У него сероватое помятое лицо. Семаго понимает, что сам выглядит не лучше.
— Все будет нормально, — говорит он. — Тем более наша «Молния» госприемкой принята, а морской вариант — больше Царькова головная боль…
Народу в рубке человек двадцать. У окна, повернувшись к публике спиной, стоит секретарь правительственного Комитета обороны. Рядом, чуть позади, — первый вице-премьер, курирующий военно-промышленный комплекс, первый замминистра обороны, начальник Генштаба, начальник Управления особых отделов ФСБ…
Местный особист Мережков — дородный, полноватый, в отутюженном подполковничьем мундире, от своего шефа не отходит: стоит за спиной, готовый выполнить любую команду. И не зря: глянется московскому руководству, ублажит как-нибудь особо, — может, и вылетит с повышением из этой дыры в крупный округ, а то и в саму первопрестольную… В шаге за подполковником, почти по стойке «смирно», застыл худой, с землистым лицом капитан-оперуполномоченный, как его… Разувалов, кажется… Интересно, если он станет начальником — растолстеет? Почему-то именно так и выходит… А пока подносит хвосты подполковнику, служит верой и правдой, тоже с надеждой — пойдет тот на повышение, может, и порекомендует на свое место… Чего-то у них рожи кислые да измочаленные?
«Может, тоже „на помывку“ ездили? — усмехнулся про себя Семаго. — Наверняка: за всеми приезжими местных закрепляют для гостеприимства…»
Коротенький здоровяк с толстыми икрами, которые натягивают узкие брючины так, что их приходится периодически одергивать, — это и есть Царьков, директор ВНИИ ВМФ «Точмаш», генеральный подрядчик по проекту «Морская Молния». Точмашевцы до этого никогда сами не переделывали обычную БР[3] на морское базирование, это их первый опыт, первый блин, и напортачили они изрядно. Когда на выручку позвали НПО «Циклон», где работают Семаго и Гуляев, «бобики»[4] сидели практически в каждом узле, включая двигатели. Семь месяцев длилась доработка, два месяца ушло на стендовые испытания, причем все это время Минобороны торопил их, прессовал нещадно, чтобы вбиться в какие-то свои графики. Было трудно, но дело того стоило. Семаго полагал, что если сегодня все пройдет гладко, разговоры о вытеснении твердотопливных двигателей жидкостными прекратятся и «Циклон» с его наработками будет монополистом в этой сфере — по крайней мере на территории СНГ…
— «Памир», как слышите? — ожили, наконец, динамики громкой связи. — Контроль функционирования.
При первых же словах штаба управления рубка затихла. Блондинка из думской комиссии достала из сумочки очки в золотой оправе, надела и с понимающим видом застыла перед монитором. Семаго тоже подошел поближе.
— «Кавказ», слышу вас хорошо. Докладываю параметры, — отозвался крейсер. — Тангенс угла запуска 18, угол возвышения 11, котангенс 7, тоннель траектории…
Блондинка со значением кивала, будто прекрасно разбиралась во всех этих тангенсах и котангенсах.
Семаго радовался, что он сейчас не в отсеке управления, не «на кнопке». И тем более не там, под водой… Хотя ему, как одному из руководителей «Циклона», положено находиться поближе к стартовой команде, вроде гаранта безопасности и успешного пуска. На «Курске» так и было — только «гаранты безопасности» погибли вместе с экипажем. И кому от этого легче?
Нет, пусть Царев под шахтой сидит… Или Гуляев — он же Главный конструктор! Только сейчас начальники на рисковые дела не подписываются — подчиненных посылают… Мода такая пошла… Ну, и Семаго по этой моде послал вместо себя молодого конструктора из группы доводки. Тот с радостью: серьезная командировка, грамоты, премии, уважение и почет! Семаго тоже доволен.
— Отсчет запуска! — звучит следующая команда.
— Есть, отсчет запуска! Десять… Девять… Восемь… Семь… Шесть… Пять… Четыре… Три…
Тихо забулькало рядом — это Гуляев не выдержал, налил себе минералки. Никто не обратил внимания, только особист этот, Разувалов, уставился, смотрит усталыми глазами — нет ли в этом звуке угрозы вверенному объекту…
— Два… Один… Ноль!
— Поехали, — Гуляев нервно потирает руки.
В обзорной рубке наступает напряженная тишина.
