изделия.
— Телефоном? — разочарованно протянула Валентина. — Получатся некачественные снимки.
— У него очень хороший телефон, и снимки выходят прекрасные, правда, стоит он как чугунный мост — две тысячи евро, — заметила Лиза. — Так что все получится очень даже хорошо.
Когда они засняли всю коллекцию, Гурьев внезапно побледнел.
— Что-то мне нехорошо… Голова закружилась… — И он опустился прямо на плиточный пол ванной комнаты.
Лиза закричала, схватила Валентину за руку:
— Это сердце! Ему стало плохо с сердцем… У вас есть аптечка?! Воды! Быстрее!
Они выбежали из ванной комнаты, Валентина достала из аптечки валидол и нитроглицерин. Лиза налила в стакан воды из графина. Когда они вернулись, Дмитрий полулежал с расстегнутым воротом на полу, привалившись к ванне. По лицу его струился пот.
— Дима, может, «Скорую» вызовем?
— Нет, Лиза, не переживай… Просто я разволновался. Не знаю, чем меня так приворожила эта вещь… Я влюбился в нее, представляешь?
— Никогда не знала, что ты увлекаешься антиквариатом, — вздохнула Лиза, промокая ему лоб носовым платком. — Ну, давай выпей таблеточки и вставай. Нехорошо это — сидеть на полу в ванной комнате. А вы, Валентина, извините нас…
— Да о чем вы?! Но продать вам этот прибор я не могу, извините. Просто… он мне не принадлежит.
— Какая же вы упрямая! — вскричал Дмитрий. — У вас дома хранятся настоящие сокровища, а вы собираетесь отдать это неизвестно кому! Вы уверены, что все это не похитят прежде, чем какие-нибудь жалкие остатки этой роскоши попадут в сокровищницу или в музеи?! Вот, кстати говоря, вы, став официальной владелицей этих сокровищ, можете сами время от времени организовывать частные выставки, показы, представляете? Поедете на пару недель в свой Сургут, в музей… Скажете там всем: а вот и я — здоровая, обновленная, с такой вот дорогущей коллекцией! Да, кстати говоря, а там есть музей?
— Да… Кажется… Не помню… Я же никуда не ходила.
— Жаль… Один мой знакомый гостил в Сургуте у своего брата. Оказывается, Сургут — интересный город! Кстати, там есть одна гора… В пятнадцати километрах от Сургута. Не помню, как она называется… Кажется, Барсучья?
— Да, Барсучья, — подтвердила Валентина. — Да только куда мне по горам-то лазить, с моими ногами…
— Ну, там краеведческий-то музей наверняка существует. Да это и неважно! Что нам Сургут, когда эти выставки можно будет проводить в Москве, в Питере! Говорю вам, Валентина, одумайтесь,… собственно, я затем к вам и приехал. Возьмите себя в руки, пораскиньте мозгами! Ваш поступок будет выглядеть как бред умалишенной женщины! К тому же пресса наверняка разузнает об этом, в газетах появятся ваши фотографии, и все, абсолютно все, весь город, вся страна — да весь мир сочтут вас безумной! И уж тогда вы точно не сможете устроить свою личную жизнь.
— А так, если даже кто-то и захочет быть со мной, то только из-за этого богатства?
— Глупости! Вы никому не расскажете об этом при знакомстве. У вас же на лбу не написано, что вы богатая?
— Это верно. На моем лбу написано, что я чуть не сгорела…
— Вот! Кстати говоря, неужели вам никогда не хотелось вернуть себе красоту?
— Красоту?
— Ну да! Я же видел ваши фотографии в молодости.
— Где это? — удивилась она. — Где вы могли видеть мои фотографии?!
— А разве в гостиной на стене не висит ваш портрет?
— А… Вон вы о чем. Нет, это портрет бабушки Сони, моей матери, Лидии Козельской.
— Судя по овалу лица, форме носа и разрезу глаз — вы точная ее копия!
— Так дочь же!
— Вот и я о том же. Вам достаточно сделать несколько — пусть дорогостоящих — операций в лучшей клинике мира, и вам вернут ваше лицо. Я уже устал взывать к вашему разуму!
— Но если я возьму все это себе, то что люди обо мне подумают?
— Послушайте, а с чего это вы решили, что все эти сокровища принадлежат именно Соне? Разве они не достались ей от бабушки, то есть от вашей мамы?
— Да, от мамы… Но она прокляла меня, я же в свое время сбежала из дому, обидела ее, сильно… Разочаровала.
— В любом случае вы — последняя наследница, последняя и… единственная!!! Все, мы договорились? Объявите завтра нотариусу, что вы принимаете наследство, и через шесть месяцев вступите в свои права. А пока можете хранить все это не в трубе, а в банке. Думаю, вы можете себе это позволить. Ну как? Уговорил?
— Уговорили.
— А прибор для пряностей вы мне продадите?
— Посмотрим, — уклончиво ответила Валентина.
23. Май 2010 г. Лиза и Глафира
— Дура, дура, дура! Все, больше я никак не могу прокомментировать этот факт! Полная дура просто! — возмущалась на следующий день Лиза.
Они с Глафирой пили чай, и Лиза рассказывала своей помощнице об их ночном визите к Валентине.
Пять минут тому назад ей позвонила Валентина и сказала, что она официально отказалась от наследства и в ближайшее время покидает Сонину квартиру. Ей нужно только собрать свои вещи.
Лизу настолько ошарашило это известие, что она даже не сразу сообразила позвонить мужу.
— Ну вот скажи мне, она не идиотка? Ты бы так поступила, Глаша?
— Честно? Нет!
— И я тоже. И что это значит, что мы — не из благородных? Но кому нужно это благородство? Знаешь, она мне никто, эта Валентина, и вообще, это не мое дело, но… почему я так злюсь? Почему я так раздражена? Мне просто хочется пойти к ней и сказать ей в лицо, что она — полная дура!!! В кои-то веки на человека обрушивается такое богатство, а она, инвалид, не знает, как им распорядиться!
Замурлыкал телефон, но Лиза даже не сразу услышала его, настолько была поглощена своими эмоциями.
— Гурьев будет в шоке, да его просто хватит кондратий!!! Ты бы видела эти вещицы! Они настолько прекрасны, что Диме стало плохо. Честно тебе говорю! Он чуть не помер из-за этого зрелища. Никогда бы не подумала, что он, такой сильный и здоровый мужчина, окажется настолько впечатлительным.
— Возьми телефон, Лиза, и успокойся.
Лиза взяла телефон и, услышав знакомый голос, напряглась.
— Да, Клавдия Никифоровна, это я, Лиза. Слушаю вас… Так. Рассказывайте все по порядку. Не нервничайте!
Лиза слушала, а Глафира сгорала от любопытства. Интересно, что могло произойти там, в далекой грибной Масловке, что Клавдия Никифоровна, соседка покойной Зои Козельской, решилась побеспокоить Лизу?
Глафира уже давно пыталась научиться определять настроение Лизы в тот момент, когда та выслушивает по телефону важную информацию. Когда лицо ее приобретало выражение скуки и она
