Где-то здесь живёт Виктор Беликов — правозащитник и журналист, талантливейший человек. Однажды, сидя в зоне, я написал ему письмо, солидное письмецо, и он ответил. Так завязалась наша заочная дружба. Некоторое время он работал в редколлегии «Юности», но местная литмафия быстро съела честнягу провинциала. Сейчас где-то в «Комсомолке». О, ему было бы что написать, если бы бродяга Кот заявился вдруг в гости! Я не знал, где он живёт, да и к чему эти фокусы? Умереть бесславно не менее козырно, чем уйти каким-нибудь Кантом. Бог видит и помнит всё, а люди со временем забывают. Нищие… Мне показалось, что я встречаю одни и те же лица. Неужели мои щедрые подаяния толкнули бедолаг на грех? Обогнали, присели и снова получили. Нет, не может быть, это уже лишок. На всякий случай я стал присматриваться к оборванцам и не обнаружил подвоха. Показалось. Мне было приятно одаривать несчастных старушек и слушать их искренние молитвы в мою честь. Если б они знали, за кого молились! Но я одаривал их деньгами не для того, чтобы угодить Богу, я давал потому, что действительно жалел их.
Стрелки на моих часах показывали уже три тридцать по пермскому времени. «Пора подумать и о ночлеге», — подумал я. Перебрав в голове несколько более-менее приемлемых вариантов, я остановился на… парикмахерской. И как только я решил идти туда, в памяти непроизвольно всплыло лицо Светы. Все повторялось, черт побери, но уже на новом витке. В парикмахерских всегда полно молоденьких девушек, большинство из которых вряд ли откажется от знакомства с итальянцем. Главное, чтобы жила одна, без родителей. Лишние свидетели ни к чему. Если не зацеплю по ходу, придется снимать квартиру. Не хочется, но куда денешься? Я тут же нацепил на нос свои дорогие солнцезащитные очки и двинулся к «объекту». Он находился совсем рядом, так мне подсказали прохожие.
Народу в парикмахерской было немного, причем основная часть их сидела в женском зале. Я быстро оценил обстановку и выхватил взглядом сразу трех девиц. Одна из них была чуть ниже меня и выглядела лет на двадцать пять. Поздоровавшись с ней по-итальянски, я показал рукой на свои пышные волосы и попросил её постричь меня на русский манер.
— Не понимаю, — развела она руками, не забыв при этом улыбнуться, и обратилась за помощью к более старшей подруге.
— Нечего понимать, Анжела, — усмехнулась та. — Человек пришёл постричься, говорит, кажется, по-испански. Скажи ему «си» и стриги как можно медленней. Расплатится валютой. Вперёд!
Девушка взяла меня под руку и указала на свободное кресло:
— Сейчас я вас постригу, уважаемый. Так, как вам надо.
Эта бестия толкала меня в кресло словно в кровать, а я упирался и сопел с понтом, не понимая. Я уже успел бросить взгляд на руку Анжелы — кольца на правой не было, я не ошибся.
— Не спешите так, — сказал я по-русски, повернувшись к ушлой подружке, и слегка приподнял очки. — А валютой рассчитаюсь, да. С ней, — добавил я и указал пальцем на Анжелу. Та прыснула и зарделась.
— Тьфу ты, артист! — стушевалась ушлая и быстро отплыла в сторону. Я уселся в кресло и попросил Анжелу действительно стричь помедленнее. Мы быстро разговорились. К концу стрижки я любезно пригласил её на чашечку кофе. Подумав несколько секунд, она все же согласилась.
— А вы в самом деле эмигрант? — спросила она меня на улице примерно через полтора часа, когда закончила работу. Я приехал за ней на такси, но она не рискнула садиться в него со мной. На улице, между прочим, уже стемнело.
— Настоящий. Выехал из Союза в восемьдесят шестом.
— А здесь, в Перми, что делаете?
— Учусь.
— Учитесь? — удивилась она.
— Жить.
— Ах вот оно что…
Мне показалось, ей не понравился мой ответ. Если бы сказал, что я бизнесмен, она была бы в восторге. Впрочем, в кафе я все поправил, засветив ей свой бумажник… Она чуть скосила на него свои очаровательные глазки, и с этого момента, я не сомневался, девочка стала моей собственностью. Я понял это без слов. В девять тридцать вечера мы были у нее дома. Анжела жила вдвоём с матерью в трехкомнатной квартире на третьем этаже, но мать была в отъезде. Меня это вполне устраивало.
Мы выпили немного коньяку и продолжили нашу беседу. Я уже не помню, что ей наплел, но наплел много. Так много, что боялся сбиться с метки и дать маху. Итальянское гражданство, родом с Украины, националист, бывший политзек. Далее шли фамилии известных диссидентов и «отсидентов».
