- Сейчас ты говоришь.
- Поэтому история с "папашей" заставила меня взглянуть на другую сторону. Если б она продолжилась подольше, эта история, я бы, может, даже и достаточно разбогатела, и стала бы порядочной, да только "папаша" мой не знал меры - в этих делах, я хочу сказать - и наверняка вообще ни в чем не знал меры, и однажды схлопотал небольшой удар - на счастье, не у меня дома, - а потом прислал открытку, что он на отдыхе и скоро даст о себе знать, но так и не дал, а я, разумеется, в моем положении не могла ждать целую вечность, если не хотела отправиться по ломбардам со своими пальто с Ревийон да другими подарками. Поэтому снова начала свои небольшие прогулки по Фобур-сент-Оноре и разглядывала витрины, и подолгу задерживалась, и ждала, чтобы кто-нибудь спросил: "нравятся ли вам эти вещи?", и после скольки-то дней впустую кто-то действительно меня спросил что-то в этом роде, и это был второй "папаша", правда потоще первого, но с более солидным сердцем и человек продолжительных привычек, так что с ним я провела около двух лет, и он еще с самого начала мне сказал: "Не заставляй меня сорить деньгами на дорогие вещи, которые потом продашь за бесценок", а вместо этого каждый месяц выплачивал мне скромную ренту - такую ренту, какую мы с тобой, как экономно живем эту ночь, могли бы года на два-на три растянуть.
Она замолчала, потому что остановилась перед витриной с роскошным бельем, оставшейся в этот поздний час освещенной.
- Боже, какие вещи носят люди. Какое расточительство, чтобы обернуть себе тело. И все же...
Робер терпеливо ждал и курил, уставившись в глубину улицы.
- Нет, ну ты посмотри только на эту комбинацию - пастельно-лиловую, с кружевами.
- Не производит на меня никакого впечатления.
- Варвар. Ты что, никогда не смотришь на витрины?
- Никогда. Впрочем, однажды смотрел, потому что торговец один заказал мне написать картину с его магазином на переднем плане.
- Вот так идея! Ну, хоть хорошо заплатил?
- Ни сантима.
- Вот негодяй. А почему?
- Потому что я нарисовал ему витрину не снаружи, а изнутри. Одну лишь витрину, на которой обратными буквами выведено "Симеон и К°", а перед витриной встала девушка, устремила глаза внутрь - одна бедная девушка из народа, - одним словом, тебе надо было это видеть, этого не расскажешь.
- А... В таком случае торговец был прав. Я бы на его месте тоже такую картину не взяла. Ты, наверно, социалист.
- Я социалист? Ты не приболела случайно?
- Тогда с чего такая идея - с девушкой?
- Как с чего? С того, что я вижу - с того, что есть. С того, что было с тобой, скажем. Впрочем, не имеет значения... Расскажи о "папашах". Наверняка, у тебя их много было.
- Не считала, - сказала Марианна, снова тронувшись в путь.
Она шагала еле-еле, и Роберу пришло в голову, что, может быть, следует подать ей руку, но он продолжал идти рядом с ней, как прежде.
- Вообще-то, как-то вечером на меня напала бессонница, и я попыталась их пересчитать, но сбилась и бросила. Потому что, знаешь, все это очень сложно. Когда человек пускается на такие авантюры, он не может на одних лишь богатых "папаш" расчитывать. "Папаши" не прибывают по расписанию, и иногда целые месяцы бродишь впустую, а иногда приходится вообще бросить бродить, чтоб в лапы к "фликам"[- полицейским] не попасть или к сутенерам, да чтоб тебя не взяли на карандаш, и тогда начинаешь тратить свои сбережения, а расходы немалые, потому что одеваться всегда нужно по хорошей моде, если хочешь, чтоб тебя считали не за уличную, а за приличную женщину, которая готова продать часть своего времени, но лишь за соответствующую цену... Поэтому много тратишь, и часто сбережения вообще идут ко всем чертям, и идешь закладывать, и случается даже - чтобы совсем не обнищать да продержаться до следующего везения, примешь в постель на раз-другой в гостинице какого-нибудь клиента не на полгода, а на полчаса - и как ты хочешь при всей этой путанице, чтоб я вела статистику лишь потому, что одним летним вечером один знакомый из прошлого может потребовать от меня точных сведений.
Робер не возражал.
