Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

– Гуляй, папаша, не нарывайся.

Оба бандита спрыгнули с подножки. Коля подумал, что опасность миновала, и страхи Арсения, по всей вероятности, были напрасны, но первый бандит поманил Арсения пальцем:

– Чинуша! Слезай, черт паршивый. И фраера захвати.

Арсений обреченно взглянул на Колю и послушно шагнул к выходу. Коля – следом. Пассажиры жалостливо смотрели им вслед.

– Не ходи, парень, – тихо сказал вислоусый. – Убьют.

Коля потерянно взглянул на него и спрыгнул с подножки вслед за Арсением.

– Пошел! – крикнул бандит вагоновожатому.

Тот медлил. Второй бандит обнажил финку и угрожающе двинулся к подножке трамвая.

– Да что это такое, граждане! – вдруг крикнул вислоусый. – Людей убивают, а мы смотрим! Вон женщину убили! Парнишку сейчас порешат! Что же мы, не люди совсем?

Он бросился к выходу. Пассажиры заволновались, послышались сочувственные выкрики. Несколько мужчин, а следом за ними и женщины выскочили из трамвая и молча налетели на бандитов. Вислоусый оттолкнул Колю и, отбив удар финки, свалил одного.

Выскочил вагоновожатый с тяжелым медным рычагом в руках, кинулся в свалку. Бандитов били жестоко, насмерть.

– Уходим, пока целы… – с лица Чинуши-Арсения градом катился пот.

Коля медлил. Подошел следующий трамвай. В свалку ринулись четверо в кожаных куртках, с винтовками. На рукавах у них алели матерчатые повязки с буквами «ГРО». Через минуту толпа раздалась, образовав круг. В центре его остались бандиты и вислоусый.

Из трамвая вынесли убитую женщину.

– Вот ее сумка, – сказал вислоусый и протянул сумку убитой гвардейцу революционной охраны. Тот внимательно осмотрел сумку, спросил:

– Кто видел?

– Я, – сказал вислоусый.

– И я, – неожиданно выпалил Коля.

Арсений дернул его за рукав, но было поздно.

Гвардеец заметил жест Арсения, спросил подозрительно:

– Вы что, товарищ? Зачем останавливаете свидетеля?

– Вы, Арсений Александрович, тоже видали, – с обидой сказал Коля. – Чего тут скрывать? Вы же этим людям деньги должны были, сами сказали.

– Титоренко, покарауль, – приказал старший.

Второй гвардеец схватил Арсения за рукав.

– Благодетеля предал! – заорал Арсений. – А что тебе поп… отец Серафим завещал – забыл, гад? А что я тебе говорил – забыл? Тебя всюду найдут! Конец тебе! Отжил ты!

– Чего это я предал? – смутился Коля. – Говорите и не думаете.

– Не тушуйся, парень, – подбодрил Колю вислоусый. – Бушмакин моя фамилия. Ты все правильно сделал. Честному человеку с ворьем не по пути, это запомни.

Между тем гвардейцы отвели обоих задержанных к стене. Скорее это была не стена, а каменный забор-перегородка, соединявшая два дома.

– Граждане! – спросил старший. – Бандиты уличены в убийстве и грабеже! Взяты с поличным! Кто хочет сказать слово в их защиту? Есть такие? Говорите, мы гарантируем безопасность!

Толпа молчала.

– Готовьсь! – протяжно крикнул старший.

Клацнули затворы.

Гвардейцы вскинули винтовки.

– Именем революции! Пли!

Сухо треснул залп. Бандиты вдавились в стену и рухнули.

– К ноге! – негромко скомандовал старший. – За мной – шагом марш.

Свернули на Морскую. Шли не торопясь – старший впереди, за ним конвойные вели Чинушу-Арсения, последними шагали Коля и Бушмакин.

Чинуша шел нервно – дергался, оглядывался, истерично улыбался. Коля вдруг поймал его отчаянный взгляд и даже зажмурился. Бушмакин заметил это, спросил:

– Он тебе кто?

– Не знаю, – нехотя отозвался Коля. – Так… А что ему теперь будет?

– Не знаю, – в тон Коле сказал Бушмакин и жестко добавил: – Что заслужил – то и будет.

Подошли к особняку с портиком и колоннами.

На тяжелых дверях с позеленевшими медными ручками торчал наспех прибитый кусок фанеры с надписью: «Комитет революционной охраны».

– Заходи, – старший распахнул дверь.

В огромном зале, уставленном старинной мебелью – белой, с золотом, в стиле Людовика XVI, за колченогим столом сидел человек в кожаной куртке, сплошь, до глаз заросший черной окладистой бородой.

– Товарищ, Сергеев, – доложил старший. – С поличным задержаны двое из шайки Сени Милого. Убили и ограбили женщину. Свидетели подтвердили. Бандиты расстреляны на месте. Этого, – он кивнул на Чинушу, – объявил нам вот этот парень, – старший подтолкнул к столу Колю.

– Документы имеются? – спросил Сергеев.

– Не-е… – Коля покачал головой. – Из деревни мы… Псковские. Грель – деревня наша.

