«Солдат» выскочил из дома в тот момент, когда мы садились в «вольво». Натальи Сергеевны рядом с ним не было. Чтобы не стеснять «клиента» и дать возможность «солдату» действовать, я попросил Тару пройтись немного пешком, до церкви, всего пятьдесят метров, чуть больше. Я сел впереди, к шоферу, «клиент» и «солдат» сзади.
Судья, по-видимому, что-то почувствовал, но постеснялся выказать свои опасения. Он лишь вытянул шею как гусак и слегка подался вперед, высматривая свою благоверную. Но машина уже тронулась с места, а мы все вели себя спокойно. Не давая судье опомниться, я резко повернулся и отдал короткий приказ «солдату». Четко, по-русски. «Клиент» успел только моргнуть. Вслед за этим резкий сильнейший удар в лоб в одно мгновение потушил его сознание. «Солдат» работал артистично и уверенно, без лишних движений. Я прямо залюбовался этим красавцем. Он достал шприц и ввел снотворное в вену «клиента». Вся процедура заняла буквально несколько минут. Видеть, что делается в салоне, никто не мог — окна в машине были затемненные. Мы притормозили и подождали Тару.
— Всё в порядке, шеф, — доложил ему пунктуальный «солдат», подвигаясь поближе к «клиенту». Тот пребывал в полной бессознанке. Тара облегченно вздохнул.
— Что с хозяйкой, Слон? — вспомнил я о жене «клиента».
— Без проблем, — ответил «солдат».
— Конкретней.
— Аккуратный подвес и никакого насилия. Как велели.
— Ты случаем её не задушил?
— Гарантия! Через пару минут придет в себя, но будет немного дурно.
— Телефон?
— Оборвал. Стол и чашки протёр.
— Прибавь газу, — велел я другому «солдату», тому, что сидел за рулем, и с удовольствием закурил. Когда всё идёт удачно и строго по твоему сценарию, то чувствуешь себя человеком. Впрочем, впереди у нас было ещё тридцать минут езды по трассе, и всякое могло статься.
Не знаю почему, но мне сразу не понравился «солдат», сидевший за рулем. С самых первых минут нашего знакомства мое сердце не приняло этого типа. У меня не было времени на «примерки» и анализ, к, тому же Тара ручался за обоих. И все-таки этот парень был слишком уж умным для простого охранника. Сидя сбоку от него, я нет-нет да поглядывал в его сторону.
От него что-то исходило, но что? Как я ни тужился и ни злился, я не смог расшифровать эти «волны». Единственное, что я уловил, так это его двойное напряжение. Уж слишком он был сосредоточен и насторожен, как человек, идущий по канату и боящийся оступиться.
Мы проехали уже большую часть пути, и особых причин для волнения не было. Все шло по сценарию. И все-таки меня что-то мучило.
— Ты убивал людей, Слон? — неожиданно повернулся я к сидящему рядом с вырубленным «клиентом» «солдату».
— Я?
После общего молчания мой вопрос казался более чем странным.
— Да, ты!
— Как вам сказать… — замялся он.
— Как есть, не тяни.
— Ну, в общем, да, было раз…
— А ты? — спросил я у водилы.
Тот вздрогнул, но быстро сориентировался.
— Нет, — ответил он хмуро.
— Не доходило до этого или по другим причинам?
— Я не думал об этом. Обходился…
Его ответы были четкими и прямыми, уже одно это говорило о натуре и дисциплине. Он не расслаблялся ни на секунду и, по всему было видно, ждал следующего вопроса.
— Как тебя зовут?
— Понт. Леня Понт, — поправился он. Я хотел спросить, с детства ли закрепилась за ним такая кличка или нет, но передумал.
— Спортсмен или чалился у хозяина?
— И то, и другое.
— И сколько?
— Трёшка на общем.
— Понятно…
Я прекратил расспросы, боясь вспугнуть ere раньше времени. Все, что нужно, я выясню потом, у Тары, а пока… Пока пусть довезет нас до места. Его «трешка на общем» заставила меня сильно призадуматься на предмет его истинного лица. Если бы он сказал: «Три на строгом», это бы меняло дело, но он сказал на общем. Менты и тихушкики почти никогда не лезут в дебри и, выдавая себя за своего, как правило, ограничиваются общим режимом. Так легче и проще. Заикнувшись про строгий, мент очень рискует. Дело не в доскональном знании нюансов и понятий, а в длинном тюремном прошлом, которое накладывает на человека свой отпечаток. Да и творить легенду тогда сложнее. На этом прокололся не один тихарь.
Таре не понравились мои въедливые вопросы, и он поспешил успокоить меня:
— Всё ровно, брат, не щекотись… — Я запретил ему называть меня по кличке при них, и он не делал этого.
— Я не щекочусь, — недовольно буркнул я.
