– Разберемся, - многозначительно пообещал Илья. - Не на бобиков напали. Найдем и так разберемся, что родная мать потом не узнает, душа с них винтом!
При этих словах старик Проскуряков нахмурился и погрозил пальцем.
– Ты, Куклев, не того... С них пример не бери. По-нашему разобраться надо, по-рабочему. Ясно?
– Это он не в том смысле, дядя Григорий, - лукаво усмехнулся Таран, - а в смысле перевоспитания.
– Я ваше перевоспитание знаю.
– Не. Мы еще сами его не знаем. Учимся.
– Вот я погляжу, как вы учитесь.
– Прежде всего, - вмешался Борис Нискин, - план надо составить.
На том пока и порешили.
И только Степа Шарунин вдруг со страхом вспомнил, что красный уголок, где ранили студента, находится от него по соседству и он знает тех, кто там бесчинствовал вчера.
Вспомнил, облился холодным липким потом и промолчал.
Вечером зной спадал. Погружались во мрак широченные тротуары: свет фонарей над мостовой не мог пробиться сквозь густую листву кленов и акаций.
И жизнь южного приморского города с шумом, весело выливалась из домов наружу: настежь распахивались окна, откидывалась легкая кисея с дверей, выходивших прямо на улицу, у подъездов домов и у ворот на длинных скамьях, а то и просто на вынесенных стульях отдыхали, наслаждались прохладой люди постарше. Они громко и оживленно переговаривались между собой, то споря, то сердясь, то сыпя шутками и остротами. А по тротуару говорливыми компаниями и парами растекалась молодежь.
В воздухе стоял терпкий запах цветущей акации и кружился белыми снежинками тополиный пух.
Ранняя и небывало жаркая весна стояла в городе.
– Это так же похоже на весну, как я не знаю что, вздохнула полная женщина, сидевшая на длинной скамье у ворот, за которыми тонул во мраке большой пустынный двор.
– И не говори, - подхватила другая женщина. - Днем чувствуешь себя, как скумбрия на берегу: нечем дышать абсолютно!
На другом конце скамьи пожилая, скромно одетая женщина, грустно перебирая в пальцах оборки платка, накинутого на плечи, говорила соседке:
– Не могу я этого понять, Вера. Ночи не сплю, все слезы выплакала. Вот у тебя сын как сын, человеком стал. А мой? И ведь жили мы с тобой вроде одинаково, обе вдовы-солдатки, обе последнее для сыновей от себя отрывали. И двор один, и школа одна. Ну отчего мой Коська таким получился, отчего?
– Себя ты, Катерина, не блюла.
– Себя... Так и норовишь уколоть. В двадцать пять лет вдовой осталась. Что же, и жизни конец? И полюбить нельзя?
– Смотря кого...
– А ей, любви-то, не прикажешь. Полюбила, и все тут. Красивая я была, веселая. От зависти это ты, Вера.
– Из нее платья не сошьешь и обед не сваришь.
– А я думаю, через характер Коська мой свихнулся. Вылитый отец. Ужас какой неуравновешенный! То тоска на него находит, то такое веселье, что удержу ни в чем нет. А другой раз прямо бешеный какой-то ходит, словно укусили его. Веришь, такая злоба в глазах, аж сердце у меня холодеет, думаю, убьет сейчас. Вот такой и отец был, просто копия фотографическая, - она вдруг уткнулась лицом в платок и, всхлипнув, прошептала: - С таким характером только в тюрьме сидеть.
– Будет тебе! Далеко еще до этого.
Не отнимая платка от лица, женщина горестно покачала головой.
– Ой, чует мое сердце, недалеко. Такой у него приятель завелся, что с ним только туда и дорога. Одно имя-то чего стоит - "Уксусом" они его зовут.
– Уголовный, видно, раз кличку имеет.
– Они и твоего "Петухом" зовут, - откликнулась полная женщина.
– А ты молчи!.. Молчи, змея!.. - вдруг пронзительно закричала женщина в платке, сверкая полными слез глазами.
– Ты мне не указывай!.. Я тебе не граммофон, пластинки выбирать! Что хочу, то и говорю!..
– Я тебе поговорю еще!..
– Катерина, уймись, - потянула женщину за рукав соседка. - Коська твой, кажись, во дворе, услышит. Каково ему будет?
И женщина вдруг так же внезапно, как закричала, безвольно обмякла, припав щекой к плечу подруги.
– Ой, нервы мои, нервы! - простонала она. - Вот так я и с Коськой психую.
К воротам подошел Илья Куклев и Степа Шарунин. Степа с опаской заглянул во двор и сказал:
– Ну что, зайдешь? Или давай подожди, я тебе ее сейчас вынесу.
– Это зачем еще? Сам заберу, не больной.
– Да нет, - замялся Степа, продолжая тревожно оглядываться. - Для быстроты это я предлагаю.
– Для быстроты!.. Тоже мне чемпион на короткие дистанции. Пошли!
