— Что-нибудь найду.
— Вот и хорошо. А спиртное? — осведомилась Людмила Дмитриевна.
— Этого добра в погребе навалом, — ответила домработница.
— Замечательно. Им наверняка только и надо, что пожрать да напиться на халяву. Никитична, позвони Петровичу, пусть немедленно возвращается, от этой оравы можно ожидать чего угодно. Не удивлюсь, если они полдома разворуют. За ними нужен глаз да глаз, без охранника нам не обойтись.
— Людмила Дмитриевна, у Петровича сын на операционном столе.
— Мне нет до его проблем никакого дела! — возмутилась Ивченко. — Если охранник не вернется в течение часа, я его уволю! Понятно?
— Понятно. — Домработница обреченно вздохнула.
— Настасья Никитична, справишься со всем как надо, получишь хорошее вознаграждение, — примирительно сказала хозяйка.
Через несколько минут домработница набрала телефон Колосова и тревожным голосом спросила:
— Петрович, ну что там с твоим сыном?.. Как не нашел его? Может, ты больницу перепутал?.. Точно помнишь, что звонили из Третьей городской?.. Похоже, ты был прав, это розыгрыш, и я даже догадываюсь чей. — Никитична перешла на шепот: — Сашкин, чей же еще! У нас тут такое творится… Толпа его приятелей взяла дом измором. А к ним еще журналюги примазались, ходят тут, фотографируют… Мне велено всех накормить и напоить. Даже не знаю, как со всем управлюсь. А тебе Людмила Дмитриевна приказала немедленно сюда возвращаться, иначе грозится увольнением. Хорошо, что с твоим сыном все в порядке. Как не уверен? На звонки не отвечает? Ну мало ли, где он и что делает… Петрович, я тебя предупредила, а дальше ты уж сам решай, нужна тебе эта работа или нет. Все!
Переключив тюнер, Алина услышала совсем другие голоса.
— Светлана Петина, газета «Горовск сегодня», — представилась журналистка. — Как вы можете охарактеризовать направление своей живописи?
— Боюсь показаться нескромным, но я являюсь создателем нового жанра… Это, так сказать, фьюжн иконописи и сюрреализма.
— Что вас подвигло к такому смелому смешению жанров?
— Хочу заметить, что фьюжн не смешение, а сплав. А что меня подвигло… Пожалуй, сама жизнь.
Инициативу перехватила другая журналистка:
— Лиза Кайнова, еженедельник «Семь, семь, семь». Александр, на своих полотнах вы изображаете исключительно мужчин. Вам не нравятся женщины?
— Я очень люблю свою маму, и в мои ближайшие планы входит написать ее лик на холсте…
— То есть это будет изображение Богородицы с лицом Людмилы Дмитриевны?
— Давайте не будем говорить о том, что можно будет вскоре увидеть. Я пока не могу раскрыть вам все мои творческие планы.
— А в вашей жизни есть еще женщины? — Журналистка завуалированно поинтересовалась сексуальной ориентацией художника.
— Простите, а в вашей жизни есть мужчины? — Александр тут же адресовал ей свой вопрос.
— Конечно: муж, сын, коллеги…
— Я рад за вас. Молодой человек! — окликнул кого-то именинник. — Да, именно вы. Какое издание вы представляете?
— Виктор Дрозд, газета «Наше время».
— Замечательно. Виктор, я вижу, что вы просто горите желанием задать мне вопросы. Итак, я слушаю…
Дрозд прокашлялся.
— Александр, одна из ваших картин очень похожа на редкую икону Целителя Пантелеймона.
— Да, вы не ошиблись. Очень приятно иметь дело с культурными людьми. — Голос художника предательски дрогнул.
— Расскажите об истории создания полотна, — попросил журналист.
— Боюсь, на это уже нет времени.
— И все-таки, Александр, я думаю, что всем горовчанам будет интересно узнать, почему вы решили сделать репродукцию иконы, которая несколько лет назад была украдена из квартиры ваших соседей, заслуженных врачей России.
— Не понимаю, о чем вы… Все, интервью на сегодня закончено! Прошу всех пройти на первый этаж.
— Вы нас выгоняете? — прозвучал мужской голос.
— Я приглашаю всех к фуршетному столу.
— На кухню, где обедает прислуга? — язвительно заметил хриплый голос.
— Лично я не боюсь назвать себя слугой искусства, — патетично заявил Ивченко.
— Он просто душка! Я хочу его! — выкрикнул какой-то гей.
В другом крыле журналисты атаковали госпожу Ивченко.
— Скажите, Людмила Дмитриевна, как рано вы заметили у вашего сына талант? — поинтересовалась Кайнова.
