Владимир Дугин - Рондо смерти

Кое-кто из читающих эти строки, спустя страницу воскликнет: "Это же совсем просто, я тоже догадался бы!" Так обычно говорил доктор Ватсон после того, как Шерлок Холмс подробно объяснит ему ход своих умозаключений. Ну-ка, отложите книгу и попробуйте сделать это самостоятельно. Утверждаю, что вы сейчас уже располагаете всеми данными, всей той информацией, которая была у меня, когда ко мне пришло «озарение». Не получается? Тогда читайте дальше и не судите меня слишком строго за то, что я оказался таким тугодумом и не понял всего с самого начала.

При решении самых различных вычислительных задач, например, при использовании метода Монте Карло, возникает необходимость иметь набор так называемых "случайных чисел", никак не связанных между собой. Существует множество "генераторов случайных чисел", и одним из наиболее распространенных приемов является использование отдельных групп цифр, так сказать «кусков», нарезанных из какой-нибудь бесконечно длинной цифровой последовательности, например, какого-нибудь иррационального числа. А среди этих последовательностей самой популярной и широко применяемой является знаменитое "число пи", выражающее, как всем известно еще со школьной скамьи, отношение длины окружности к ее диаметру. Я помнил восемь знаков, перечисление которых звучало, как белый стих: "Три, четырнадцать, пятнадцать, девяносто два и шесть", 3,1415926… Ряд этот, дающий все более и более точное значение "числа пи", рассчитывали многие математики, начиная с Архимеда, и ценою больших усилий и затрат времени довели его до 707 знаков, правда, с ошибкой в пятьсот первом знаке, так что все последующие были неверны… После того, как появились первые ЭВМ, ряд удлинялся гораздо быстрее и в настоящее время насчитывает миллионы знаков, в которых не удается заметить никакой закономерности, это, как выражаются математики, "псевдослучайная последовательность".

Виктор Богданович не стал использовать для ключевого числа цифры, составляющие год его рождения, как это делают для облегчения запоминания кода пассажиры на вокзале, когда прячут вещи в камеру хранения. Жуликам, хорошо знающим психологию таких простаков и умеющих на глаз определить примерный возраст «клиента», остается только перебрать несколько последних цифр на замке, чтобы открыть камеру и добраться до ее содержимого. Он взял настоящее "псевдослучайное число", вспомнив первые восемь знаков ряда «пи». Разбив их на две группы, выписав цифры через одну: 3452 и 1196, он на всякий случай еще и переставил их наоборот, чтобы не очень уж бросалась в глаза знакомая многим последовательность: 2543 и 6911. И, как показали дальнейшие события, этого оказалось достаточно, чтобы надежно засекретить ключ шифра: 25436911. Между этими цифрами, конечно, не было никакой логической связи, зная предыдущие, никакими вычислениями нельзя было найти последующую. Но было "общее происхождение". Недаром цифры на кольце Генрика показались мне странно знакомыми. Если бы я вспомнил о случайных числах раньше и прочитал свой мнемонический стишок, глядя на выгравированный ряд 2 — 5 — 4 — 3, бриллиант, возможно, был бы уже у меня в руках.

Я ввел программу в калькулятор и принялся за работу, не забывая о том, что пересчитал подлинные числа шифровки еще и по своей программе, прежде чем изготовить «копию». Уже первые разгаданные буквы стали складываться в осмысленные слова и фразы, это свидетельствовало, что я на верном пути. Через тридцать минут передо мной лежал полный текст записки Виктора Богдановича.

Выстраивая ловушку для криптологов Организации, я почти точно угадал ход мыслей покойного профессора. Он действительно спрятал бриллиант в институтском парке. Но только не под памятником погибшим студентам.

Впрочем, это тоже был своего рода «памятник» — реликтовое дерево, гинкго, представитель рода голосеменных, когда-то заселявших почти всю сушу и служивших пищей первобытным ящерам. В Городе было несколько таких деревьев, тщательно оберегаемых ботаниками, одно из них росло в институтском парке. Его толстый ствол с почти гладкой корой и высоко начинающейся кроной мало отличался от стволов других старых деревьев, и только необычные листья в виде маленьких вееров говорили о том, что это представитель древнейшей флоры, что его предки шумели листвою над головами игуанадонов и стегозавров.