– А у вас? – спросил Сергеев у Чинуши.

Тот вытащил трясущимися руками паспорт, протянул Сергееву.

– Так… – Сергеев прочитал первую страницу и недобро прищурился. – А у нас к вам счет, Арсений Александрович!

– Какой счет? – взвизгнул Чинуша. – Я давно чист! Полиция не имеет ко мне никаких претензий!

Сергеев тяжело на него посмотрел:

– То, что вам царская полиция могла предъявить, об этом говорить не будем. Это – прошлое. У вас была возможность подвести под ним черту, вы не захотели. Уже при Советской власти, тридцатого октября вы ограбили гражданина Аникушина. Второго ноября ограбили и убили гражданку Незнамову. Труп вы сбросили в канал… У нас есть доказательства.

– Плевать мне на ваши доказательства! – фальцетом выкрикнул Чинуша. – Немедленно выпустите меня отсюда!

– Увести! – приказал Сергеев.

Конвойный тронул Чинушу за рукав:

– Пойдем…

– Куда? Зачем? Нет!!! – Чинуша бросился к дверям, но его схватили под руки и повели.

– А-а-а-а!!! – закричал Чинуша. – Мразь! Свиньи! Быдло вонючее! Убивать! Убивать вас! Всех! До одного! На фонари взбесившихся хамов! За ноги!

Громыхнула дверь.

– Что ему будет? – с трудом спросил Коля.

– Расстрел, – спокойно ответил Сергеев.

Потрясенный Коля молча смотрел на Сергеева.

– А ты как думал? – строго спросил Сергеев. – Ты думал – разговоры с ними разговаривать? А вы кто такой? – обратился он к Бушмакину.

– С патронного я, – Бушмакин протянул Сергееву паспорт. – Токарь.

– Партиец?

– Так точно, – улыбнулся Бушмакин. – С тысяча девятьсот двенадцатого.

– А я – с тысяча девятьсот второго, – в свою очередь улыбнулся Сергеев. – Спасибо, что помог.

– Чего там, – Бушмакин махнул рукой. – Дело общее.

Где-то внизу, в подвале, глухо ударил винтовочный залп – словно детская хлопушка выстрелила.

Все поняв, Коля испуганно прижался к Бушмакину.

– Ну, парень. Что будем с тобой делать? – спросил Сергеев. – Может быть, вернешься назад, в свою деревню?

– Не-е… – Коля замотал головой. – Дом наш сгорел. И отец с матерью – тоже. Куда же мне назад?

– Верно, – кивнул Сергеев. – Назад тебе нельзя… А здесь, в Питере, кто у тебя?

– Того уже нет, – Коля оглянулся на дверь, в которую увели Чинушу.

– Я считаю, пусть остается, – вдруг сказал Бушмакин. – Чего ему в деревне делать? А здесь – человеком станет! В Питере теперь куется мировая история! Считай, парень, что тебе сильно повезло!

– А жить где? – с сомнением спросил Сергеев.

– А у меня! – улыбнулся Бушмакин. – Определю его на завод, и точка! У рабочего класса будет пополнение.

– Ну и хорошо, – согласился Сергеев. – Если что понадобится, – заходите. Чем смогу – помогу.

Бушмакин жил на Сергиевской, в красивом бело-зеленом доме, построенном в стиле позднего барокко. Собственно, жил он не в парадном здании, которое выходило фасадом на улицу, а во флигеле. Комната у Бушмакина была большая, с двумя окнами и высоким потолком.

– Ну и ну, – только и смог сказать Коля, когда они пришли.

– Знай наших, – улыбнулся Бушмакин. – Мы кто? Рабочие. Мы, брат, все ценности мира создаем! И мы имеем право жить в таких квартирах. Лет двадцать назад я об этом в одной листовке прочитал, а было мне в ту пору сколько тебе сейчас, и я, понимаешь, только-только переступил порог завода…

– А вы из деревни? – спросил Коля.

– Спокон веку – питерский! – гордо сказал Бушмакин. – Прадед мой сюда вместе с Петром I пришел, и с тех пор мы оружейники. Я работаю на патронном, это здесь, в двух шагах. «Старый Арсенал» называется.

– А вот вы сказали тогда, там, – Коля замялся. – Ну, партиец вы… Это что? Чин такой?

– В корень глядишь. Вопрос не в бровь, а в глаз. Ну, пойми, если сможешь: людям в России жилось из рук вон… Большинству. А кучке людей – как в сказке. А товарищ Ленин сказал: это надо поломать!.. Чтобы поломать – нужна партия. Объединение единомышленников, борцов… Чтобы тех, кто живет в сказке, – к ногтю. А тех, кто страдает, – тем счастье дать. Все понял?

– Мне Арсений… В общем, этот, которого… – Коля замялся, но продолжал: – Он так мне сказал: кто, говорит, был ничем, тот, говорит, возможно, и станет всем, а как одни осетрину жрали, так и будут жрать. А другие – как селедку жрали – так и будут жрать. И ничего, говорит, тут не переделать! Тут, говорит, дело в душе человеческой. А она, говорит, как была навозная, так во веки вечные и останется.