Она имела странный сладковатый запах, незнакомый мне, но приятный. Осторожно наклонив флакон над тазиком, я начал сливать ее. Жидкость текла не так, как вода или спирт, а немного замедленно, казалось, это какой-то густой, совершенно бесцветный и прозрачный сироп, правда, не тягучий, капли отрывались, не оставляя за собой длинной нити-хвостика, как это бывает с расплавленной смолой или густым клеем.
И вот, когда флакон почти опустел, над поверхностью жидкости, как островок во время отлива, показалась какая-то выпуклость… Еще несколько секунд, и на дне склянки остался лишь прозрачный камешек, величиной с косточку персика и примерно такой же формы, остро поблескивающий гранями в лучах утреннего солнца даже сквозь мутное стекло.
Я слил остатки жидкости и осторожно вытряхнул камешек на белый лист бумаги.
Жидкость не смачивала грани алмаза, ее остатки впитались в бумагу, образовав медленно расплывающееся темное пятно, напоминающее пятно от масла или какого-нибудь жира, а сам камень остался совершенно чистым, на нем не было ни одной капли. Я переложил его на сухое место, и вокруг бриллианта задрожали радужные зайчики. Знаменитый «Суассон» предстал, наконец, предо мной во всей своей красе, не отягощенный ни замысловатой оправой, ни обрамлением из более мелких самоцветов. Он действительно был очень красив.
Итак, разъяснилась последняя загадка, заданная мне Виктором Богдановичем. Чтобы укрыть бриллиант от случайного нескромного взора, хитроумный профессор поместил его в специально составленную жидкость, показатель преломления которой был почти таким же, как у алмаза, то есть 2,417. Погруженный в нее «Суассон» как бы «растворился», стал камнем-невидимкой, а сам сосуд казался пустым или наполненным водой, что едва не ввело меня в заблуждение, и я выбросил его, как опорожненную бутылку из-под пива, хотя эта «бутылка» стоила десять миллионов долларов.
Моя ошибка извинительна, я принял жидкость во флаконе за дождевую воду, а в воде, как я знал, бриллиант, в отличие от бесцветного сапфира, который иногда пытаются выдать за алмаз, был бы хорошо виден. Этим различием свойств сапфира и алмаза, кстати, пользуются ювелиры, чтобы распознать подделку.
Стеклянный флакон был удобен еще и тем, что, в отличие от кожаной коробочки, не гнил, не окислялся, как металлическая шкатулка, его нельзя было обнаружить миноискателем.
Когда мне удалось, наконец, оторвать взгляд от сверкающего чуда, я рассмотрел флакон внимательнее и обнаружил на его плоском боку вытравленную плавиковой кислотой надпись: УКС.ЭС. Уксусная эссенция — вот что держала в нем мамаша Константина, работавшая в институте! Подобно большинству химиков, она использовала в быту лабораторную посуду. Хоть я и не химик, но помню, как в студенческие годы мы сами держали пиво и квас в больших бутылях с устрашающей надписью: СН3СОСН3. И, конечно, она запрещала своему сыну, любившему, как и все дети, острое и «кисленькое», трогать флакон. Если бы посудину нашел Константин, он сразу узнал бы ее и ни за что не забросил бы в кусты.
Я просидел за письменным столом часа полтора, не в силах оторваться от созерцания бриллианта, и размышлял о его удивительной судьбе. Что было с ним до того, как он попал в семью графов Брайницких, через чьи руки он прошел? Наконец, солнце переместилось и перестало играть на гранях «Суассона». Только тогда я встал, вылил загадочную жидкость обратно во флакон, решив, что надо будет позже отдать ее в лабораторию на анализ для полноты картины. Потом убрал в комнате и с облегчением снял бронежилет. Сделать это раньше мне было, конечно, недосуг.
Бриллиант я завернул в носовой платок и нарочито небрежно, сам посмеиваясь над своей мальчишеской рисовкой, сунул в карман. При этом у меня мелькнула мысль, что случайная песчинка, попавшая туда во время моих ночных раскопок, может попортить это произведение ювелирного искусства, поцарапать его идеально отшлифованные грани. Но я тут же сообразил, как беспочвенны эти опасения — поцарапать самое твердое в природе вещество! Это мог бы сделать лишь другой алмаз, да только в последнее время я что-то не находил их в своих карманах…
"Надо бы выпить кофе", — подумал я. И тут резко зазвонил телефон.
Я пал, и молнии победней
Сверкнул и впился в тело нож.
Тебе восторг мой, стон последний,
Моя прерывистая дрожь.
Н.Гумилев
Когда я снял трубку, то не сразу узнал голос Вероники, так он изменился. Не осталось и следа мягких, вкрадчивых интонаций, придыханий в конце фразы, манерного растягивания слов. Она очень торопилась.
