Последними в сумку отправились видавший виды Polaroid и стопка фотографий. Камера принадлежала Бекки, но Эмма взяла ее с собой в ту ночь, когда отправилась ночевать в гости к Саше. К каждому снимку она придумывала заголовки из жизни своих приемных семей, словно готовила их к публикации в глянцевом журнале. «Приемная Мать Бросает Детей На Произвол Судьбы и Запирается в Комнате, Чтобы Посмотреть “Предоставьте это Биверу!”», «Семейство Хиппи Сбегает во Флориду!», «Опекунша Меняет Работу и Уезжает в Гонконг: Как Поступит Приемная Дочь?». Будь ситуация не такой отчаянной, Эмма сочинила бы что-нибудь и о событиях сегодняшнего вечера. Заголовок вроде «Брат-Злодей Сломал Жизнь Сестре» подошел бы. Или еще лучше «Девушка Находит Двойника Через Интернет! Кто Это, Ее Потерянная Сестра?».
Эта мысль заставила Эмму на секунду замереть и покоситься на старенький ноутбук, лежавший на полу рядом с сумкой, – еще одно удачное приобретение, на сей раз из ломбарда. Эмма глубоко вздохнула, набираясь смелости, потом взяла его, села на кровать и открыла. Экран мигнул и послушно включился. Найти видео удушения, которое показывал Трэвис, оказалось не трудно: оно было первым в списке. Загружено всего несколько часов назад.
На экране снова возникла знакомая зернистая картинка. Девушка в повязке лягалась и царапала себе шею, пытаясь сорвать цепочку. Темная фигура на заднем плане все туже затягивала ее. Потом камера упала на землю, и кто-то поспешно сорвал с лица жертвы повязку. Она лихорадочно крутила головой, но глаза то и дело закатывались, словно у куклы. Наконец сфокусировав взгляд, девушка посмотрела в объектив. Зеленовато-голубые глаза еще казались затуманенными, щеки горели, но сомнений не оставалось – Эмма смотрела на свое собственное лицо. Совпадали даже мелкие детали.
– Кто же ты? – прошептала она, невольно содрогнувшись.
Если бы я только могла ей ответить! Если бы только могла не просто следовать за ней невидимым призраком, а помогать и давать советы! Но я была лишь наблюдателем, зрителем в кинотеатре, который не может даже бросить попкорном в экран.
Видеозапись закончилась, всплыл вопрос: «Повторить просмотр?» Эмма покачалась из стороны в сторону, раздумывая. В конце концов, она открыла Google и набрала в строке поиска тот же запрос, что и Трэвис: «Саттон, Аризона». Результатов было мало, но среди них нашлась страница пользователя Facebook, девушки по имени Саттон Мерсер, родом из Тусона в Аризоне.
Через окно с улицы доносился визг шин, похожий на язвительный смех. Страница загрузилась, и первая же фотография заставила Эмму удивленно ахнуть. Фотограф запечатлел Саттон Мерсер, стоящую в холле дома в окружении нескольких других девушек. Длинное черное платье, серебристые туфельки на высоком каблуке, голову украшает блестящая повязка. Эмма не могла отвести взгляда от лица девушки; она несколько раз моргнула, а потом наклонилась к экрану в надежде найти хоть малейшее отличие между собой и Саттон. Ощущение было такое, будто смотришь в зеркало: даже небольшие уши и аккуратные ровные зубы у них были одинаковыми!
Чем дольше Эмма обдумывала эту идею, тем больше убеждалась: у нее действительно могла быть сестра-близнец. Нередко ее посещало ощущение, что она не одна в этом мире и кто-то наблюдает за ней. Иногда она просыпалась по утрам, зная, что всю ночь ей снилась девушка, которая выглядела точно так же, как она. Эти сны всегда бывали очень яркими. В одном из них она ехала верхом по какому-то ранчо, и солнечный свет плясал на боках ее лошадки. В другом – возилась с черноволосой куклой на заднем дворе. Бекки однажды забыла Эмму в торговом центре. Что, если то же самое случилось и с другим ее ребенком? И все эти странные покупки вроде двух одинаковых пар туфель были не признаком депрессии, а подарками для Эммы и ее сестры, которую мать однажды потеряла.
Тут настал мой черед задуматься. Вполне возможно, что Эмма права и все эти туфельки и платья предназначались мне.
