— Послать, сэр, вы меня не можете, потому как я вам не подчиняюсь по службе. А, коли вы задали мне вопрос, сэр, считаю возможным ответить вам, исходя из нашего огром-ного опыта. Погода в России определяется, простите за по-вторение, сэр, определяется не календарем, сэр.
— Вот ни хрена себе задвинул!
— Это пряное растение упомянуто вами, сэр, не к месту. А погода в России для нас всегда одна — зима, сэр, и еще долго будет оставаться зимой, сэр. Достаточно посмотреть с кем и в каких условиях приходится работать нашему агенту.
По рукам пошли фотографии, сделанные из космоса — аспирант в одежде пастуха и стадо, присосавшееся к банке с пивом. Раскисшее поле и ползающие по нему аспиранты с мешками неподъемных приборов за плечами. Ну и еще некоторые, которых нащелкали числом немалым.
— Ха! — сердце главного консультанта трепыхнулось ностальгически. — Знакомое дерьмо. Сколько сапог я по нему истоптал!
— Да-да, вы правильное слово подобрали, — важно по-благодарил сэр. — Именно оно, это самое, похожее на пло-дородную почву со свежевнесенным спонтанно, то есть самым естественным способом удобрением.
— Ты чего городишь — похожее! — да это оно самое и есть! Ты носом потяни, носом! — красота! "Запах до боли родной, душу усталую греет", — процитировал чьи-то соот-ветствующие моменту стихи.
— Сэр, мне очень жаль, что я не могу разделить ваших восторженных чувств. У меня насморк. Но я полностью согласен с вами в той части, которая… Одним словом, сэ-ры и сэрики, я прошу увеличения ассигнований! И сразу вдвое! — подвел итог куратор. — Давайте хоть штанов ему купим побольше. Да и смокинга у него ни одного до сих пор нет. А на ногах черт те что! Представляете? В этом, которое до колен…
— Что до колен? У кого до колен?
— Я о сапогах, сэр. Он и на прием в сапогах ходит, вы-моет, солидолом натрет для блеску, штанины сверху на-пустит и как в лакированных штиблетах!
— А чё! Мы так же ходили, и ничего, никакого плоско-стопия в голове, никакого радикулита на языке. А насчет чтобы грошей подкинуть — идея хорошая. Ассигнований надо бы побольше… но не агентам… агента деньги портят, пропить, то есть провалиться запросто может, ежли денег много и, скажем, потратить их он захочет. Я бы наоборот, зарплату ему задержал, скажем, на полгода. Чтобы жил как все у нас… простите, у них… Голодный волк быстрее бе-гает, и как-то, знаете, больше мышей поймает.
— Зачем нам их мыши?
— Ну, это, знаете ли, образно,
— Волк мышку?.. По-вашему это образно?
— А по вашему?
— По-нашему, сэр, это садизм. Для каждой мышки, из-вините за напоминание, сэр, кошка положена.
— Да у вас, я посмотрю, сервис! На, мышка, кошка для тебя уже разложена!
— Сэр?!
— Ха-ха! Не трудитесь врубиться, сэр. Вам с вашими отсыревшими в сытом капитализме мозгами за русским народным юмором ни в жисть не поспеть.
Через час сэр, который куратор, запершись в своем ка-бинете вместе с другими сэрами, которые тоже не просто так рядом оказались, жрал виски без содовой, заедал луком и квашеной капустой, и честно делил увеличенные ассиг-нования между много собой и немного остальными. По-товарищески делил, чтобы потом, когда и они чего-то про-бьют, не только виской угостили. Прием этот, атрибут не-когда только русской разведки, дольше других не мог уко-рениться в разведках западных. Они, ошибки капиталисти-ческого аборта, никак не могли понять, почему то, что да-ется им за их непременные заслуги, должно обмываться? Почему надо делиться с начальством, с сослуживцами, прятать за подкладку бумажника от жены, и почему теща, у которой есть свой мужик, законно лазает по карманам зятя и выискивает, сколько же он заныкал от ее любимой дочки. Но самое полезное во взаимообмене — узнали все-таки, гады, как голова с похмелья гудит, как ерша делать и как с помощью хлеба из гуталина спирт добывать.
Who li they такие
ВАСЬКА
PARIS-76
Конец июля 76 года прошлого века в южном предме-стье Парижа выдался дождливым. Тысячам бедных тури-стов погода испортила отпуск. Они уныло сновали по улочкам города, прятались от дождя в очередном проку-ренном кафе, изучая жизнь самого красивого города мира через хрусталь фужеров, оттененный янтарным вином древних и глубоких французских подвалов.