Анжела слушала меня как зачарованная и не знала, как себя вести. С такими людьми, как я, она ещё не встречалась. Зато знал я. Нет, я не потащил её в постель, наоборот, я схватился рукой за сердце и разыграл маленький спектакль. Дальше было проще, — она легла в одной комнате, я — в другой. Возможно, моё «больное» сердце натолкнуло её на определённые мысли, но я знал, что проживу здесь не больше недели. Если всё пойдёт как надо, мне хватит и трёх дней. Всё будет зависеть от Тары.
* * *
Нас было четверо. Мы мчались в стареньком «вольво» по трассе и не думали о горе. Я, Тара и два его здоровенных «солдата». Битюки попытались со мной заговорить, но Тара тут же обломал их, и они замолчали.
Молодец, он сделал всё как нужно. Уже на третий день я знал о судье практически всё. Более того, был готов и подвал — маленькая тюрьма на одну персону. Единственная сложность заключалась в доставке «клиента» к месту назначения. Подвал находился на старой даче, где-то в районе Январки, у самой Камы. Зимой там никто не жил, но были соседи. Они давно утеплили свои дачи и ютились в них, как кроты в норах. В основном простые люди, купившие их когда-то по дешёвке.
Проехать среди бела дня с «клиентом» пятьдесят километров по трассе было не так-то просто, однако я настоял на своем. У нас был шприц и снотворное, а еще газовый баллончик. В оружии не было необходимости — зачем давать лишний повод ментам? Два Та-риных «солдата» запросто могли дать бой роте охранников, я в этом не сомневался.
Через час мы были на месте.
Судья жил в добротном частном доме неподалёку от маленькой церквушки. Ещё издали я обратил внимание на особняк под красной черепицей.
— Это здесь, — поднял руку Тара и указал ею на дом в самом центре улицы. — Сегодня воскресенье, он дома. Я тебе говорил, прозванивали… Если никуда не подался за это время, значит, у себя.
— Годится.
Я повесил на шею прихваченный загодя фотоаппарат, достал из сумки диктофон и блокнот, ещё раз просмотрел удостоверение журналиста на имя Дино Висконти. Вроде всё хорошо. Виват Италия!
— Итак, все как договорились… Один остается в машине и входит в крайнем случае, если маякнем. Я представляю итальянскую прессу, вы мои помощники. И посолиднее, посолиднее держитесь. Вопросы есть?
— Нет.
— Ну, тогда вперёд за орденами.
Мы вышли из машины и направились к дому. Собак, к счастью, не было, во всяком случае во дворе. Я ещё раз осмотрел моих спутников и попросил «солдата» держаться чуть поодаль от нас с Тарой. Уж слишком он был здоров. А сзади сойдет за телохранителя, в самый раз. Тара смотрелся на десятку — галстук и грим делали свое дело. Главное, не оставить нигде отпечатков и протереть все, к чему так или иначе придется прикоснуться. Ну, это Тара помнил и без меня. За ним не было никакого «хвоста», и снова сидеть ему не хотелось. Тем более за чужое похмелье.
Сейчас, ещё немного — и я увижу эти глаза. Глаза судьи и палача, законника и людоеда. Посмотрим, как ведут себя эти псы в экстремальных условиях, когда полагаться приходится только на себя. Пусть подрожит, пусть вспомнит своих детей и внуков, близких и знакомых. Пусть вспомнит всех тех, кого он отправил на Колыму за три пачки дешевого печенья, за сорванное с веревки белье. А еще тех, кому он присвоил самое почетное, но страшное «звание» — особо опасный рецидивист. Я спрошу за всех, в один присест, как учили. Сбоя не будет.
Тара надавил на кнопку звонка у ворот, и в доме зашевелились. Спустя некоторое время на пороге показалась интеллигентного вида моложавая стройная дама с белоснежным лицом. Она была в синем строгом костюме, почти прокурор. Но хороша, это я успел отметить.
Завидев нас, дама удивленно приподняла брови, затем нацепила на лицо привычную маску доброжелательности. Она уже шла к нам, мило улыбаясь.
— Что вы хотели, молодые люди? — пропела милашка нежным голосом.
Я с ходу выдал ей несколько длинных фраз по-итальянски и темпераментно зажестикулировал руками. Этому мне не пришлось учиться в Италии, так как любой российский зек даст фору в жестикуляции даже самому горячему итальяшке.
Тара тут же «перевёл» ей мои слова, сказал, что господин Висконти просит извинить его за визит без приглашения и согласования. Далее он пояснил ей, что я являюсь корреспондентом итальянской газеты «Стампа» и приехал на Урал по поручению редакции.
— Господин Висконти будет очень благодарен вам, если вы…