Эмма продолжала изучать фотографию, наводя курсор на стоящих рядом с Саттон девушек и читая всплывающие подписи. Мадлен Вега – блестящие черные волосы, огромные карие глаза, щель между передними зубами – у Мадонны такая же! – стройная, как молодое деревце. Она стояла, чуть склонив голову набок. Тонкое запястье украшала переводная – или настоящая? – татуировка с красной розой, красное платье облегало фигуру, подчеркивая грудь.
Рядом с Мадлен застыла рыжая девушка – Шарлотта Чемберлейн. Красивые зеленые глаза и бледная кожа, которую подчеркивало черное шелковое платье, плотно обтягивающее широкие плечи. Справа и слева по краям – еще две девушки, обе блондинки, с одинаковым разрезом глаз и вздернутыми носиками. Всплывающий ярлык любезно подсказал Эмме, что их зовут Лилианна и Габриэлла Фиорелло, комментарий от Саттон сообщал, что это «Двойняшки-твиттеряшки».
Заглянув Эмме через плечо, я поняла, что знаю всех этих девушек. Когда-то мы были друзьями, но сейчас мои воспоминания больше походили на впечатления о книге, прочитанной года два назад: вы точно знаете, что она вам понравилась, но вот почему именно?
Большая часть страницы Саттон была открыта для всех желающих. Она училась в выпускном классе в школе «Холли», увлекалась теннисом, обожала шопинг и обертывания с папайей. В графе «Предпочтения» значилось: «Люблю Gucci больше Dolce, но мой сладкий – лучше всех!»
Эмма удивленно нахмурилась.
Я вполне разделяла ее чувства. Что, черт возьми, это должно значить?
Открыв фотоальбом, Эмма стала рассматривать снимки множества девушек в теннисной форме и кроссовках. У их ног лежала табличка «Сборная “Холли” по теннису». Саттон была среди них: третья слева, волосы собраны в тугой хвост. Рядом с ней стояла девушка-индианка, отмеченная на фото как Ниша Банерджи. На губах ее играла хитрая приторная улыбка.
Я пристально вгляделась в ее лицо и тут же ощутила легкое покалывание во всем своем невидимом теле. Ниша мне не нравилась, но я не помнила, почему.
Следующим был снимок, на котором Саттон и Шарлотта стояли на теннисном корте рядом с высоким мужчиной. Волосы его уже посеребрила седина, но Эмме он все равно показался привлекательным. В этот раз всплывающей подписи не появилось, поэтому пришлось доверять комментарию Саттон: «На чемпионате Аризоны по теннису вместе с Шар и мистером Чемберлейном».
Еще одна фотография – Саттон в объятиях молодого симпатичного блондина в футбольной форме – была подписана «Люблю тебя, Гар!». Первый же комментарий – от некоего Гаррета – вторил этой подписи: «И я тебя, Саттон».
«Как мило», – подумала Эмма.
Я не могла с ней не согласиться.
Последним в фотоальбоме был снимок, на котором Саттон сидела за столом во внутреннем дворике. Рядом с ней сидели двое взрослых – мужчина и женщина – и девушка с русыми волосами и квадратной челюстью, отмеченная на фото как Лорел Мерсер. Видимо, родная дочь приемных родителей Саттон. Все они улыбались, подняв бокалы, словно только что был произнесен тост. «Люблю семейство!» – прокомментировала снимок сама Саттон.
Эмма долго вглядывалась в картинку, стараясь не обращать внимания на щемящее чувство в груди. Именно так выглядели ее мечты об идеальной семье, именно такими должны были быть на Земле звездочки с именами Мама, Папа и Эмма: красивыми, счастливыми, живущими нормальной жизнью в уютном доме. Если бы она отрезала голову от собственного снимка и приставила к телу Саттон, никто не заметил бы разницы. Ее история была полной противоположностью тому, чем она могла быть. Там же, на странице Саттон, Эмма обнаружила несколько видеороликов и немедленно запустила один из них. Ролик был снят на ухоженной зеленой лужайке, похожей на поле для гольфа. Саттон, Мадлен и Шарлотта стояли на коленях с баллончиками краски в руках. Медленно, без лишнего шума, на большом камне стали появляться цветные надписи.
«Скучаем по тебе, Т», – старательно выводила Мадлен. Саттон ограничилась лаконичным: «Здесь была Ниша».
– А где Лорел? – спросила Шарлотта.