- А потом бывают и промашки, бывают обманщики, на которых невозможно не напороться, какой бы хитрой ни была, как бы ни была начеку. Я, например, всегда с подозрением относилась к франтам помоложе, потому что такие, если они не с мордой Мишеля Симона и имеют деньги, то могут найти себе что-нибудь подходящее, не кидая на ветер тысячи, значит, раз клеятся к тебе, то лишь делают вид, что готовы на щедрость. Но со стариками тоже нет гарантии, и этот, например, которого ты моим любовником объявил, сыграл со мной как раз такой грязный номер, что зажарила бы его, как бифштекс, на медленном огне. Любовник! Если уж это - любовник! Обещал мне луну с неба, морочил голову сказками про отдельную квартиру - собственную квартиру на мое имя, - а целый месяц только и делал, что по гостиницам водил, и единственное, что я получила от него не как обещание, - это пузырек "Карвен" за двадцать франков, если не считать еды, - только ведь еда, один раз проглотил - и все, а он исчез и даже еда кончилась, и это в то время, когда я и без того прогорела, и хозяйка конфисковала у меня чемоданы, потому что я должна за квартиру уже триста франков, и иди теперь - ищи эти триста франков, чтобы если не что другое, так хоть тряпки продать, скопленные в добрые дни.
Она снова остановилась, нагнулась и схватилась за лодыжки.
- Ох, ноженьки мои. Рассказывай, как же, что я о них позабуду. Горят, как огонь.
- Это плохо, - согласился Робер. - Но это лишь первая фаза. Потом вообще перестаешь их ощущать - и все в порядке.
- Не ври. Если говорить о ходьбе, так я ее знаю лучше тебя. Ноги свои я всегда ощущаю. И все хуже и хуже.
Он не возражал. Марианна снова зашагала и Робер с ней, думая, что сейчас действительно бы надо дать ей опереться ему на руку.
Они пересекли площадь "Сен-Филип-де-Рул", освещенную и пустую, и вошли на Рю-Ля-Буэси. Тут было темно, фонари бледным светом мерцали через один - лишь вдалеке блестела неоновая реклама "Нью-Йорк Геральд Трибьюн".
- Скажи что-нибудь, - подала голос Марианна.
- Что сказать?
- Неважно что.
- Ничего не приходит на ум. Голова у меня совершенно пуста.
- Признался наконец.
Он не отвечал и они вдвоем продолжали молча идти в темноте и тишине, в которой лишь эхом отдавались их медленные шаги.
На углу Елисейских Полей Марианна остановилась.
- Можешь подождать меня здесь.
- Согласен.
Она ушла и наверняка сейчас пойдет на Рю-Вашингтон, где торчат уличные женщины, или, может, в какое-нибудь из заведений по соседству, где женщины сидят за баром, и Робер спрашивал себя, отчего Марианна оставила его здесь, а не пошла с ним вместе, - теперь, после того, как она выговорилась, и ей уже все равно нечего больше скрывать. Но вопрос этот не слишком его занимал, и он продолжал ждать, ощущая свою голову действительно пустой, совсем пустой, хотя именно сейчас в ней все должно было бурлить и клокотать.
Ноги у него все еще болели болью первой фазы и он отошел в тень, достал свой платочек и сел на бордюр. Мог бы вздремнуть, пока не вернется Mарианна, однако сон прошел, и он лишь сидел так, без мыслей, сидел, кто знает сколько времени, пока до него неожиданно не дошло, что он сидит уже наверно с час и что Марианна давно уже должна была вернуться, и что, даже если бы она обошла все заведения на авеню, и даже по два раза их обошла, то все равно уже давно должна быть здесь.
Он встал, прошелся до угла и заглянул за него. Бульвар простирался необычайно пустой и бескрайне широкий, странный этой своей ярко освещенной пустотой, словно комната, в которой зажжены все лампы, но нет ни одной живой души. Витрины разных кафе то здесь, то там были еще освещены. По асфальту время от времени пролетала с недозволенной скоростью легковая машина. По тротуарам прогуливалось несколько запоздалых пар. Но Марианны не было.
"Бросила меня, - подумал Робер. - Не может быть, чтобы она все еще их обходила. Просто бросила меня."
Он пошел обратно, потом снова постелил платочек и сел. Куда идти! И какое имеет значение, пойдет он или будет ждать здесь, хотя и без смысла. Если ждать здесь, то есть еще один шанс из тысячи дождаться ее. Все же шанс, хотя и никакой.
- Вы пьяны или что?
Над Робером навис "флик" в ночной пелерине.
- Просто устал.
- Тротуары сделаны не для отдыха. Что будет, если все решат рассесться вдоль тротуара.
- Весело будет.
- Ах, мы еще и остроумны! Только, знаешь, сейчас не тот час, чтобы острить. Вставай!
Робер поднялся, не спеша подобрал платочек, встряхнул, бережно сложил и засунул в карман.
- Давай, пошевеливайся! А не то до участка - недалеко.
Робер все так же медленно зашагал по улице.
- Робер!
Он услышал за спиной торопливое щелканье каблучков и обернулся.
- Робер!
Это была Марианна.
- Наконец-то. И то в тот самый момент, когда я чуть было не нашел себе ночлег в участке.
