Из любопытства я уточнил:
– А премии у математиков большие?
Декан кивнул:
– Некоторые достаточно большие. Так институт Клэя обещает миллион долларов за решение гипотезы Римана, связанной с распределением простых чисел. Столько же дают за проблему Кука, имеющую важное значение для криптографии и теории алгоритмов. Есть еще и другие очень специальные математические задачи.
У меня из головы не выходил Антон:
– А теорема Макарова?
Декан усмехнулся:
– Таковой пока в перечне нет. Да и вообще ее наличие признает на сегодня лишь один единственный человек.
Я догадался:
– Сам Макаров?
Декан кивнул и снова поднял указательный палец:
– Да, но это не значит, что теорема Макарова не может иметь места быть. У нас здесь все возможно, все может быть. Но только вся штука в том, что нужны доказательства. Пока у Макарова одни гипотезы, догадки. По крайней мере до сих пор я никаких решений по его проблеме не видел. Его научный руководитель тоже. И вообще, насколько я помню, он сейчас у нас временно как бы без научного руководителя. Кстати, – он пометил что-то в бумагах, – надо этот вопрос решить в ближайшее время. Аспирант без научного руководителя – это непорядок…
Я снова с любопытством посмотрел на странный механизм, который заметил на столе декана, войдя в его кабинет.
– Это не игрушка, – перехватил мой взгляд декан. – Это очень серьезная вещь – модель машины, которая будет летать на основе принципиально новых математических решений. Мне ее один из наших аспирантов подарил. Великое будущее у этой машины. Поверьте, великое…
Я вспомнил соседа Антона:
– Это случайно не летающая тарелочка Таирова?
Декан подтвердил, не удивляясь – раз знаю Макарова, то, наверное, знаком и с его соседом:
– Она самая. Эта машинка понесет науку и все человечество дальше в будущее. Она поднимается и садится с любого объекта, летит в любом направлении на весьма экономичном топливе.
– Вы сказали, что она будет летать на основе принципиально новых математических подходов?
– Да, – декан взял в руки машинку. – Здесь в основе движения заложено несколько прорывных решений. До них пока никто в мире не дошел. А у нас вот получилось.
– У вас, наверное, действительно одни таланты учатся? – спросил я, улыбнувшись.
Декан же посмотрел на меня предельно серьезно:
– А в МГУ других не принимают. Университет – это особый вуз, это особый мир. Университет не учит, университет дает возможность учиться. Это дом для избранных, для людей, отличных от других, для людей, стремящихся к знаниям, к открытиям несмотря ни на что – ни на бюрократические препоны, ни на бытовые неурядицы, ни на непонимание других. Там, где обычный человек остановится, наш пойдет дальше. Университетские питомцы, с точки зрения обывателей, инакомыслящие. Они действительно думают не как все, выходят за рамки привычного и очевидного, и тем толкают науку, человечество вперед. И оно, человечество, должно быть благодарно этим талантливым инакомыслящими. Да, они часто чересчур самолюбивы, амбициозны, вспыльчивы, неуживчивы, но они чертовски талантливы. Они несут в себе новое, лучшее. И Университет должен уметь находить и охранять их, помогать им в их инакомысленных начинаниях. Поэтому и учатся у нас такие ребята, как Юра Таиров, как Антон Макаров. Кто знает, может быть, мы ничего не понимаем, а Макаров единственный, кто разобрался. Может быть, Антон абсолютно прав…
На том мы и распрощались. Встреча с деканом была для меня безусловно полезной.
Я не должен обращать внимание на странности в поведении Макарова. Да, нервничает, да, рвется к славе, да, не обращает внимания на жертв науки. Но, выходит, это всего лишь свойство его натуры. Талантливой натуры. Декан убедил меня в этом. Но, но, но…
Я знал, что это за «но». Мне нужен был какой-то взгляд и со стороны. Макаров – математик, и его декан – математик. Одна, так сказать, шайка-лейка – научная братия. А вот кто бы мог мне об Антоне непредвзято что-то сказать. Да, мне нужен именно взгляд со стороны.
Подумал, раз меня интересует его поведение, то загляну-ка я в местную студенческую поликлинику к психиатру. Любопытно, что врач сможет сказать о математике Макарове.
Вхожу в кабинет:
– Здравствуйте, я из газеты. Готовлю материал о здоровье студентов накануне весны. Кстати, какие у них самые распространенные заболевания в это время встречаются?
Психиатр, присматриваясь ко мне, улыбнулся:
– Самые распространенные – не по моей части.
– Почему? – как бы удивился я.
