страну, рискуем за ними не угнаться.
Вот тут-то он и сглазил все расследование, чего больше всего боялся. Потому что на следующий день позвонили из Мексики и сообщили, что охрана банка и полиция упустили момент: предъявитель пришел и забрал всю сумму наличными. Исчез незамеченным, без следов.
– Что-что? – переспросил у переводчика Земцов. – Это шутка такая? Или они издеваются над нами?
– К сожалению, не шутка, – сказал переводчик.
– Но такое возможно лишь в случае, если охрана банка или полиция были подкуплены преступником! Точнее, те и другие.
– Это не исключено, – бесстрастно произнес переводчик. – Там тоже процветает коррупция.
Сергей решил не рассказывать об этом Алексею по телефону. Заехал к ним домой. Изложил суть последних неприятных событий, стараясь не смотреть Алексею в глаза. Он и не глядя ощущал кожей и нервами то горестное недоумение, какое было во взгляде Алексея, во всем его потерянном облике, в сгорбленной, как от тяжелого груза, спине, бессильно опущенных руках.
– Как такое может быть, Сережа? – наконец произнес он.
– Так бывает, старик. И гораздо чаще, чем может показаться человеку, который раньше не имел отношения к преступлениям и их расследованию. Хотели как лучше… Пропустили момент. Или наоборот: кто-то очень умелый ловко схватил этот момент. Я не исключаю осведомителя в отделе Земцова. При всем уважении, как говорится.
– Я даже не об этом, – тяжело и горько произнес Алексей. – Я о том, с какой продуманной жестокостью на этом свете распределены роли. В отдельно взятой стране точно. Все невинные, доверчивые и лучшие унижены еще до своего рождения, несмотря на ум, таланты и блестящие перспективы. Все подонки в шоколаде. Я не о себе, конечно. Я вообще сейчас только о Ване, который попадает из огня да в полымя. Маленький чудесный ребенок. Как ему уцелеть над такой пропастью? Если никто из взрослых не способен ни на что толковое, чтобы обеспечить ему нормальную защиту. Я мечтал: вы найдете деньги, и мы с ним поедем в Париж или в Венецию. С Валентиной, конечно. Как нелепы надежды бесполезного человека, который не нужен своей стране в такой степени, как вор и убийца.
– Полегчало? – спросил Сергей. – Мне легче, когда я произношу такие речи для одного слушателя: себя. А тебе повезло уже в том, что есть аудитория. Я, Ирина, может, даже Алена. Отвечу только одно: я это не оставлю, даже если будет распоряжение закрыть дело. Сейчас есть ощущение, что такое возможно. А ты сходи, умойся. В коме ты выглядел лучше. Дверь хлопнула: Алена пришла.
Алексей быстро вышел.
– Привет, – произнесла Алена, появившись в комнате. – Ну как? Поймали того, кто деньги у всех нас украл?
– Двух поймали, но они пешки. Нет, пока ничего с заказчиком.
– А я тебе скажу, в чем проблема, – авторитетно заявила Алена. – Нет у нас нормальных профессионалов. Это как в стоматологии… Я…
Пулеметная очередь бесконечных «я» Алены добила этот тяжелый день.
Семья
Ирина старалась составлять максимально плотное расписание своих присутственных дней. Лекции, семинары, консультации, просто встречи с кем-то из студентов, которым необходим совет не только по предмету. Так она расчищала свободные дни, необходимость которых становилась все более острой. Да, у нее появилась непростая семья. В одном месте формально чужой ребенок, в другом – формально чужой муж. И только она может и хочет преодолевать пропасти между ними. Если Ира перестанет стремиться, любить, желать, скучать – ее родные люди просто застынут, замрут в своей неуверенности и в страхе увидеть собственную ненужность. Ире дано постоянно доказывать невероятную нужность тех, кто не так давно не знал о том, что она есть.
В тот вечер присутственного дня она упала на стул в своем кабинете и удивилась, что у нее еще не отвалились ноги. А уж то, что гудящая голова на месте, – вообще из разряда чудес. Как бы долететь сразу до своей горячей ванны, – другой мечты не было. И тут зазвонил телефон. Валентина. Это странно: она очень деликатная и почти никогда не звонит Ире на работу. Расписание она знает.
– Что-то случилось, Валя? – Ирина даже забыла поздороваться.
– Да. Я страшно налажала, как говорил Игорь. Мы в таком состоянии. Себя я убить готова, а Ваня…
О ужас! Валентина расплакалась. Ирина привела в порядок собственное дыхание и сурово, почти стальным голосом велела:
– Валентина, срочно успокойся и расскажи все по порядку. Я уже поняла, что дело в Ване. Ты в чем-то ошиблась. Мы не может тратить время на твои рыдания.
Валентина рассказывала путано, сбивчиво, но Ирине удалось для себя выстроить комки ее повествования в цельную картину.
К Сикорским приходила с проверками сотрудница опеки Раиса Васильевна. Дама категоричная, властная и неумная. Она замучила Валентину своими придирками и невыполнимыми советами. После смерти Игоря она стала для Валентины чем-то вроде карающего меча, который может обрушиться на них в любой момент. Да, конечно, Раиса по любому поводу пугала, что Ваню отберут и вернут в детдом.
В последний свой визит она с возмущением обвинила Валентину в том, что ребенок – неконтактный, асоциальный, не способный найти для себя место в коллективе. Меткое наблюдение в свете того, что Ваня боится ее, как Бабу-ягу, которая унесет его обратно в страшное прошлое. В «коллектив», кстати. И Валентина пообещала Раисе, что отдаст Ваню в детский сад. Договорилась, привела. Старалась не слишком зацикливаться на том, что мальчик в панике: он боится, что теряет дом и семью, что в чем-то виноват. И потом ему явно не понравилась воспитательница, Валентине и самой показалось, что эта Нина Петровна – вылитая Стелла.
Валентина ушла, а для Вани перемена сразу оказалась катастрофой. Воспитательница начала его отчитывать сразу за все: не так ходит, невнимательно слушает, смеет не любить манную кашу. Она затуркала ребенка так, что во время тихого часа он побоялся попроситься в туалет и обмочил постель.
Его тут же разоблачили, собрали самых активных детей, устроили осмеяние… Короче, Валентина
