за границу, как туда уходят тысячи других объектов культурного наследия – и нашего, и не нашего, чтобы там осесть в частных коллекциях, где он будет навечно похоронен. Ведь если такое случится, то возможностей изучить этот папирус ни у меня, ни у кого-то другого наверняка уже не будет.
– И за сколько же вы его приобрели? – поинтересовался Гуров.
– За двести тысяч рублей… – скромно произнес профессор. – Я как раз получил гонорар за свою новую монографию, изданную в Англии, ну и купил. Правда, Луизе пришлось остаться без норковой шубы. Она, конечно, обиделась, но… Упустить такую вещь я не мог. Еще только начав расшифровывать египетскую часть текста, я нашел там столько такого необычного, что это ставит под сомнение энное число уже устоявшихся исторических аксиом. Если этот папирус признать подлинником, то тогда десятки, а по всему миру, скорее всего, сотни историков, в том числе и с академическими титулами, окажутся у разбитого корыта. А все жаждут, условно говоря, стабильности, пусть и основанной на ложной информации…
На просьбу Льва перечислить всех, кто обращался к Дорынову с просьбой продать им раритет, тот назвал более десятка зарубежных как частных лиц, так и организаций, одни из которых были чисто научными, а другие – весьма мутными шарашками, лишь имитирующими свою принадлежность к науке. В частности, он особо выделил базирующуюся в Женеве Международную гильдию независимых историков и прописанную в Сан-Франциско Ассоциацию исторического поиска. Из частных лиц Гурова очень заинтересовал некий профессор Мартинган, преподающий в одном из университетов Уэльса, «в миру» более известный как крупный спекулянт всевозможными раритетами. Кроме того, желали купить папирус проживающий в Италии американский аукционист Джузеппе Борзини и крупный бельгийский торговец антиквариатом Рене Дюппелен.
– Аркадий Тимофеевич, а каким образом все эти организации, все эти люди узнали о вашем раритете? – выслушав профессора, спросил Гуров.
– Так я, собственно, никогда и не делал тайны из его существования, – недоуменно повел головой Дорынов. – Самое первое сообщение я сделал через неделю после того, как его купил. Как раз проходил локальный симпозиум историографов, куда был приглашен и я. К этому времени египетская часть текста мною уже была во многом расшифрована, и я в своем выступлении счел возможным сослаться на приведенные там факты.
– А что за факты? – уточнил Лев.
– Ну, например, автор текста утверждал, что пирамиды были построены вовсе не египтянами, а атлантами, которым они служили чем-то вроде средства для связи. Одни пирамиды были информационными воротами в подземный мир нашей планеты, другие – в отдаленные участки Вселенной. Общаясь с разумом иных миров, жрецы атлантов получали нужные им знания. Фантастично? Согласен. Но ведь незнание нами тех или иных фактов, событий, явлений и свойств вовсе не означает, что непознанное нами – бред и чушь несусветная. Во времена тех же древних египтян подавляющему большинству тогдашних ученых идея атомарного строения вещества, надо думать, могла показаться диким бредом. Но это же не означает, что в те времена данный факт не соответствовал действительности? То-то же!
– И как же ваши коллеги восприняли это сообщение? – спросил Гуров, заранее предугадывая ответ.
– А-а… Подняли на смех, – махнул рукой Дорынов. – Я выступал одним из первых, и поэтому почти каждый из тех, кто выступал после, я так понимаю, видел в своей порции желчи некий ритуал «защиты чистой науки» от «экстремизма», каковой увидели в моем лице. Уже в конце симпозиума мне удалось выбить всего тридцать секунд для реплики. Я сказал, что если бы когда-то победили «ревнители чистой науки» в лице Парижской академии наук, запретившей даже рассматривать информацию о камнях, падающих с неба, ибо такого, по их мнению, вообще быть не могло, то человечество до сих пор не смогло бы подняться в космос. Знаете, для многих это стало холодным душем. Правда, о моем выступлении рискнули написать всего два или три околонаучных издания. Но уже через несколько дней начались звонки и пошли предложения о продаже…
– Скажите, а сам папирус и его содержание в качестве чего мог бы заинтересовать тех, кто пытался его купить, – просто как некая диковина или как источник информации? – задал очередной вопрос Лев.
По мнению профессора, раритет мог оказаться в роли и того и другого – и как занятный артефакт, и как источник информации. Но вот только расшифровать даже его египетскую часть смог бы далеко не всякий, не говоря уже о той, которую Дорынов приписал атлантам. Только сейчас, уже когда папирус был похищен, ему вдруг пришла идея ключа к расшифровке «атлантского» текста. Но и в древнеегипетском имелось немало совершенно невероятного.
– Как мне уже удалось понять из египетской части, автор текста обладал определенными способностями к прорицательству, и некоторую часть своего «эссе» он посвятил России. Общий смысл сказанного им таков: страна, которая раскинулась на берегах северной сестры великого Нила, уже однажды спасшая мир от мрака дикости и хаоса, в далеком будущем спасет его вновь. Мир, заблудившийся в массовом помрачении рассудка, пойдет за ней и спасется от неминуемой гибели. Я и об этом говорил на симпозиуме. Но на меня тут же навесили ярлык «шовиниста», «квасного патриота», а кое-кто обвинил даже в мракобесии.
– Аркадий Тимофеевич, вы сказали: «уже однажды спасшая мир от мрака дикости и хаоса»… Выходит, пра-Россия и в далеком историческом прошлом спасала мир от какой-то беды? – задумчиво уточнил Гуров.
– Похоже на то… Скажем, Русь не единожды принимала на себя удар кочевников, этим самым спасая неблагодарный Запад от разорения и гибели. И последние века не раз спасала, в том числе от Наполеона и Гитлера. Значит, и в древнейшие времена случалось нечто подобное.
– Так чем же это так напугало ваших коллег?
– Так ведь «норманнская» и близкие к ней теории все еще в силе. На них, в той или иной мере, зиждется чуть ли не половина диссертаций по истории Древней Руси. Очень многим чрезвычайно выгодна такая ее трактовка: до пришествия на Русь варяга Рюрика, которого на Западе считают викингом, хотя он был из славян-венедов, русские жили на деревьях и общались одними лишь междометиями. Пришел Рюрик – они слезли с деревьев, отцепили хвосты, надели штаны и заговорили членораздельно. А пришли Кирилл и Мефодий, и беспросветно темная Русь получила-таки свою письменность… Это все то же, что нам веками внушают наши «лучшие друзья»: Россия исторически бесперспективна, живет она заимствованиями с Запада, своего у нее ничего нет,
