх, а не гонит его прочь, лежит на кровати и страдает. Мне… обидно за него, ведь Валентин мужчина, которому уже четвертый десяток.
– Ты хотел сказать, что тебе стыдно за него?
– Муза, сейчас мне стыдно за тебя. Ты взрослая женщина, мать и жена, а разговариваешь, как юная максималистка.
– Ну и что? – резко вскочила она. – Муж меня и такую любит.
Она вбежала в дом. Задержалась на лестнице, глянув, как мама с сестрой собирают на стол, при том еще щебечут, куда лучше поставить то или иное блюдо, будто более важных проблем нет, и вспорхнула на второй этаж. Они что, носороги с толстой кожей? Муза вошла в комнату, где обычно она и Валентин спят. Муж так и лежал, уставившись в потолок. Муза присела на край кровати:
– Нас зовут ужинать.
– Не хочу. Полежи со мной.
Муза сбросила шлепанцы, перелезла через него (он не любит лежать у стенки) и прижалась к нему, положив голову на грудь. Прошло несколько минут, Валентин размеренно гладил ее по волосам, молчал. Поглаживания убаюкивали Музу, от тепла тела мужа ей стало хорошо. Она приподняла голову и поцеловала его в губы.
– Муза! Валентин! Ужинать! – послышался голос мамы.
– Поехали домой? – вдруг предложил он шепотом.
– А как же… Я думала, что здесь тебе будет спокойней.
– Глупости. Хочу домой. Вдвоем побудем.
– Хорошо.
Она соскочила с кровати, за считаные минуты сложила вещи, Валентин взял сумку. Внизу все уже сидели за столом, звякали ложками и вилками, раскладывая еду в тарелки, лепетала детвора.
– Вы куда? – всполошилась мама.
– Домой, – ответила Муза. – Приятного аппетита!
– Ирочку заберете? – растерялась мама.
– Нет, – ответила Муза в дверях. – Всем – пока!
Дачники сидели, не произнося ни слова, пока не услышали звук отъезжающего автомобиля. Первым высказался Стас – брат Музы, который был старше Валентина всего на год:
– Расклеился, как слизняк.
– Хотела бы я на тебя посмотреть, будь ты на его месте, – укорила его Гела, старшая сестра. – Ты бы, дорогой братец, оказался в психушке.
– Вы хоть не ссорьтесь, – осадил детей глава семьи – Трофим Карпович Тригуб.