— Уже в самом раннем детстве. Когда другие дети его возраста рисовали ничего не значащие каракули, Саша делал вполне осмысленные карандашные наброски окружающих предметов. Но особенно ему удавались портреты, — не без гордости за сына сказала «газовая леди».
— Скажите, а какое образование у вашего сына? — осведомилась Петина.
— При чем здесь образование? Талант либо есть, либо его нет. Ни одна самая именитая школа искусств не сможет научить бездаря держать кисть, зато она может лишить талантливого художника самобытности.
— Людмила Дмитриевна, скажите честно, вам нравятся работы вашего сына? — продолжала Петина свое интервью.
— Что за вопрос? Конечно, я являюсь поклонницей его творчества.
— А какая картина самая любимая? — уточнила Кайнова.
— Таких много.
— И все-таки?
— Мне нравится его автопортрет.
— Скажите, почему Александр изображает на своих полотнах исключительно мужчин? — спросила Петина.
— Мой сын в основном пишет картины на библейские сюжеты. Христос, апостолы — это ведь лица мужского пола, не так ли?
— А как же Богородица, Мария Магдалина? Вашего сына совсем не привлекают женские образы?
— Светлана, а почему вы пишете о культуре, а не о спорте или экономике? — с издевкой в голосе осведомилась госпожа Ивченко.
Петина не смогла оперативно ответить на ее вопрос. Тогда Людмила Дмитриевна поинтересовалась:
— У кого-нибудь еще остались вопросы?
— Да, у меня есть вопрос. Виктор Дрозд, газета «Наше время», — представился журналист. — Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к однополым бракам?
— Простите, я не понимаю, чем вызван ваш интерес к данной проблеме.
— В наше время данная проблема волнует очень многих, особенно присутствующих здесь…
Стоило скандальному журналисту затронуть «голубую» тему, как на госпожу Ивченко посыпались вопросы завсегдатаев гей-клуба.
— Да, Людмила Дмитриевна, ответьте, что вы думаете по этому поводу? Нам это очень интересно.
— Скажите, вы бы позволили Саше встречаться с юношей, например со мной?
— Вы в курсе, какова сексуальная ориентация вашего сына?
— Немедленно прекратите балаган! — возмутилась госпожа Ивченко. — Впрочем, я отвечу на ваши вопросы… Если художник рисует исключительно женские портреты, никому не приходит в голову называть его ловеласом и донжуаном. Так почему же мужские портреты заставляют вас думать о том, что их автор — гей?
Никто из присутствующих не рискнул ответить, и на какой-то момент в доме воцарилась тишина. Однако длилась она недолго — кто-то из гостей наткнулся на закрытую дверь и сказал:
— Странно, там слышны голоса, но створка заперта. Что там происходит?
— Я предлагаю всем спуститься на первый этаж, к фуршетному столу, — сказала Людмила Дмитриевна. — Александр уже там. Он вас ждет!
Голоса и шаги постепенно стихли…
Я вернулась на съемную квартиру, и Алина стала мне взахлеб рассказывать о том, что происходит в доме Ивченко:
— Представляешь, она спрятала свою родню вместе с Чернецовым в какой-то комнате, а сама еле успевала отбиваться от журналистов, которые задавали ей весьма пикантные вопросы о сыне. Особенно отличился Виктор Дрозд.
— Я потом все прослушаю в записи. Скажи, Петрович вернулся?
— Вроде бы нет. — Нечаева приставила бинокль к глазам. — О, легок на помине, выходит из такси. Представляю, как ему влетит от Ивченко!
Охранник сразу же стал выставлять на улицу сильно захмелевших гостей. Примерно за час Колосов очистил коттедж от завсегдатаев гей-клуба. Журналисты ушли сами, снимая на камеры и фотоаппараты, как недружелюбно провожают за дверь почитателей таланта молодого художника. Когда все «левые» гости ушли, из дома, пугливо озираясь по сторонам, стали выползать немногочисленные родственники Ивченко.
— Так, Володя, немедленно приезжай за мной! — услышали мы голос Чернецова, банкир звонил своему водителю. — Да, уже можно.
— Гриша, ну может, ты останешься до завтра?
— Нет, Люда, мне здесь делать нечего. Признаюсь, я не ожидал от тебя такого…
— Какого, Гриша, такого? Это же молодежь, она неуправляемая, когда собирается больше трех человек!
— Не просто молодежь, а какой-то клуб гомосексуалистов, и, похоже, твой сын тоже в него входит. Ты хоть понимаешь, Люда, что едва не подставила меня? Представляешь, что могли бы написать обо мне журналисты?
— Так я же и говорила, что не надо их пускать.
