по выходным или в дурацкие дни, запивая свои провалы.
– Ему больше не наливать! – сказал знакомый женский голос.
Виктория. Ммм… я любил наблюдать за ней. Она была хороша. Мы работали вместе уже добрых… нет, не добрых лет двадцать. Когда-то она вышла за Стива, но они потом развелись. Я бы к ней сейчас подкатил, если бы умел это делать.
– За что пьёшь, Керри? – крикнула она мне в ухо.
– За вот это! – дал я ей распечатку.
– Кто-то умер? – пробежалась она по статье.
– Ага! Двадцать лет назад!
– Пекарь?
– Да нет! Это не тот некролог! – я уже чуть не плакал. – Я писал другой. А этот писал не я.
– Но тут твоя фамилия…
– Все равно не я! Ты помнишь Питера Кларка?
– Кого?
– Его сбила машина.
– Когда?
– Давно! В 2018 году, а недавно он умер опять!
– Ты пьян, Керри?
– Может быть, но это ничего не меняет. Так ты помнишь его или нет?
– Кого?
– Питера Кларка. Это был мой первый некролог… Он умер дважды, тогда и сейчас.
– Ты хочешь сказать, он воскрес? – ухмыльнулась Виктория. – Люди не воскресают, Керри, а вот ты мертвецки пьян! Тебе нужно проспаться. И не забудь, завтра планёрка.
– К чёрту планёрку! Так ты ничего не помнишь?
– Прости, – поцеловала она меня в щёку и, взяв бутылочку пива с собой, вышла из бара.
Раньше бы я проводил её взглядом, смотря на её округлые бёдра, но сейчас я смотрел лишь на старого пекаря с лепёшкой в руках.
– Откуда ты взялся, чёрт тебя подери?
Я стою посреди незнакомой улицы, возле дома, который долго искал. Мне необходимо здесь быть и предотвратить страшное. Я прихожу сюда часто и стою подолгу, жду, пока это опять не случится, и оно случается опять, и я ничего сделать не могу. Небольшой дом с белыми стенами и звенящей штукой над дверью освещался утренним солнцем. Сердце колотится, ноги дрожат, меня лихорадит. Жду, когда он придёт.
Вот он – человек странно одет, его вид нелеп, походка тоже, он не уверен, но это не помешает ему убить. Он подходит к этому дому и встаёт у высокой двери такого же высокого забора. Стучит.
– Эй! – я стою рядом и кричу ему прямо в ухо, но он не слышит меня. Я хочу оттолкнуть его, сделать хоть что-то, но между нами словно невидимая стена, и пробить её невозможно.
Дверь дома открылась.
– Нет, господи, нет! Иди в дом! Иди обратно! – я чуть не срываю голос, но не могу докричаться.
Из дома выходит пацан лет пятнадцати, может, чуть больше, я не могу его разглядеть, всё будто в тумане. Он идёт нам навстречу.
– Не открывай!
Я уже охрип, но они не слышат меня. Никто не слышит меня, как бы я ни кричал. Парнишка подходит к калитке.
– Иди обратно, твою мать!
Наклоняет ручку двери…
– Не открывай! Не открывай!
Странный тип в спортивных штанах и пыльном свитере держит пистолет за спиной. Я не вижу его лица, я почти ничего не вижу.
Всё покрывается сплошным туманом. Всё сжалось внутри.
– Не стреляй!
Дверь открыта.
Они видят друг друга. Не говорят ничего. Только я надрываюсь, как псих, на последнем своем издыхании. Этот тип достаёт пистолет, думает пару секунд и…
– Не стреляй!
Выстрел.
Стекленеют глаза, искривляется рот, парень падает лицом на землю.
Человек не оборачивается, не смотрит на меня, и я не могу его разглядеть, всё застыло в немой картине, только звук выстрела эхом по городу. Всё сжимается – и улицы, и дома, всё давит и идёт на меня. Голова раскалывается на части.
Я проснулся в бреду.
Лежал в мокрой от пота постели и не мог вздохнуть. Лишь запоздалым призрачным эхом, от виска к виску был слышен протяжный выстрел.
Всякий раз, засыпая, я думал, что мне сделать во сне, чтобы исправить исход, и каждый раз сделать ничего не могу. Всё будто и должно так быть и нет другого пути. Откуда я это помнил? Где это видел, если этого парня я не знал никогда? А я точно его не знал. Я перебирал фотоархивы, свои и знакомых, и даже дальних родственников, но не нашёл ничего. Его не было в моей жизни. Я судорожно вспоминал, не писал ли когда об убийстве подростка, но нет, на свои статьи у меня отличная память, ничего такого я не писал. Я даже ходил к мозгоправу, это был странный опыт, перебрав все варианты, он спросил – не хотел ли я когда-то убить себя. Нет, чёрт возьми, этот парень не был мной. Не то чтобы я любил свою жизнь, но и прощаться с ней не спешил.
Я испробовал немало таблеток для спокойного сна. От них не было толку, после них я видел всё то же, лишь в замедленной съёмке. Так было лишь хуже, кошмар растягивался во времени, а исход был один. Я перестал их принимать.
Жар бил по щекам, сердце заходилось в нарастающем ритме, не давая прийти в себя.
– Проснулся? – голос матери. – Что-то приснилось?
Она звенела посудой на кухне.
Я хотел прийти в себя и успокоить дыхание, этот проклятый сон снится мне несколько лет. Кто-то убивает подростка, и я не могу тому помешать.
– Если бы ты, наконец, женился, то мне не пришлось бы ехать несколько остановок, чтобы готовить тебе суп, – мама вышла из кухни. – У тебя была бы жена и дети…
– Ради бога, мам, не начинай.
Я уже два дня как валялся в постели, и два дня как сходил с ума от всего этого бреда.
– Я и не начинаю, – она поставила тарелку на прикроватный столик. – Где ты вообще мог так простудиться?
– На кладбище, – прихлёбывал я куриный бульон.
– Кто-то умер? – она села рядом.
– Да, Питер Кларк, двадцать лет назад. Я писал тогда некролог, а сейчас, в годовщину, мне нужно было найти его надгробие…
Точно! Меня как будто током ударило. Ведь тогда была тоже осень!
– Помню-помню, – заулыбалась она, посмотрев куда-то в потолок, будто там на потолке прокручивались слайды её воспоминаний, – твоя первая статья.
– Это не статья, мам, это некрол… Подожди! Что ты сказала? – я подпрыгнул в постели, чуть не разлив весь суп.
– Осторожно, – вытирала она стол. – Я сказала, что это твоя первая статья. Ты был таким талантливым мальчиком, лучшим в университете.
– И ты это помнишь?
– Что ты был лучшим? Я всегда это знала.
– Нет, я про ту статью, некролог… Ты помнишь, о чем я писал?
– Конечно, помню,
