Ознакомительная версия.
— Пошел ты, — просипели в ответ. — Еще указывать мне будешь! Пошли на чердак. Тут говорить резона нет, соседи ходят.
Мужчины поднялись наверх. Мы, разумеется, последовали за ними. Чердачная дверь была заперта на замок, но оказалось, что замок — только для видимости. С одной стороны винты легко вынимались, и замок откидывался. Дрожа от страха, мы с Маришей прошли на чердак.
— Говори, что случилось, и уматывай. Нечего тут светиться, — услышали мы сиплый голос, и нам в ноздри ударил едкий запах табачного дыма.
— Пахан, Софочку менты арестовали, — пробормотал Михаил Федорович. — Она пыталась деньги с Серафимы получить.
— Вот дура! Говорил же, дерьмо баба, ее кончать нужно было. Я сразу понял, что от нее беда одна.
— Говорил, говорил, — с раздражением подтвердил Михаил Федорович. — Но теперь-то что делать?
— Есть выход, — просипел Пахан. — Ты только не беспокойся, я все улажу. Благодари бога, что встретился со мной. Пропали бы вы без меня.
— Да-да, пропали бы, — с готовностью подтвердил Михаил Федорович. — А как там наш пациент? Все еще молчит?
— Не боись, — засмеялся собеседник. — Теперь ему не так скучно. Мы ему женушку подвезли. Думаю, что при ней он живо заговорит.
— Серафиму?! — изумился Михаил Федорович. — Когда же вы успели? Я с ней всего несколько часов назад виделся.
— А для этого много времени не нужно, — усмехнулся Пахан. — Она уже сидит в тепле и с муженьком воркует. Думаю, она его уговорит. А нет, так мы его и сами попросим, не гордые.
— Так с Софочкой ты уладишь? — пролепетал Михаил Федорович.
— М-да… — протянул Пахан. — Только в связи с этим нужно пересмотреть наше соглашение. Теперь я меньше чем за сорок процентов работать не собираюсь.
— Сорок?! — задохнулся от возмущения Михаил Федорович. — Почему же тогда не все? Бери уж, не стесняйся.
— Ну, не хочешь, как хочешь, — с притворным равнодушием проговорил Пахан. — Только не обессудь, тогда уж мы с ребятами работать для тебя не будем. Сам утрясай свои проблемы. В конце концов Софочка эта про меня знать не знает. Так что в тюряге ты окажешься, не я.
— Ежели я туда попаду, так и тебе не миновать, — сказал Михаил Федорович.
— Вот это не советую, — с угрозой сказал Пахан. — Стукачей учить нужно, а знаешь, как их на зоне учат? Перо в бок, и все дела. Можешь не сомневаться, у меня в любом лагере рука есть. Тебя везде найдут. Ну, пока.
— Подожди, — остановил его Михаил Федорович. — Но сорок процентов — это несерьезно. Договаривались же на десять.
— Так и про мокруху никто не заикался.
— Мокруха — это уже на совести твоих ребят, — возразил Михаил Федорович.
— А почему им пришлось убирать этих двух братьев, ты мне не скажешь? — прошипел Пахан. — Да потому, что кое-кто перед ними засветился. Менты на братьев вышли, еще немного, и всю цепочку повязали бы. Ничего другого сделать было нельзя. Я тебе советовал Софочку сразу же после того, как она свою роль сыграла, убрать? Ты не согласился. Теперь плати за свою глупость.
— Но хоть двадцать-то процентов, — умоляюще протянул Михаил Федорович. — Пойми, нам ведь еще нужно искать покупателя, который бы точно взял. На примете кандидатур много, но кто из них клюнет, неизвестно.
— Тебе напомнить, как мы с тобой договаривались? — снова зашипел Пахан. — Ты явился ко мне с невинными глазами и начал петь, мол, нужно перевезти одного твоего знакомого за город и там подержать недельку, пока он будет зреть. Вот что ты сказал. Ни про мокруху, ни про его бабу слова не было сказано.
А за обман наказывают. Сорок процентов.
— Двадцать пять, — не сдавался Михаил Федорович. — Пойми, я же не один. Мне еще с тремя делиться нужно.
— А у меня десять ребят на службе, — сказал Пахан. — Чем они хуже твоих компаньонов? Они своей свободой рискуют, и ты хочешь, чтобы я их обидел?
— Мы все тут свободой рискуем, — сверкнул глазами Михаил Федорович. — Без нас тебе вообще ни копейки из этих денег не видать. А ты хочешь сорок процентов. Да я за тысячу баксов мог бы нанять людей, которые запросто выполнили бы работу твоих ребят.
— Вот и нанял бы, а сейчас условия диктую я.
— Ну скинь хоть до тридцати. Ей-богу, больше не могу заплатить.
— Тридцать, и чтобы больше без фокусов. Никаких там Софочек, Манечек, Аглаш, Дуняш, — сказал Пахан, заметно добрея. — Тебе ясно? Старый кобель, а все не угомонишься. Все на молодых баб взобраться норовишь.
Поняв, что разговор между двумя сообщниками закончен, мы с Маришей начали осторожное, но стремительное отступление вниз, думая лишь о том, как бы этот страшный человек, который так легко убирает ненужных свидетелей, не увидел нас.