Штормит в общем-то несильно, меньше трех баллов, море похоже на непричесанную мальчишечью голову — в каких-то вихрах и защипах. На мониторе видно, как в нескольких километрах западнее «Буревестника» вдруг очерчивается правильный круг абсолютно спокойной воды — будто стекло туда уронили. Ни морщинки, ничего. Семаго слышал об «эффекте купола» при подводном старте баллистической, но своими глазами, пусть и на мониторе, видит это в первый раз. Как и та блондинка из Госдумы, она трется рядом, душит терпкими духами…
Круг вспучивается линзой, натягивается, приподнимается и в самом деле становится похожим на невысокий купол. Видно, как из его центра, из наметившегося «глаза», прут вниз потоки воды. Потом показывается затупленный нос ракеты, стремительно рвется вверх, выдергивая за собой сине-бело-красное стальное тело. На какую-то долю секунды ракета, еще не успевшая полностью сбросить водяные покровы, застывает над поверхностью — сердце ёкает: неужели двигатели первой ступени не запустились, не сработало зажигание в подводном режиме… сейчас рухнет!.. И тут по глазам бьет вспышка. Белый огненный шар на миг превратил пасмурную хмарь в тропический рассвет, отбросил фантастические резкие тени на пол рубки и тут же исчез под потоками густого кудрявого дыма. Через секунду рубка вздрогнула. Мощный нарастающий рев. Ракета едва заметно качнула хвостовой частью, нащупывая курс, осевое вращательное движение прекратилось, она стремительно взмыла вверх, оставляя за собой густой темный шлейф.
Семаго почувствовал, как дрожат руки, как в ногах вместо коленных чашечек образовался какой-то мыльный студень. Нужно сесть, а то, глядишь, и в обморок упадет. Он огляделся. Взгляд невольно зацепился за окно, за которым виднелся черно-рыжий дымный конус, поднимающийся от поверхности моря и уходящий в низкие облака. Семаго заставил себя отвернуться. Кое-как добрел до кресла у стены.
— Переживаете?
Семаго повернул голову. Рядом стоял капитан Разувалов. Улыбается, глаза уже не усталые — острые, внимательные.
Семаго с трудом разлепил губы:
— Конечно.
— Так взлетела же! Успокойтесь, расслабьтесь…
«И чего пристаешь, чучело… Больше делать нечего?» — думает Семаго, а вслух объясняет:
— Это еще половина работы, даже меньше. Теперь надо ждать. Девять минут активной фазы…
Семаго говорил, почти не думая, лишь бы говорить. Очень было плохо: тошнит, голова кружится. Только не хотелось показать этой ищейке, что с ним что-то не так.
— Отделятся ступени, первая и вторая… Доклады со следящих станций в «тоннеле» полета. Ждешь, ждешь. Потом снижение. Разделение головок, поражение условных целей. Опять ждешь…
— Понимаю, — говорил Разувалов. — Это как в хоккейном матче с канадцами — напряжение до самых последних секунд. Но ведь недолго?
— Четырнадцать минут расчетного времени.
— Ого. Получается, что…
— Простите, — сказал Семаго и встал.
Сердце колотилось, как запертый в кладовке параноик. Он поискал глазами, нашел. Шаркающим неверным шагом добрел до туалета, спрятанного в нише за отсеком управления. Там включил свет, склонился над умывальником, глянул в зеркало. Оттуда на него смотрел несвежий труп.
Семаго положил под язык две таблетки нитроглицерина.
В данный момент ему плевать, поразят боеголовки цели или нет, разделятся они согласно программе или упадут кучкой, как овечьи катышки… Только бы убраться подальше отсюда. Больше его пока что ничего не волнует. Только бы подальше.
Из рубки донесся голос по громкой связи. Докладывает первая следящая станция на Архангельской Губе: ракета прошла «тоннель» на расчетной высоте.
— Напьюсь, — сказал Семаго своему отражению. — Дождусь подтверждения, и на фуй приличия!
Через пятнадцать минут пришло сообщение с полигона Кура: все цели успешно поражены. Судорожное какое-то, нервное ликование в рубке. Из динамиков громкой связи, где только что отзвучали переговоры с Камчаткой, загремел «Марш ракетчиков».
Официантки из офицерской столовой вкатили тележки с напитками и закусками. Шампанское, водка, коньяк, красная икра в пол-литровых банках, холодная оленина, рыба, бутерброды…
Распахнулись стальные двери отсека управления, выпуская смену пуска — трех полковников и штатского с лауреатским значком на лацкане. Все зааплодировали. Руководитель испытаний — тот самый штатский, Главный конструктор КБ «Точмаша», — худощавый, вымотавшийся, глаза сияют над темными полукружьями, негромко сказал:
— Товарищи, контрольный запуск прошел успешно. Вся аппаратура отработала штатно, параметры в пределах установленных нормативов. Все.
