– Батя, я же не пустой приехал, тоже понимаю.
Нил достал «столичную» и протянул деду. Тот не принял, и Нилу пришлось водрузить напиток богов на бочку с удобрениями.
– Не, лучше проваливай, хлопот потом не оберешься. – Старик взялся было продолжать заклеивать шланг. – Дорогого это стоит, тут одной не отделаешься.
Но Нил не дал ему продолжить и подошел совсем близко.
– Понимаю, вот, держи, на поправку шланга, а то огурцов не дождешься.
Сумма настолько потрясла старика, что он, медленно убрав деньги в носок, направился к выходу, буркнув:
– Жди тут, схоронись только.
Бутылка исчезла непонятно как и куда.
Старик вышел и начал запирать дверь, но Нил его опередил.
– Батя, как зовут, я забыл тебе сказать, а то приведешь непонятно кого.
– А я думал, что тебе без разницы, здесь уже все одинаковые. Ну?
– Сапунова Света, третий корпус, палата семь.
И сердце заработало в такт секундной стрелке…
Прошло довольно много времени, Нил вглядывался в темноту, но ничего не было видно, и тишина только усиливала отчаяние ожидания. Наконец что-то белое мелькнуло в зелени кустов, и горбун загремел связкой ключей. Лиз он прислонил к стеклянной стенке парника. Поверх длинной ночной рубашки был наброшен невероятной грязи ватник. Нил тихо вышел и, не сказав старику даже спасибо, быстро поднял на руки девушку и почти побежал в сторону забора.
– Не беги, сторож еще ужинает, успеешь.
Старик долго стоял у дверей теплицы, вглядываясь в темноту, пока белый подол, мелькавший среди деревьев, не пропал из виду.
В теплице он взял лопату, выкопал ямку и опустил туда поллитровку.
– Завтра, пожалуй, куплю пряники и баклажанной икры. В четверг отдам Женьке, пусть побалует внучку.
Прозрачные глаза старика наполнились влагой. Дед Кешок не пил водку, да и вообще ничего спиртного не пил никогда – даже там, даже тогда, в тридцать седьмом…
– Я хочу спать.
Лиз говорила спокойно, но была настолько слаба, что самостоятельно не смогла переодеться и Нилу пришлось стягивать с нее больничные лохмотья. Потом он отнес ее в ванную и долго мыл, ужасаясь ее худобе.
– Ничего, ничего, были бы кости, мясо нарастим. Я тебя откормлю как кабанчика.
Лиз равнодушно подчинялась, нисколько не стесняясь наготы. Потом Нил поил ее горячим чаем с медом. Лиз даже не могла держать чашку, закутанная в одеяло, она, как больной ребенок, только открывала рот и заснула мгновенно. Один раз только она пошевелила рукой и почти одними губами произнесла:
– Я знала, что ты… – Но Нил уже целовал драгоценное лицо и гладил стриженую голову.
– Молчи, молчи, все прошло. Я увезу тебя отсюда. Спать пока, только спать.
Утром, как только открылся первый магазин, Нил неслышно прикрыл дверь и рванул за молоком. Накрапывал дождь, утренние запахи весны наполнили гордый, грязный и голодный Ленинград, и город стал похож на старого бедного интеллигента, собравшегося в филармонию и надевшего парадный костюм времен далекой молодости. Нил мчался по улице и счастье, которое он так долго ждал, утренним ярким шаром поднималось над ржавыми крышами родного города.
– Я вылечу ее и сделаю самой счастливой на земле. У нее опять вырастут длинные волосы, и она будет закалывать их днем в тугой пучок, а ночью распускать. Мы будем жить на острове и нарожаем кучу детей! Нет, пока надо поправить ее – все остальное потом. Потом, потом…
Нил чуть не врезался в «жигули», за что услышал в свой адрес много выразительных слов. Все, все теперь было не важно в этой жизни, потому что его сокровище было спасено.
Сверху кто-то решил заняться утренней уборкой, потому что по улице летели листы бумаги. Нил высоко подпрыгнул и на лету схватил летящий на него лист.
«Tu sais, finalement je n’ai pas pu кtre avec personne aprиs toi, c’йtait comme une obsession. Ou bien tu m’aurais empoisonnй par toi-mкme. J’ai rencontrй des mecs pas mal et mкme trиs bien, mais dиs qu’il s’agissait de l’amour ou d’intimitй c’est ton image qui apparaissait et tout dйsir disparaissait. Je fais mкme pitiй а tout ceux qui me draguent. Ces petits cons espиrent et souffrent en vain.
Je suis а toi Nil mкme si toute ma vie passera en attente… mais je suis persuadйe que nous nous retrouverons encore dans notre train en йcoutant son petit bruit sur des rails, en regardant par la fenкtre, en buvant du thй dans les verres… Tu t’en souviens ces supports en ferraille rigollots?…et de se souvenir, et de rigoler, bien sыr de rigoler sur notre passй qui йtait si stupide.
Et on se mariera а Paris et je ne manquerai pas de mettre les gants blancs et les petites filles en robes en dentelles porteront des bouquets de fleurs.