* * *
Тамара Ильинична лежала на чем-то жестком и ровным счетом ничего не понимала. Последним воспоминанием, сохранившимся у нее в голове, было то, как она запирает квартиру сестры и спускается вниз.
Так, это уже кое-что, а зачем ей понадобилось вниз?
Поморщившись, Тамара Ильинична с недоумением обвела вокруг себя глазами. К разгадке того, что с ней случилось, это не приблизило ее ни на шаг. Вокруг была кромешная темнота, и раздавался какой-то тихий шорох.
— Эй, кто там? — прошептала она, не осмеливаясь повысить голос. ;
Из темноты никто не откликнулся. Тамара Ильинична снова закрыла глаза и попыталась убедить себя, что она лежит в своей комнате, за окном светит солнышко, вокруг куча соседей, а тихий шорох — это всего лишь возня Стрелкиных щенков в прихожей.
«Итак, — принялась она рассуждать, — попытаемся восстановить все по порядку. Да, мне позвонили похитители, и я отправилась на встречу с ними. Деньги я прихватила… Деньги!»
— Боже мой! — простонала вслух Тамара Ильинична. — Какая же я дура. Взяла с собой такие деньги и не позаботилась об охране. Так мне и нужно. Меня провел какой-то мальчишка, которого я доверчиво попросила подкинуть меня. Господи, нужно было пользоваться общественным транспортом. А теперь меня выбросили в кромешной тьме, а денежки улетели!
И Тамара Ильинична попыталась стукнуть себя по лбу. К ее удивлению, ей это не удалось. Она принялась думать, в чем же тут загадка, и внезапно поняла, что руки, впрочем, как и ноги, у нее связаны.
— Хотела бы я знать, — почти закричала она, — кому понадобилось меня связывать? Забрали деньги и шли бы себе дальше. Зачем же связывать?
Но ее вопрос повис в воздухе. Внезапно раздались шаги, которые так гулко отдавались по земле, что Тамара Ильинична осязала их, можно сказать, всей кожей. И вот в сплошной тьме, окружавшей Тамару Ильиничну, прорезалась тонкая полоска света. Постепенно она становилась все шире, и наконец она поняла — просто кто-то открыл дверь. И этот кто-то стоял на пороге, но Тамара Ильинична не смогла разглядеть его лицо.
Мужчина подошел к Тамаре Ильиничне, заклеил ей рот пластырем, рывком поднял ее на ноги и перекинул через плечо. Тамара Ильинична благоразумно не стала возникать, мол, такое обращение, принятое с горскими девушками, не слишком подходит даме ее возраста. Но она все же попыталась определить, куда ее несут. Это оказалось не слишком сложно. Ее несли по коридору, похожему на заброшенную шахту. Во всяком случае, стены здесь были образованы самой природой, из них выступали даже ребра камней. Однако цивилизация забралась и сюда, тут имелось электричество, хоть лампочки светили очень тускло, подвешенные на шнурах — на расстоянии десяти метров одна от другой.
Ее внесли в камеру за железной дверью, снабженной внушительным засовом. Бежать из такой темницы было невозможно, и Тамара Ильинична приуныла.
Исподтишка, чтобы мужчина не заметил, что она пришла в себя, женщина попыталась рассмотреть похитителя, но это оказалось не так-то просто. Он был весь в черном, в глухой черной шапочке, где имелись лишь прорези для глаз. Нес он сюда Тамару Ильиничну недолго, а добравшись до цели, грубо привалил ее к стене, совершенно не заботясь об удобстве живой ноши.
— Подожди! — раздался голос снаружи.
Тамара Ильинична скосила глаза в ту сторону и увидела, что из другого конца коридора к ним приближается еще один мужчина в черном. Вдвоем мужчины заперли дверь и ушли. Тамара Ильинична открыла глаза и огляделась. Она находилась в пещере, созданной то ли людьми, то ли природой. Сбоку висела лампочка, поэтому часть помещения можно было рассмотреть. Тамара Ильинична повернула голову в другую сторону и вздрогнула. Буквально в метре от нее лежало еще одно тело.
— О! — вот и все, что нашла в себе силы сказать Тамара Ильинична из-под своего пластыря. — Эй, вы кто? Вы в порядке? Не поможете ли мне освободиться? — бормотала она не очень внятно.
Вопросов у нее было много, но пластырь страшно мешал общению, и вместо человеческой речи раздавалось лишь мычание. Соседнее тело не шевелилось и не подавало признаков жизни. Однако Тамара Ильинична заметила, что оно скорей всего принадлежит или принадлежало мужчине и что ноги у ее соседа не связаны. Стараясь не думать, что сосед может быть, скажем так, не совсем жив, Тамара Ильинична решилась подползти к нему. Пол камеры был шероховатый, усеян мелкими и острыми камешками, и женщина сто раз уже готова была отказаться от своего замысла. Но все же ей удалось подобраться к соседу поближе, и она боднула его головой, как единственно свободной частью тела. Тело не шевелилось. Тамара Ильинична боднула сильней, не слишком заботясь о том, что может сломать себе шею. Боднула еще и еще — увы, безрезультатно.
Ознакомительная версия.
