Мы вышли на лестницу, закурили.
— Как приятно курить нормальные сигареты после двух лет дурдома, — произнес незнакомец после первой затяжки.
— Так ты из армии?! — осенило меня.
Наш курс был не совсем обычный. Начиная с 1985 года наше государство стало испытывать недостаток в мужском населении призывного возраста — демографическая яма, последствия войны. Ничего лучше правительство не придумало, как призывать на срочную службу студентов. Я поступил в МГУ в 87-м, наш курс был первый, с которого студентов «забривать в рекруты» перестали. Те же, кому не повезло, кто поступил немного раньше и не смог откосить от этой «почетной обязанности», прямо со студенческой скамьи прыгали в кирзовые сапоги и топали в них два года, возвращаясь потом с промытыми мозгами и с подпорченным здоровьем.
— Да, вот три дня назад вернулся, — ответил мой собеседник. — Ты, кстати, из какой группы?
— Из 203-й.
— О, братишка, да мы ведь с тобой еще и одногруппники! Ну, давай знакомиться, — протянул он широкую ладонь, — Федор, Федор Силин.
— Денис Заречин, — пожал я протянутую руку, — друзья зовут меня Дэнис.
— О’кей, Дэнис, — весело проговорил Федор.
— И где же выдают такой необычный загар? — продолжил я разговор.
— О, это жуткое место называется «Байконур». Я служил в Космических войсках, отбарабанил в этой дыре полтора года после учебки. Честно говоря, вспоминать не хочется. Слушай, я сегодня продолжаю отмечать столь радостное событие — дембель, приходи!
— Обязательно приду, — не раздумывая, ответил я неожиданно для самого себя. Я всегда непросто знакомился с людьми, и обычно проходило достаточно много времени, прежде чем устанавливались теплые товарищеские отношения. Но от Федора исходила какая-то сила, рядом с ним возникало ощущение покоя и стабильности, и я с радостью принял его дружбу.
Вечером я, как и обещал, пришел к Федору домой — он жил на Юго-Западе в одной из высоток по улице 26-и Бакинских комиссаров. Папа Федора, профессор, работал в институте ЦК КПСС, а мама трудилась в московской прокуратуре в звании подполковника. Именно она была лидером в этой семье. А Федор был у них единственным сыном. Мне с первого взгляда не понравились отношения в этой немногочисленной семье. Знаете, как это иногда бывает, внешне вроде бы все благополучно — солидные родители, воспитанный сын, хорошо обставленная квартира, недешевая мебель и бытовая техника, а главного нет. Нет ЛЮБВИ! Было такое впечатление, что каждый из трех Силиных жил сам по себе, не поддерживая и не помогая друг другу. Например, меня мучил один вопрос: почему же Федор при всех связях и знакомствах его родителей все же пошел служить в армию, да не просто в армию, а в такое гнилое место? Оказалось, что условием «откоса» Федора от армии, поставленным его мамой, была учеба на «хорошо» и «отлично». Этой волевой женщине было стыдно перед своими знакомыми и сослуживцами (друзей, как выяснилось позже, у нее не было) за сына-троечника. Так что Федор пошел служить, схватив пару трояков на летней сессии после первого же курса. Причиной всему был банальный страстный роман с девушкой с экономического факультета.
Эти воспоминания каким-то сумасшедшим вихрем пронеслись у меня в голове.
— Привет, Федор, — вяло поздоровался я в ответ.
— Да брось, Дэнис! Что было, то было и быльем поросло! Неужели ты на меня все еще сердишься? — сказал Федор примирительным тоном.
— И правда, Дэнис, брось! — встрял в разговор Юрка Колобов. — Неужели можно вот так из-за бабы предать мужскую дружбу? Ну бросила тебя телка, но ты же сам виноват! Ей нужен был дядька с деньгами или, на худой конец, с перспективами их иметь…
Кровь ударила мне в голову, но я сумел взять себя в руки.
— Это не твое дело! — зло бросил я Колобову. — А с тобой мы вроде договаривались, что все останется между нами? Так какого лешего ты треплешься с кем попало?! — это уже относилось к Федору.
Рядом проходил официант, неся поднос с напитками. Я схватил две рюмки коньяка и выбежал в коридор, руки мои тряслись от гнева, а мысли путались. Воспоминания… Воспоминания, которые мне удалось загнать в дальние уголки подсознания, опять вылезли с новой силой…
С Аленкой, Еленой Зарубиной, той самой прекрасной незнакомкой из поезда «Москва — Ленинград», я встретился совершенно случайно…
Придя в назначенный час к Ломоносову, я никого не дождался. Суета и волнения вступительных экзаменов несколько сгладили сердечные переживания, но эту девушку я не забыл. Я помнил о ней всегда: как в момент своей первой близости с женщиной, случившийся на первом курсе, так и в течение всех моих последующих романтических увлечений, всегда сравнивая свою новую избранницу с той прекрасной Аленкой, которая со временем стала казаться мне настоящим идеалом — воплощением женской красоты и сексуальной притягательности.