Илья усмехнулся и направился к веротам. Степа поспешил за ним.
Друзья дошли уже до середины двора, когда откуда-то сбоку возникли неясные очертания людей и чей-то резкий голос окликнул:
– Эй, Степка, ты, что ли? А ну, топай сюда!
– Некогда мне, - чуть дрогнувшим голосом ответил Степа в темноту. - Товарищ пришел, книгу дать надо.
– Хо-хо-хо!.. - раздался иронический хохот. - Ученые господа за книгами идут!.. Стой! Хоть раз на живого ученого поглазеть охота!
К друзьям подошел из темноты длинный кадыкастый парень в мятой, расстегнутой на груди ковбойке и с нахальным любопытством оглядел Илью. За ним подошло еще трое парней.
– Глянь, Петух, - длинный кивнул на Илью. - Выходит, буйволы тожа наукой интересуются. Ну и... - он грязно выругался.
– Отодвинься, парень, - спокойно ответил Илья. - А то уроню - не встанешь.
Он сжал громадные кулаки и вобрал круглую голову в широченные, литые плечи, готовясь к удару.
– Эх, времени у меня сейчас нет, - все так же нахально усмехнулся длинный, - а то мы бы тебе... - он снова выругался, - кишки на сук намотали. Может, займемся, Петух, а?
Парень сунул руку в карман и зажал там что-то в кулак.
– Пусть он катится к... - лениво ответил другой.
Илья оценил обстановку и пришел к выводу, что самому открывать боевые действия невыгодно. Перепуганный Степка в расчет не шел, а соотношение один к четырем, да если у них ножи, не сулило победы... "Наших бы сюда", - с сожалением подумал он.
– Так, - с хрипотцой произнес Илья, не меняя позы. Значит, расходимся, как в море корабли? Или что?
– Давай, чеши отсюда, буйвол ученый, - зло ответил длинный. - А другой раз попадешься - шкуру попортим. Я нахальства не прощаю.
– А я тоже не бобик. И в другой раз один вот с этим, Илья небрежно кивнул на Степку, - к вам сюда не завалюсь.
– Степка!.. - вдруг дико заорал длинный, выхватив руку из кармана, в которой тускло блеснуло узкое лезвие ножа. Уведи гада!.. За себя не ручаюсь!.. Убью!..
Степка судорожно ухватил Илью за рукав и умоляющим голосом произнес:
– Пошли, Илья! Пошли! Он не тронет.
Илья секунду колебался, потом двинулся вслед за Степкой к стоявшему в глубине двора домику. При этом он ощутил неприятный холодок в спине, представив, что этот псих все-таки не удержится и ударит его сзади ножом.
Оба отдышались только в Степкиной комнате.
Отца и матери Степки дома не оказалось, и Илья почувствовал себя свободнее.
– У тебя тут телефон есть? - хмуро спросил он.
– Нету, - нервно ответил Степка и, в свою очередь, спросил: - Зачем он тебе?
– Может, кого из наших бы застал. Тогда другой разговор получится, душа с них винтом!
– Нету телефона! - У Степы задрожали губы. - И потом, тебе хорошо; пришел и ушел. А меня поймают и... все. Как того.
– Кого еще "того"?
– Ну, что Рогов сегодня рассказывал. В красном уголке... Сейчас я тебе книгу дам, - засуетился Степа.
Он подбежал к этажерке, торопливо перебрал лежавшие там книги и схватил одну из них.
– Вот, держи! Отец велел через три дня вернуть. Библиотечная.
– Ладно. Я только схему оттуда перерисую. Ну пока!
– Да я тебя провожу.
– Это еще зачем?
– Гляну, - понизив голос, сказал Степа, - ушли или нет.
– Защитник тоже мне, - усмехнулся Илья. - Ну пошли!
Они беспрепятственно пересекли двор и у ворот простились.
Оставшись один, Степа огляделся и робко двинулся в обратный путь.
Не успел он сделать и нескольких шагов, как раздался окрик:
– Эй, ходи сюда!
Степа вздрогнул от неожиданности и покорно свернул в темноту.
– Ну, вша матросская, - сказал длинный, появляясь перед Степой, - кого приводил? И насчет книги мне не лепи, понятно? Мы, брат, тоже не лыком шиты и не травкой биты, понимаем, откуда ветер дует.
– Чего молчишь? Ждешь, когда отвесим? - грубо спросил его коренастый рыжеватый парень с подергивающейся щекой, которого длинный назвал Петухом.
– Так он, честное слово, за книгой приходил.
В голосе Степы было столько искреннего отчаяния, что длинный заколебался.
– И кто он такой будет, откуда?
– С завода, из бригады нашей, токарь, - торопливо ответил Степа.
– А почему он сразу стойку боксерскую принял? - недоверчиво спросил Петух.
– В секции обучается.
– В секции?
К длинному вернулись все его подозрения.