Врач, не отрывая от меня пристального взгляда, развел руками:
– Потому что самые распространенные – это типично современно-молодежные, всякие там желудучно-кишечные. Студенты, ведь, едят нерегулярно и притом всякую дрянь глотают: чипсы, колу. Двигаются мало. Курят. Ну, еще и нервничают много. Оторваны от мам-пап, привычной обстановки. Да еще на них ответственность за успеваемость давит, сессия, а заодно и первая-вторая любовь нервируют, будоражат воображение…
– Ага, – подметил я, – Последнее уже к вашей специализации ближе.
– Да, пожалуй, – согласился психиатр и отвел взгляд от моего лица, потеряв, видимо, к нему интерес – . Но что тут нужно сказать. В целом, наши студенты, на фоне других молодых людей, особо ничем не выделяются, психически достаточно здоровы.
Я кивнул:
– А не в целом?
Врач задумался, глянул на экран стоящего на столе компьютера:
– А не в целом… Ну, в какой-то степени нас традиционно беспокоят мехмат и философы.
– Что же именно отличает эти факультеты? – любопытствовал я.
Психиатр читал что-то на невидимом мне экране:
– Механико-математический и философский… Частые депрессии. Философы, например, постоянно думая о смысле жизни, нередко начинают в ней разочаровываться… Ну, и другие разные болезни бывают…
– Какие?
Врач отвел взгляд от экрана компьютера:
– Ну, об этом я бы не хотел распространяться. Поймите меня правильно.
– Понимаю, – согласно кивнул я и спросил. – А что вы можете сказать про Антона
Макарова с мехмата? Он здоров? Видите ли, мне в качестве примера хотелось бы привести не только талантливого, но и физически, и психически полностью здорового ученого…
Психиатр заглянул в компьютер и, видимо, открыл какой-то файл:
– Антон Макаров… лет… Рост… Вес… Занимается восточными единоборствами…
Очередную диспансеризацию проходил… Да, в принципе, типичный мехматовец. Хотя есть и некоторые особенности, и даже…
Тут он замолчал, вчитываясь. Мне не терпелось:
– А конкретнее.
Врач кивнул и, нажав клавишу, оторвал свой взгляд от экрана:
– А конкретнее не могу. Врачебная тайна знаете, – снова посмотрел на экран. – Но есть, есть проблемы…
– Спасибо.
– Не за что, – кивнул врач. – Чем еще могу быть полезен?
Я кивнул ответно:
– Да, в общем-то, и так все ясно. До свидания.
– Будьте здоровы.
Я шел из поликлиники, а в ушах звучали слова психиатра, сказанные об Антоне:
«Но есть, есть проблемы…» Значит, мне не показалось. Макаров не просто возбужден, не просто нервничает, не просто рассуждает о людских жизнях, так скажем, странно. У Антона действительно есть проблемы с психическим здоровьем.
Есть проблемы с психическим здоровьем… Но что мне это дает? Как сказал декан мехмата, особенности в поведении ничуть не мешают человеку быть талантливым в своей области. Макаров может быть психически не совсем здоров и при этом прав. Так же как, может быть и нездоров, и не прав…
Я думаю, думаю, думаю и ничего не придумываю. По-прежнему хожу в редакцию на работу. И на затянувшийся ремонт квартиры, как на работу. И отвлекаю от работы над диссертацией Зою. И почему-то думаю о математической формуле крепкого брака. Почему-то анализирую, то, как мы с Зоей реагируем на то или иное событие, на разные новости. У нас так много совпадений. И мы ведь еще ни разу серьезно не поссорились…
Я думаю, думаю, думаю и жду, жду, жду 20 апреля. И надеюсь, надеюсь, надеюсь, что, может быть, ничего и не случится. Ничего. Не случится.
В один из дней не выдерживаю и снова иду в милицию. Пытаюсь вытянуть хоть что-нибудь из капитана Капустина:
– Вы ведь все знаете, что творится в студенческой среде.
Милиционер разводит руками:
– Что вы, конечно, не все. Если бы все знали, у нас бы и происшествий никаких не было.
Соглашаюсь:
– Ну, да, конечно. Но все-таки, может быть есть у вас какая-то информация по предстоящему 20 апреля. Никто ничего особенно не планирует? Хотя бы какого-нибудь мелкого хулиганства…
Капустин усмехнулся:
– Даже если бы у нас и были такие сведения, то я бы вам все равно ничего не сказал.
– Понимаю. Но…
Милиционер покачал головой:
– Но могу все-таки успокоить. Ничего особого не планируется. На…, на какое вы сказали число…
– На 20 апреля.
Капустин пошелестел бумажками:
