Ознакомительная версия.
– Взгляните.
Бабкин протянул включенный фотоаппарат, на экране которого высветился последний сделанный им снимок.
– Можем на монитор компьютера вывести, если хотите, – предложил Макар, но мужчина покачал головой.
– Не надо выводить, хорошо видно. Да, это одна из баб, встречавших Качкова. Я ее частенько с ним видел, она обычно дожидалась его неподалеку, в кафе.
– Итак, Крапивин подговорил Марию Томшу выманить Дмитрия Силотского из квартиры Николая Чешкина, который, оставшись в одиночестве, покончил с собой. Затем Денис Иванович, недолго думая, свалил всю вину на Силотского, а заодно убедил третьего из приятелей, Швейцарца, не подавать руки мерзавцу.
Бабкин сидел в одном из синих кресел Макара, проговаривая вслух то, что было им известно, и делая короткие пометки в блокноте. Макар слушал его, полуприкрыв глаза. Раннее апрельское утро било в окна – Илюшин убедил Бабкина открыть шторы, и тот неохотно согласился, поддавшись на доводы Макара, что снайпер, если уж такого наймут, сможет пристрелить их и на улице, и шторы не станут ему помехой. Солнечные лучи заставляли Сергея щуриться и буквы расплывались перед его глазами.
– Сама Томша, как мы выяснили накануне, хорошо знакома с Владимиром Качковым и, вероятно, является его любовницей. Что из этого следует?
– Ничего, – тут же отозвался Илюшин. – Кроме разве что правоты Анны Леонидовны, обвинявшей своего мужа в изменах. Твоя бывшая жена тоже знакома с Качковым – и что из этого следует?
Сергей хмуро посмотрел в его сторону и закрыл блокнот.
– Что они объединились с Томшей и прикончили Ланселота, – брякнул он в расстройстве. – Макар Андреевич, мы работать будем? Оперативно-следственная группа, напомню тебе, отпустила Швейцмана – значит, у них нет серьезных доказательств. Мы с тобой занимаемся какой-то ерундой, удовлетворяя твое любопытство и выявляя «невидимые связи». Все это, конечно, очень интересно, но Машка с Костей по-прежнему сидят за пятьдесят километров отсюда, и не могут же они прятаться там до бесконечности!
Он вскочил, рассерженно прошелся по гостиной.
– Впору вытаскивать признания вручную из этого подрывника – бывшего спецназовца! Макар, я на полном серьезе!
– Попрошу без криминала. Я сам могу дать новую информацию к размышлению, без применения тобою грубой физической силы.
– Какую информацию? – Бабкин остановился посреди комнаты, подозрительно глядя на Илюшина.
– Я уже говорил тебе и повторю снова: ты недооцениваешь роль Крапивина в этом деле. Особенно если учесть, что Денис Иванович некоторое время ходил в тот же спортзал, что и Ланселот со Швейцманом.
– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Сергей.
Макар пожал плечами и объяснил, что об этом упомянул Швейцман в разговоре.
– И ты молчал?!
– Вот сейчас говорю, – ухмыльнулся Илюшин. – Если хочешь, можешь съездить к Денису Крапивину и спросить, не он ли является сообщником Владимира Качкова и где сейчас заместитель Ланселота.
Бабкин посмотрел на Макара и убедился, что тот не шутит.
– Тогда чего мы ждем? – спросил он, открывая записную книжку и листая ее в поисках телефона Крапивина.
– Я с тобой не поеду, мой торопливый друг. Отправляйся один.
Озадаченный Сергей захлопнул блокнот.
– Макар, я тебя не понимаю. Кто обосновывал необходимость общения со всеми лицами, участвующими в деле? Ты разговаривал с Крапивиным один раз – на похоронах, и то, что он рассказал тебе, оказалось верным лишь отчасти. Ты не хочешь встречаться с ним, потому что он один раз убедительно солгал, одурачив тебя? Но лгут все, Денис Иванович – не исключение...
– Дело не в этом. Нет никакой необходимости встречаться с Крапивиным, потому что у нас уже есть все данные, необходимые для раскрытия этого дела.
– Неужели?
– Именно так. Мы просто не можем ими воспользоваться. Мне не хватает какой-то ерунды, которая расставила бы все по своим местам, и я допускаю, что эта ерунда отыщется именно у Дениса Ивановича по прозвищу Пресноводное.
Он достал из кармашка кресла альбом, вырвал лист и пошарил в кармане, ища огрызок карандаша и всем видом показывая, что не сдвинется с места.
– Замечательно, – пробурчал Бабкин, выходя в прихожую, – значит, я еду за ерундой, а ты остаешься рисовать свои дикие рисунки.
– Серега, будь с ним очень осторожен, – крикнул Илюшин ему вслед. – Насчет прямых вопросов я пошутил, не стоит спрашивать его, зачем он подставил кролика Роджера!