— Ясно.
На этом наш разговор закончился. Через десять минут мы прибыли на место. Солдаты занялись «клиентом», а мы с Тарой поднялись в дом. Смахнув пыль со стула, я присел, указав на другой Таре. Он понял всё без слов.
— Понт работает со мной полтора года. Чего ты хочешь?
Лучшая защита — это нападение, Тара так и поступил.
— Не ершись, полтора года не срок. Ты проверял его?
— А что там проверять?
— Он что, местный и его все знают?
— Да нет, но… — Тара почесал затылок и сплюнул на пол. — Хм…
— Где он живет и кто его знает? Как он попал к тебе? Говори, быстро! — поторопил я его. — Менты — ушлые, если он что-то заподозрит раньше времени, всё пойдёт не так.
— Да ни хера я не знаю, Кот! Бывал со мной везде, боец, без отдачи, а биографию его я не проверял. Говорил, что ижевский вроде… Спортсмен.
— Как ты его нашёл?
— Он мне однажды помог… Кое в чём… Ну я и подобрал его в знак благодарности.
И такого одуванчика ты подставил мне?!
— Ну ведь полтора года, Кот… Ты зря щекотишься.
— Мудак!
Я ещё ни в чем не был уверен, но понял одно — от былого Тары осталась одна шелуха, воля расслабляет как опиум. Хорошо, если меня не свяжут прямо здесь через полчаса, подумал я. Честно говоря, мне и самому не верилось, что я мог так вляпаться, но прикидываться дурачком перед самим собой тоже не хотелось.
— Хорошо. Разберёмся с ним позже. А сейчас пойди и скажи им, чтобы привели судью в чувство. Чем угодно, лишь бы поскорей!
Тара ушёл и вскоре вернулся.
— Очухивается помаленьку, ещё чуток осталось. Представляю его состояние, когда он въедет, где находится! — присвистнул он.
— Переживет! Как запоры?
— На уровне. Всё увидишь сам, там и кричать бесполезно, глухо!
— Посмотрим. Я сейчас пойду к нему. В дальнейшем никого не подключай, пусть сюда наведываетсятодин Слон. Раз утром, раз вечером. Все, как я говорил, — никаких льгот и никакой самодеятельности.
— Он может задубеть, там холодно, Кот.
— Подумаешь, здесь не санаторий. Истязать не надо, а прочувствовать дашь. В общем, сам решишь…
Посидев ещё некоторое время в доме, я пошел к своему пленнику. Чтобы попасть в подвал, мне пришлось спуститься по лесенкам вниз, пройти метров восемь по темному коридору и лишь затем остановиться перед железной дверью, из-за которой сочился свет. Я шел и думал о том, что скажу этому гаду. Цель желанна только тогда, когда к ней стремишься, но вот ты достиг ее — и интерес пропадает. Я еще не потерял его, но человек, сидящий по ту сторону двери, волновал меня всё меньше и меньше. Я мог сделать с ним все, что угодно, но знал, что сделаю только то, что задумал.
— Вы можете идти, — сказал я ребятам, и те молча вышли вон.
Судья Пырьев сидел в углу помещения на простом табурете и смотрел прямо перед собой, даже не на меня. Очевидно, он еще дремал. Рядом с ним стояло ведро с водой и большая алюминиевая кружка. Волосы и лицо его были мокрыми, на полу растеклась целая лужа воды. Очевидно, его чуть поливали, а потом накачивали водой, чтоб рвало. Я внимательно осмотрел «карцер» и остался им вполне доволен. Единственное, что мне не понравилось, так это деревянный пол. Цементный был бы более к месту, как в старые добрые времена.
Ну ничего, хватит и того, что есть, подумал я и осмотрел как следует замок и дверь. Да, отсюда не вырваться, факт, но на всякий случай скажу, чтобы забрали у него все металлическое. Так спокойнее.
— Итак, подсудимый, — обратился я к Илье Григорьевичу словно судья, — вам предоставляется слово. Говорите как есть и что пожелаете, рот затыкать не будем-с.
Я эффектно сложил руки на груди и посмотрел на него, как на придорожную пыль.
— Я… ничего не понимаю, — прошептал он чуть слышно. — Эти ребята заставили меня пить воду… много воды, и ничего, совершенно ничего не объяснили… Вы — взрослый солидный человек, пожалуйста, объясните мне, что я сделал плохого, кому? Как это все понимать?
Сейчас он был похож на мокрую курицу, на умирающую мокрую курицу, у которой уже не была сил на кудахтанье. Именно ради этой сцены, ради этого мгновения я и рисковал свободой и головой! Но нет, я не уйду, я не выпущу его отсюда раньше времени. Завтра он окончательно оклемается, вспомнит про долгий день и такую же долгую ночь. Завтра он захочет выжить, начнет думать и искать выходы.