Ознакомительная версия.
Он пошевелился под одеялом, ощущая неприятную тяжесть в ногах, словно накануне много ходил, и принял решение не вылезать из постели, но тут утреннюю тишину квартиры нарушил негромкий звонок телефона. «Ольга».
Но это оказалась не Ольга, а тот самый сыщик, с которым его и Швейцарца познакомили накануне похорон Ланселота. Он хотел встретиться, и Крапивин согласился, подумав, что визит малознакомого человека заставит его собраться, вылезти из кровати, перестать ощущать собственные ступни как тяжелый груз, который приходится волочить за собой. Умывшись и посмотрев на свое осунувшееся лицо, Денис поймал себя на том, что ожидает приезда Бабкина с некоторым тревожным возбуждением и страхом, и когда телефон зазвонил второй раз, почти обрадовался, решив, что сыщик по какой-то причине отменяет или переносит свой визит.
Но на этот раз звонила Ольга. Судя по ее голосу, она, как и Крапивин, только что проснулась.
– Денис, я потеряла фотографии, – жалобно сказала она. – Побоялась беспокоить тебя вчера, думала, что ты уже спишь.
– Какие фотографии?
– Старые, еще не цифровые, а бумажные. У меня хранился старенький альбом с Димкиными снимками, я вчера решила его разыскать – и не нашла. У тебя ведь их много, правда? Прости, что я беспокою тебя с утра такой ерундой, но я вчера так расстроилась...
Она чуть слышно всхлипнула.
– Может быть, они в летнем домике? – продолжала Ольга, справившись со слезами. – Я, наверное, поеду туда сегодня, поищу альбом. Знаешь, Денис, теперь я поняла, почему ты печатаешь все фотографии. Бумажные – они совершенно не такие, как на экране компьютера.
Крапивин убедил ее, что найдет фотографии и привезет ей, когда она вернется в город. Положив трубку, он подумал, что для него цифровые снимки на экране ноутбука ничем не отличаются от бумажных фотографий, матовых или глянцевых, разложенных в хронологическом порядке в толстом альбоме, которого ему хватило бы до конца жизни. Все снимки Денис распечатывал в фотомастерской в соседнем доме, подписывал, засовывал под магнитную пленку, под которой скапливались пузырьки воздуха, искажавшие изображение, и проглаживал их рукой. Друзья думали, что он настолько консервативен, что избегает цифровых фотографий, или же настолько предусмотрителен, что опасается хранить их только на электронных носителях. Но причина заключалась в другом, и знал о ней только Крапивин.
Он вынул альбом из шкафа с книгами, провел рукой по обложке, открыл первую страницу, на которой в середину листа была вставлена одна-единственная фотография. Общий снимок, сделанный старым Чешкиным на одном из дней рождения внука: хохочущий Швейцарец в вечных своих подтяжках со львами, сам Денис, принужденно улыбающийся Владиславу Захаровичу, обнявший их обоих могучими ручищами Ланселот в нелепом пиджаке, застегнутом под горло, – такие были в моде в те годы. И невероятно похожие друг на друга Полина с Колькой, даром что разница у обоих в восемь лет – оба с комической важностью смотрят на деда, оба кажутся мелкими на фоне здоровяка Димки. Впрочем, они и были мелкими – даже Колька не выше Швейцарца, что хорошо видно на снимке, да и щуплый к тому же. «Болезный», как говорила тетка Крапивина.
Звонок домофона прозвучал так некстати, что Денис вздрогнул. Он и не заметил, что прошло столько времени, пока сидел над фотоальбомом – точнее, над одной фотографией. Впустив сыщика, он провел его в комнату с искусственным камином, заметив, что квартира произвела впечатление на гостя. Крапивину хотелось позавтракать, но он помнил, что когда открывал холодильник в последний раз, тот сверкнул на него стерильной пустотой, а предлагать сыщику чашку кофе ему было неловко.
К тому же Крапивин уже сожалел, что согласился на эту встречу. Ему хотелось поскорее ответить на все вопросы и остаться одному, вернуться в постель, закрыть глаза, чтобы не видеть окружающей его обстановки, выверенной до мелочей. Он сдержанно сказал, что готов помочь Сергею, но не совсем понимает, каким именно образом он может... и так далее.... Сыщик терпеливо дождался, пока Крапивин закончит необходимую вводную фразу, заверил Дениса, что его расспросы не будут долгими, и вытащил блокнот.
Бабкин ожидал, что ответы Крапивина будут уклончивыми, но собеседник превзошел все его ожидания. Следуя совету Макара, Сергей не задал ни одного вопроса «в лоб», но по мере разговора проникался уверенностью, что это ни к чему и не привело бы. Денис Крапивин не хотел отвечать на его вопросы; он не хотел ничего рассказывать о Марии Томше; он не хотел говорить о подробностях знакомства с Качковым. Через двадцать минут после начала разговора у Бабкина на языке вертелся основной вопрос: зачем Денис Иванович вообще согласился на эту встречу.