– Какого... Черт возьми, Макар, какого кролика?!
– Эх ты... – донесся из гостиной снисходительный голос. – Классику не знаешь.
Бабкин постоял полминуты, ожидая продолжения, но из комнаты не донеслось больше ни звука. Обозлившийся Сергей мысленно обругал Илюшина и вышел из квартиры, не забыв предварительно осмотреть лестничную клетку в глазок.
* * *
Петр Петрович Арефьев, приземистый мужчина с доброжелательным лицом землистого цвета и перекаченными буграми бицепсов, которые он обычно прятал под рубашкой с коротким рукавом, вышел из подъезда со спортивной сумкой в ту самую секунду, когда Сергей Бабкин предлагал Макару к нему наведаться. Мягко улыбнувшись детям, игравшим у подъезда, Петр Петрович обошел их рисунки на подсохшем асфальте и сел в машину – неброскую грязно-серую «пятерку», припаркованную под окнами. Затем прикрыл глаза и прислушался к окружающему пространству.
В том, что нанявший его человек попытается его убить, Арефьев с некоторых пор не сомневался. Он являлся единственной ниточкой, ведущей к нему, а заказчик поставил на карту слишком многое, чтобы не перерезать эту ниточку. И к тому же был слишком умен и опасен.
Петр Петрович сидел в машине, прикрыв глаза, и казался со стороны расслабленным и умиротворенным человеком, слушавшим любимую музыку. Например, джаз. На самом деле в машине стояла тишина, джаза Арефьев не любил, а слушал он самого себя.
Предчувствие опасности не оставляло его последние три дня, а это означало, что заказчик подбирается к нему. Интуиция зверя, какой мог бы позавидовать Макар Илюшин, была одним из самых ценных качеств Петра Петровича, и он делал все, чтобы ее развивать. Последние сутки он ничего не ел, и сейчас голова была ясной. «Ясность ума против слабости тела... не самый приятный выбор, но другого нам не предлагают». Петр Петрович усмехнулся и сунул ключ в замок зажигания.
– Тронулся, – сказал один из оперативников, следивших за неброской «пятеркой»
– Два дня сидел как сыч в норе, – отозвался второй. – Пора бы ему хоть за продуктами съездить.
– У него магазин под боком...
Арефьев выехал из двора и неторопливо поехал в сторону Ленинградского шоссе, выбирая небольшие улочки для того, чтобы срезать дорогу. Он негромко насвистывал, иногда с сожалением поглядывая на мобильный телефон, брошенный на соседнем сиденье, – с новой дорогой игрушкой предстояло расстаться. Как, впрочем, и со многим другим.
«Жизнь важнее, правда, Петр Петрович?» – риторически вопросил Арефьев, у которого была привычка уважительно обращаться к самому себе по имени-отчеству. Он считал, что заслужил право на уважение.
В намеченном дворе он остановился и вышел из машины другим человеком. Этот другой ничем не отличался от Петра Петровича внешне, но движения его были стремительными, а показное дружелюбие исчезло с лица, сменившись напряженным вниманием. Он пересек двор, сел в стоящий за гаражом-«ракушкой» темно-синий «Гетц», и машина рванула с места, набирая скорость.
Заранее подготовленный план не дал сбоев ни в одном пункте, и час спустя Арефьев выехал из Москвы с комплектом новых документов и уверенностью в том, что теперь его никто не найдет – ни заказчик, ни оперативники, злобно матерящие спецназовца, так легко вышедшего из-под наблюдения.
* * *
Денис Крапивин проснулся очень рано, и первым его побуждением было позвонить на работу и сообщить, что он заболел и потому не придет. Но он тут же вспомнил, что сегодня суббота и не нужно никому звонить, ни перед кем отчитываться... Можно остаться дома, позавтракать, потом ждать звонка от Ольги. В том, что она позвонит, Крапивин не сомневался: ей тяжело находиться в одиночестве, она никак не может привыкнуть к пустой квартире, не может ужинать одна. При мысли о том, что в какой-то степени заменяет ей покойного мужа, Денис прикрыл глаза и внятно проговорил про себя: «С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена; как огромная, на весь мир рыхлая губка; как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и проросло грубым мхом». Это помогло. Пока он произносил цитату, Ланселот исчез из его мыслей, и в них воцарился лес.
Голова Дениса была на удивление ясной. Он не помнил, как уснул, вернувшись из кафе, но, судя по тому, что брюки и джемпер висели на своих вешалках, а не были небрежно брошены на кровати, его аккуратность ему не изменила. «Если я доживу до старости, то превращусь в отвратительного педанта. Впрочем, я уже и сейчас, по мнению многих, отвратительный педант».
Ознакомительная версия.