Дни, похожие друг на друга как лужи на площади Сен-Клер похожи на лужи площади Сен-Февр, радовали только жадных владельцев кафе и ресторанов. Дождь и слякость вперемежку с промозглым ветром — это их любимая пого-да. Каждая капля дождя по их убеждению падает в их кар-маны полновесным су, а ручеек воды по набережной Сены трансформируется в мощные потоки франков на банков-ские счета служителей живота и животных утех.
Уже по меньшей мере два часа, как на город опусти-лась мгла. Все часы Сен-Жерменского предместья, явно сговорившись, поочередно пробили одиннадцать и ни руб-ля больше. На мокрых улочках, густо заставленных авто-мобилями с номерными знаками всего старого света, ред-кий прохожий, кутаясь в плащ, решался перебежать из од-ного осчастливленного им кафе в другое.
У въезда на бульвар Планше, с той стороны, где вось-мидесятиэтажная стеклянная коробка банка Кристи Кэпи-талз Нифиганелимитед разделяет предместье на старую и новую части, в бампер вальяжного "бентли" приткнулся грязно-желтый "фиат".
Хозяин, действуя явно по годами вырабатывавшейся привычке, снял щетки дворников и бросил их на заднее сиденье, туда же последовало зеркало с двери, желтые стеклышки указателей поворотов, лампочки, предвари-тельно упрятанные в порожние спичечные коробки, брыз-говики, колпаки с колес, решетка радиатора и бегущий ни-келированный олень явно с другой модели авто. Пересчи-тал колеса, пометил их мелом, тщательно запер машину. Достал из внутреннего кармана пальто огромный зонт, пристроил рукоять удобней в жилистой ладони и уверенно зашагал по бульвару в старый город.
Шел он немногим более четверти часа.
На пересечении улицы Шерш-Миди с переулком Асса возле газового фонаря он резко нажал на тормоза и застыл под своим огромным зонтом.
Мужчина не проявлял признаков нетерпения, свойст-венных людям, поджидающим кого-либо. Поток воды, бурно протекающий в трех дюймах от его правого, весьма почтенного возраста кирзового ботинка, не особо волновал одинокого господина. Он не удосужился потрудиться от-ступить на полфута от фонаря к телефонной будке, укры-той навесом бакалейной лавки. С последним ударом часов сделал полуоборот и посмотрел в сторону улицы Могиль-щиков. Ситроен шестьдесят второго года, прозванный в народе "Фантомасом" за умение не только ездить, но и ле-тать и даже плавать, попердывая плохо отрегулированным мотором, остановился перед ним. Мужчина открыл зад-нюю дверь и принял под зонт большую плетеную корзину, не позволив ни одной капле дождя упасть в нее.
Невысокая полная женщина, охнув, выбралась сама. Ее маленькая лакированная туфелька, явно надетая не по по-годе, ступив на мостовую, по щиколотку провалилась в дождевой поток.
— Черт! — выругалась дама по-русски, спохватилась и торопливо прикрыла рот пухлой ладонью.
Мужчина не стал дожидаться, пока дама расплатится с таксистом, большими шагами пошел вверх по переулку Асса в сторону улицы Сервандони. Он прошел целый квартал, прежде чем дама сумела нагнать его. Как только она поравнялась с мужчиной, сразу получила в руки пле-теную корзину. Отчего левое плечо ее сильно переко-соё…бочило.
— Он тебя не запомнил? — спросил голосом, лишенным интонаций.
— Думаю, нет, — голос у дамы был сочным, она вполне могла петь даже во французской опере, если бы ее туда хоть раз пустили.
— Меня не интересует, о чем ты думаешь! — чуть громче прошипел он.
— Я капюшон на самые глаза надвинула, как ты гово-рил. Да он и не смотрел на меня, ворчал всю дорогу на плохую погоду, на бандитскую пулю, которая у него в го-лове застряла, в такую сырую погоду ржавеет и вызывает сильную изжогу в левом ухе.*
— Что еще?
— На отсутствие нормальных клиентов сетовал.
— Ты ему показалась ненормальной?
— Как и всем, — не поняла намека дама.
— Еще что говорил?
— Полицейского ругал.
— За что?
— Штраф ему выписали, у машины один глаз синяком заплыл.
— Одна фара не горит, — перевел мужчина.
— Я думаю, — начала было дама, но осеклась, — ему не до меня было.
— Дай Бог.
Впереди ярко горели огни ресторана "Голубятня ста-рика". У входа несколько туристов громко разговаривали, дожидаясь свободного столика, курили и страшно матери-лись по-иностранному, но с большим чувством.
Мужчина, дабы не ввязываться в историю, перешел на противоположную сторону улицы, дама засеменила за ним. Она больше не оправдывалась и могла усмирить ды-хание.