Это случилось на четвертом курсе. Шел 1991 год. Цены в магазинах летели вверх, подобно выпущенной Чингачгуком стреле. Мой отец, отслужив три последние года в штабе ЛенВо[2]и демобилизовавшись из армии, пытался пробовать себя на ниве свободного предпринимательства. Моей стипендии уже давно не хватало даже на хлеб с молоком, не говоря уже о масле. Странное дело, но мои отношения с отцом после того, как я покинул дом, кардинальным образом изменились. И причина, очевидно была во мне. Жизнь меня немножко «пообтесала», ушел юношеский максимализм, и на многие вещи я стал смотреть совсем по-другому. Я понял, что мужчине очень трудно жить на свете одному, без женского тепла и ласки. Еще я понял, что отец по сути единственный на этом свете родной мне человек.
Последние два года я пытался подрабатывать в самых разных местах: авантюрных проектов сторонился, а разгрузка вагонов слишком сильно изматывала меня. Так бы я и скакал с места на место, если бы не Стас Смилянский, предложивший поработать санитаром в приемном отделении городской больнице. Он уже полгода работал там и расписал мне свою трудовую деятельность в самых ярких красках. На первом месте в его рассказе были длинноногие медсестры в белых халатиках, под которыми надето что-то весьма символическое, далее следовали описания укромных больничных уголков, и потом… Впрочем, это уже мужской разговор! Стас, конечно, многое преувеличивал, но, к моей великой радости, не сильно. В общем, работалось нам там со Стасом весьма и весьма неплохо. Иногда мы сравнивали себя с котами на молокозаводе.
Это произошло 8 марта, как раз в международный женский день. Я с утра заступил на суточное дежурство. Праздник этот во всех отношениях удивительный[3]. Именно и только 8 марта подавляющее количество покалеченных и травмированных пациентов составляют представительницы прекрасного пола. В истинности этой закономерности я убедился на собственном опыте. Покалеченные дамы начали поступать уже ближе к вечеру, а с наступлением темноты их поток существенно увеличился.
В районе 2.00 ночи мы освободились и отправились в комнату отдыха слегка перекусить. За окном проехала очередная скорая. Минут через 15 меня попросили сходить к пациентке и принести ей баночку для сбора анализа мочи. Я зашел в женскую смотровую и остолбенел… На кушетке, отвалившись к стене и прикрыв глаза, сидела Аленка. Слегка «позеленевшая» от боли, вся такая несчастная, но такая родная и близкая Лена! Не помню точно, сколько я так простоял в дверях смотровой, держа банку в руках.
— Аленка, — наконец тихо позвал я.
Она открыла глаза и в изумлении уставилась на меня. Слабая улыбка озарила ее личико сквозь боль и страдания.
— Дениска, — тихо прошептала она, — ты что, меня обманывал? Ты же говорил, что поступаешь на Физфак…
— Аленка, милая, никогда в жизни я не смог бы тебя обмануть, я именно там и учусь, а здесь подрабатываю, — казалось, что прошедших трех лет не было, все чувства, будоражившие мне душу в грязном плацкартном вагоне поезда «Ленинград — Москва», вернулись с новой силой и остротой. — Тебе больно, милая?
— Да, Дениска, что-то меня всерьез прихватило.
— Одну минуту, — бросил на ходу я, выбегая из смотровой и чуть не сбив с ног Стаса, дежурившего со мной в одной смене.
Пулей взлетел я на второй этаж, где располагалось отделение урологии. Сегодня дежурил доктор Кантерман — весельчак и балагур, прекрасный специалист, добрый и отзывчивый человек. Влетев в ординаторскую, я застал там доктора за чашкой чая, рядом покоилась рюмочка коньяку.
— Семен Абрамович! — выпалил я. — Там девушка с почечной коликой в смотровой, ей очень больно, пойдемте скорей!
— Дэн, дружище, да что с тобой? — в недоумении поднял брови Кантерман. — Звонили мне по поводу этой пациентки, сейчас вот допью чаек и пойду. Постой, постой… Это твоя знакомая что ли? Ну дела, Дэн! Ты такие подарки своим дамам делаешь?! Это так романтично! Почечная колика, боль, страдания, а потом появляется мужественный Дэн в белом халате с огромным шприцем в руках, эротично так снимает с прелестницы трусики и нежненько вкалывает вожделенный баралгин с ношпой…