С большим трудом мне удалось подавить в себе желание немедленно мчаться в институтский парк и выкапывать бриллиант. Следовало хотя бы дождаться темноты, полной, настоящей темноты, а не вечерних сумерек, наступивших сейчас. Кроме того, мой щуп реквизировал Антон, другого у меня не было, и нужно было чем-то его заменить.

Поразмыслив, я вспомнил, что на стене прихожей висит старый велосипед. Вероятно, он остался еще от прежних хозяев квартиры, и его сохранили для придания ей обжитого вида, хотя нынешние обитатели были всего лишь временными постояльцами. В сумочке для инструментов, которая, как обычно, располагалась на раме велосипеда под седлом, я нашел ключ для регулировки натяжения спиц и с его помощью вынул одну из них. Получившийся щуп был коротковат, но придется довольствоваться им. Авось Виктор Богданович не закопал свое сокровище очень уж глубоко. Саперную лопатку я всегда возил с собою в багажнике, таким образом, орудиями кладоискателя я был теперь обеспечен полностью.

Отправиться в поход за кладом я решил в три часа ночи. До этого момента оставалось еще много времени, поэтому, я снова присел к столу и перечитал расшифрованный текст. Одна фраза его была мне не совсем понятна: "Бриллиант я положил в то, что мама в детстве запрещала тебе трогать, и закопал…" Очевидно, это какая-то старинная шкатулка или резная коробочка, в которых хранят семейные драгоценности, сувениры и реликвии. Константин, конечно, сразу догадался бы, о чем идет речь, но, для меня это пока было тайной — не существенной и не надолго, думал я. И снова ошибся, причем моя ошибка едва не привела к самым неприятным последствиям.

Размышляя о том, как могло выглядеть хранилище «Суассона», я рассеяно рассматривал узор на ковре, прибитом над диваном у противоположной стены. Очевидно, прежние владельцы квартиры увлекались разнообразными видами спорта, так как на этом ковре располагались скрещенные рапиры и теннисные ракетки, а над ними висели старомодные боксерские перчатки из коричневой кожи.

Постороннему наблюдателю, скажем, какому-нибудь шпиону Организации, мои действия в тот вечер могли бы показаться, мягко говоря, несколько странными. Действительно, только что я возился с велосипедом, зачем-то в поте лица вывинчивая из его переднего колеса спицу, а потом, посидев несколько минут за письменным столом, вдруг быстро поднялся, вышел в переднюю и стал вставлять спицу на прежнее место…

Дело в том, что я нашел другой, гораздо лучший щуп, а мое стремление к порядку, подкрепленное профессиональной привычкой не оставлять лишних следов своих действий, не позволяло мне просто бросить спицу на стол или в какой-нибудь угол, отложив восстановление велосипеда на неопределенное «потом».

Вернувшись в кабинет, я снял с ковра одну из рапир, отвинтил от клинка рукоятку с чашкой и защитный наконечник, в результате чего получил отличный щуп.

Я сжег в пепельнице листок с расшифрованным текстом на тот случай, если бы в мое отсутствие в квартиру пожаловали бы незваные гости, и тщательно перемешал пепел.

Я проверил свой, вернее Клавин, пистолет, который так и не успел обменять на бывший у меня прежде, так что если бы меня задержала милиция, могло возникнуть недоразумение по поводу несовпадения номера имеющегося у меня оружия с номером в документе на право его ношения.

Я надел бронежилет. Я зачем-то побрился и почистил зубы. Я мерял комнату шагами из угла в угол, имитируя трубные звуки моего любимого марша "Бой под Ляоляном". А до трех часов все еще было далеко.

Когда стрелки на моих «командирских» показали три ноль-ноль, я давно уже сидел за рулем «жигулей», испытывая специфическое напряжение перед неизвестным, какое дано испытывать, вероятно, лишь искателям кладов и мореплавателям, отправляющимся на поиски новых островов.

Хотя дни стали короче, а институтская администрация по-прежнему соблюдала режим экономии электроэнергии, и все фонари были погашены, в парке было светлее, чем в прошлый раз. Сильный ветер разогнал тучи, дождь прекратился, и свет месяца в последний четверти беспрепятственно проникал сквозь оголенные ветви.

Я добрался до одиноко растущего на перекрестке асфальтированных дорожек гинкго, прислонился к его стволу и замер неподвижно, прислушиваясь и приглядываясь. Плотно посаженные и густые кусты шумели под порывами сырого холодного ветра, темные институтские корпуса смотрели на меня квадратами черных окон, где-то далеко постукивал по рельсам поезд.