Ah, j’ai oubliй de te poser une question, si tu savais jouer aux йchecs. J’aurais bien voulu que tu apprennes ce jeu а notre fils. Je vous imagine assis sur la vйranda en train de dйplacer ces petites piиces magiques et il fait si silencieux chez nous, si calme, parce que je ne viendrai jamais vous dйranger. Pourvu que tu rentres le plus vite possible… ou moi, je…» [11]
Нил стоял у парадной в оцепенении, потом поднял голову и посмотрел наверх, но увидел только руку, которая бросала листы бумаги.
– Lise!!! Lise!!! Non! Tu prendras froid! Je cours…[12] – почему-то по-французски прокричал Нил и рванулся в парадную.
Монументальный лифт не работал, и он бегом взлетел на шестой этаж. Палец вжался в кнопку звонка.
– Кто там? – послышался, наконец, сонный старушечий голос.
– Бандероль. Ценная.
Дверь в бывшую квартиру Яблонских, соединенную с его каморкой тем самым балконом, на котором стояла Лиз, чуть приоткрылась. Этого было достаточно.
Нил отпихнул мелкую старушонку и рванулся по знакомому коридору.
– Караул! – заголосила старушонка. – Бандиты!
Из туалета вынырнул какой-то лысый субъект, но увидев несущегося прямо на него Нила, занырнул обратно.
На кухне тетка уронила чайник.
Нил со всей силы надавил на шпингалет и распахнул балконную дверь.
На балконе Лиз не было. В комнате – тоже. Только вещи разбросаны, будто после лихорадочного обыска.
В ванной тоже никого.
Через открытую балконную дверь Нил услышал крики и женский визг.
Он перевесился через грязные перила и посмотрел на улицу…
Летя по лестнице вниз, он расталкивал народ, высунувшийся из своих каморок на доносившиеся с улицы вопли. Он поднял ее почти невесомое тело и, не понимая, что делает, понес по улице. Люди шарахались в разные стороны, машины тормозили рядом, но Нил не видел и не слышал ничего…
– Руки! – гавкнул мент, и наручники больно стянули запястья.
В крытом кузове было темно, разило перегаром и блевотиной. Холод лютым ознобом заколотил всего Нила. Он опустился на пол и закрыл глаза.
«Я не смогу научить его играть в шахматы, потому что его нет, а теперь не будет никогда…»
Нил завыл зверем, но никто не слышал его крика.
– Корбо, на выход! С вещичками!
– Не журись, паря! – осклабился беззубым ртом вертлявый субъект с проваленным сифилитическим носом. – В «Крестах» лафа тебе будет, ребята там фартовые, француженок любят.
– Ты, Дуст, не того на измену сажаешь. – Неопрятный грузный бродяга высморкался в пальцы, обтер руку об штаны. – Не видишь, фраерок с вольтами, ему твои подначки до фени… На-ка конфетку, милай.
Он достал из кармана добротного кожана, принадлежавшего прежде Нилу, барбариску в мятой, облепленной табачными крошками обертке.
– O, merci beaucoup, Monsieur, je suis trиs reconnaissant…[13]
Нил жадно схватил леденец, развернул, закинул в рот.
Бродяга со значением посмотрел на Дуста: мол, а я что говорил.
Железная дверь в «отстойник» при отделении милиции со скрежетом отворилась.
– Ну… – поигрывая дубинкой, процедил сержант.
Нил послушно шагнул к дверям.
– Руки, – флегматично напомнил сержант.
Заложив руки за спину, Нил, конвоируемый сержантом, прошел длинным серым коридором и оказался в глухом дворе, обнесенном по периметру высокой кирпичной оградой.
Впритык ко входу стоял зеленый фургон автозака.
– Мордой в стену! – приказал Нилу сержант и стукнул дубинкой в стену фургона. – Эй, на бригантине, принимай добро!
Что-то скрипнуло, об асфальт стукнули подошвы сапог, зашуршали бумажки.
– Этот, что ли? – спросил молодой голос.
– Этот. – Сержант ткнул Нила в спину. – Полезай.
С крутой подножки Нил ступил в спертый полумрак, пропитанный вонью немытых, спрессованных тел.
– Вам прямо, – насмешливо произнес сзади тот же молодой голос. – Отдельное купе.
Нил с трудом, склонив голову и пригнув колени, втиснулся в железный ящик. Хлопнула дверца, и мир погрузился в полную черноту…
– Басов!
– Я!
– Бирюков!
– Здесь!
– Богданов!
– Я!
– Я!
– Фуя! Кто Богданов?
– Я Богданов.
– А ты? Фамилия?
– Богданов-Березовский.
– Ну так ептуть?.. Богданов-Березовский!
– Я!
– То-то… Брюханов!
– Я!..
Окрики переклички, команды, перемежаемые матюгами, скрежет ворот, замков, засовов, заливистый лай конвойных псов – все эти звуки мучительно били по мозгам, отдаваясь в железных стенках. Нил застонал и, насколько хватало сил и пространства, стиснул уши ладонями.
– Ну, все вроде! Закрывай!
«Как это все? А я?» – подумал Нил, но голоса не подал. Забыли и забыли. Захотят – вспомнят, а туда, куда сгрузили прочих пассажиров, ему не очень-то и надо…