— Ты еще здесь? Скорее уходи, они уже идут к тебе!
Не стоило тратить времени на выяснение, кто такие «они», и как она узнала номер моего телефона. Я задал только один вопрос:
— Ты дома?
— Да. Уходи скорее!
Но мне нужно было выяснить еще кое-что.
— Ты одна?
— Да! Не трать зря время, уходи, ты что, не понимаешь?!
— Ладно, иду. Пока.
— Прощай… И прости меня.
Она положила трубку.
Итак, она все-таки не сумела сыграть свою роль, данную режиссерами Организации, до конца. Я всегда считал женщин ненадежными агентами из-за повышенной эмоциональности, хотя история дала немало примеров их блестящей работы, начиная с библейской Юдифи, Мата Хари — знаменитой танцовщицы-шпионки, и кончая некоторыми нашими современницами, имена которых пока не стоит называть.
Размышляя над этим, я гнал свои «жигули» по кратчайшему пути к дому Вероники. Предупредив меня, она подписала себе смертный приговор, и люди Организации не замедлят привести его в исполнение, как только у них найдется на нее свободная минутка. Но, вероятно, сейчас им было не до того, да и число палачей заметно поубавилось после разгрома ударного отряда и произведенных затем арестов. Поэтому, когда я подъехал к знакомому двору, все еще загроможденному строительными панелями, почетного караула там не было.
Вероника открыла сразу, как будто стояла за дверью и ждала звонка. А может, так и было? Она показалась мне очень бледной, но когда увидела меня, щеки ее порозовели.
— Ты… Это ты!
— Да, как ни странно. Поехали.
В отличие от меня, она не задала ни одного вопроса, а покорно направилась к машине. Нужно было увезти ее и спрятать куда-нибудь подальше. Я знал одно подходящее местечко, а пока мы ехали, Вероника многое мне рассказала, хотя, чтобы рассказать все, понадобилось бы, вероятно, кругосветное путешествие. Но и того, что я успел узнать, хватило для оценки ситуации.
Мой непосредственный начальник, «парашютист», как я привык его называть, оценив ситуацию в стране и свои перспективы, принял предложение мафии, о котором я догадался, когда у Антона возник к нему повышенный интерес. И первым его подарком своим новым друзьям была моя голова. Он сообщил им адрес моей новой квартиры, дал номер телефона. Сперва они хотели, чтобы Вероника вызвала меня — вот откуда она узнала мой номер, но потом, выяснив, что я еще ей не звонил, и, понимая, что если она позвонит мне первой, это покажется очень странным, решили не ждать, а зайти ко мне в гости и заодно пошарить в моих бумагах. Я думаю, Антон рассчитывал найти там кое-какие сведения о «Суассоне», который был бы ему сейчас очень кстати.
Представив себе, как чужие грязные руки роются в моих вещах, я резко затормозил. В конце концов, не все наши работники продали свои души дьяволу. Можно позвонить "куда следует", как выражались в черной памяти тридцать седьмом году, пусть застанут моих «гостей» на горячем. Это займет у меня всего лишь несколько минут. Вот, кстати, и телефонная будка.
— Подожди немного в машине, не выходи.
Я не хотел, чтобы кто-нибудь ее увидал. Потом я часто вспоминал эти свои слова.
Будка стояла на углу, метрах в двадцати от того места, где я остановил машину. Я закрыл за собой тугую дверь, чтобы случайный прохожий, которому тоже понадобится позвонить, дожидаясь своей очереди, не услыхал разговора, тема которого могла показаться ему интересной.
Но тут я обнаружил, что автомат не работает. Трубка, несмотря на бронированный кабель, была оторвана. Край непуганых хулиганов, благословенная страна развитого социализма! Я выругался про себя и вышел из будки. Вторая находилась совсем рядом — за углом. Когда я вошел в нее, из переулка напротив медленно выехала салатная «волга».
Мало ли салатных «волг» разъезжают по улицам Города! Но на всякий случай я повернулся к ней спиной и сделал вид, будто шарю в карманах в поисках монетки. Если даже это они, то вряд ли смогут узнать меня сзади, сквозь мутное стекло, а когда машина эта проедет, я вернусь к своим «жигулям». Звонить отсюда не имело смысла, так как, хотя трубка на этот раз была на месте, сняв ее, я услыхал только немую тишину.
И тут грохнул оглушительный взрыв. Меня спасло то, что я был за углом, скрывавшим от меня «жигули». Осколки моей машины срезали почти все ветки с деревца, росшего на краю тротуара, а ударная волна вышибла стекла в доме, расположенном напротив, по диагонали перекрестка.