Крапивин чувствовал все возрастающую неприязнь к расспрашивающему его человеку, потому что каждый вопрос касался неприятной ему темы. Он со страхом ощутил приближение головной боли. Ему казалось, что Сергей Бабкин смотрит на него с нескрываемым подозрением, что вот-вот он ударит по столику, и стеклянная столешница под его ударом, расколется на две части, а вместе с ней расколется что-то в затылке у Дениса, освободив дорогу боли. Мешала сухость во рту, и он чувствовал, что язык ему не повинуется.
– Прошу прощения, – в конце концов сказал Крапивин, не выдержав. – Я на одну минуту.
Он вышел, бесшумно ступая по тонкому ковру, думая о том, что графин цветного стекла – еще одна удачная находка дизайнера – будет резать ему взгляд своей синевой с всплесками оранжевого. Но в нем была вода, а пить Денису хотелось невыносимо.
Оставшись один, Сергей увидел на столе фотоальбом и удивился, что не заметил его раньше. Необычная вещь: в обложке, обтянутой темно-синим, почти черным бархатом, были проколоты дырочки, под которыми проступал белый фон; поначалу ему показалось, что проколы сделаны хаотично, но он отодвинул альбом чуть подальше, и они сложились в рисунок. Стены замка или крепости, над которыми летела стая голубей. Может быть, это были другие птицы, не голуби, но Бабкин проникся уверенностью, что это именно они, стоило ему вспомнить рисунки в квартире Владислава Захаровича Чешкина.
Секунду он колебался, но затем его неуверенность была побеждена несколько парадоксальным соображением, что Крапивин не разрешил бы ему посмотреть снимки. «Значит, нужно посмотреть без его разрешения». Так же бесшумно, как Денис Иванович, Бабкин подошел к арке, ведущей из гостиной в коридор, прислушался и различил слабое звяканье стекла. «Понятно. Похмелье у Здравомысла, вот он и мучается».
Он вернулся, открыл альбом. Задержал взгляд на первой странице, торопливо пролистал следующие, где повторялись одни и те же лица, незаметно взрослеющие от снимка к снимку. Больше всего здесь было фотографий Полины Чешкиной, и Сергей подумал, что снимал ее брат: на них она казалась красавицей, чего в жизни не было. Промелькнули несколько снимков самого Дениса, и вдруг, перекинув очередной твердый лист, Бабкин уткнулся взглядом в поразительно знакомую и в то же время шокирующую фотографию.
На ней были сняты его бывшая жена и Крапивин. Знакома она была для Бабкина оттого, что он хорошо помнил тело Ольги – ладное, женственное, с тонкой талией, выпуклым животом, рыхловатыми нежными ягодицами. Шокирующей – потому что рядом с ней на кровати был голый Крапивин, забросивший ногу на бедро Ольги, смеющийся Крапивин, ласкающий худой рукой ее грудь, зажав длинный сосок между указательным и средним пальцем.
Они явно не позировали фотографу, а снимали себя сами – такое откровенное удовольствие и расслабленность были написаны на лице Дениса, каких не было ни на одном из предыдущих снимков. Присвистнув от изумления, Бабкин пролистнул еще несколько страниц. Все они оказались заполнены похожими снимками «семейного ню». Откровенно порнографических фотографий не было, но на каждой бросались в глаза переплетения тел, нагота, подчеркнутая каким-нибудь нарочито нелепым предметом гардероба вроде галстука на Крапивине или шарфика на Ольге. Эти двое занимались любовью, фотографировали сами себя, принимали вызывающие позы, хохотали, ласкали друг друга... Бабкин заставил себя досмотреть альбом до конца, но серией этих совместных кадров он заканчивался.
– Вот, значит, в чем дело, Денис Иванович, – протянул Сергей, вернувшись к самой первой фотографии и намереваясь ее достать, чтобы посмотреть число. Число – это важно. Если снимки относятся к тому времени, когда еще жив был Силотский, тогда можно будет...
– Что вы делаете? Кто вам позволил?!
Он резкого окрика Бабкин вздрогнул и выронил альбом. В комнате стоял Крапивин, и Сергей недобрым словом помянул ковры, позволявшие бесшумно ходить по всему дому.
– Вы что, не знаете...
Денис стремительно подошел к нему, выхватил альбом, опустил глаза на фотографию. Несколько секунд молчания – и он перевел взгляд на сыщика; сказать, что именно отразилось в этом взгляде, Бабкин бы не смог, но по его спине прошла волна холода.
Ознакомительная версия.
