Ознакомительная версия.
Тогда Марьяна решилась попросить папу об услуге. Он ведь и сам намекал, у него получилось спонсоров отыскать, музей пусть и не из первых, но очень даже достойный для провинции. И фонды богатые. Отец все делал, чтобы эти фонды сохранить.
Так Марьяне казалось.
Он Генку устроил экскурсоводом.
– Не надо мне одолжений! – Генка злился и кричал, даже бросил в стену тарелку с супом. – Я сам разберусь со своей жизнью! Без твоей помощи!
И тогда Марьяна сказала:
– Я устала. И ухожу…
– Скатертью дорога…
Она вернулась к родителям и лишь там поняла, насколько вымотали ее эти года. Она чувствовала себя старой, разбитой, только и делала, что ела и спала, а сам вид швейной машинки вызывал тошноту.
Генка объявился через неделю.
С цветами. Конфетами.
– Прости, дорогая, – сказал он, проникновенно заглядывая в глаза. – Я погорячился… Но ты пойми, я ведь мужчина… Насколько неприятно мне осознавать, что я завишу от чьей-то милости… Пусть даже от твоего отца… Я надеялся, что сумею устроить свою жизнь сам, но, видно, не судьба…
Он был так мил.
Убедителен. И даже подарил кольцо.
– Теперь мы обручены. – Генка поцеловал руку Марьяны, каждый пальчик ее. – Вот увидишь, скоро мы поженимся…
Марьяна не была дурой, но… стало вдруг жаль себя. И прожитых вместе лет. И надежд неисполнившихся, того самого платья с фатой каскадом. Генка ведь не самый худший вариант. Он не пьет, рук не распускает, а что бесполезен в хозяйстве, так большинство мужчин такие же.
Чего еще желать?
Детей… о детях Генка заговаривал неохотно.
– Куда? Мы и так еле-еле на ногах стоим… Представь, тебе еще с ребенком возиться…
Марьянка представляла. И со вздохом соглашалась. Куда ребенка, когда Генка сам как ребенок, капризный, избалованный, требующий постоянного внимания? Марьянка очень старалась ему угодить, а он… он был недоволен.
– Господи, да твой отец совсем меня за человека не держит… Сегодня, представь, отчитал перед всеми… Да, я опоздал немного… Ничего не случилось, подождали же туристы… а он на собрании…
Марьяне папа ничего не рассказывал. А вот Генка…
– Вечно мне поручают каких-то дебилов… Нормальные группы его любимчикам достаются… и премию мне опять зарезал. Не заслужил, видите ли… еще и уволить пригрозил…
Марьяне слушать это было неприятно.
Ей было жаль и папу, и Генку.
Мысль об уходе возникала все чаще.
Однако Генка вдруг изменился. Теперь он возвращался поздно, делался задумчив, а на вопросы Марьяны лишь рукой махал:
– Делаем переучет… Там такие фонды, не на один месяц работы хватит… Нет, ну кто бы мог подумать…
Теперь если он и говорил о чем-то, то сам с собой, и Марьяне приходилось довольствоваться обрывками невнятных фраз:
– …ресурсы… никто и не поймет… время такое, многое спишут… а если под затопление подвести… вот жучара… а еще меня попрекает… ничего… попляшет еще… все у меня…
Генка заходился нервным смехом.
– Может, тебе к врачу обратиться? – спросила Марьяна, которую эти перемены не обрадовали. Пусть гражданский муж стал менее капризен, но замкнутый, погруженный в свои мысли, он пугал Марьяну куда сильней.
– К какому?
– Н-не знаю.
– От когда узнаешь, тогда и говори… Дура, вся в папочку, – не удержался Генка от укола.
Эти слова, брошенные вскользь, помогли вдруг осознать, что нет никакой любви. Может, и была когда-то, но поизвелась вся, повытерлась. Осталось лишь горькое недоумение.
И понимание, что дальше так продолжаться не может.
Свадьба? Не нужна она Марьяне… Лучше уж вправду одной быть, чем вместе с кем попало…
– Я ухожу.
– Куда?
– Домой вернусь… к родителям…
Они не откажут. И будут рады… Папа не раз и не два заговаривал, что нет смысла продолжать бесперспективные отношения, Марьяна себя губит…
– Вернешься? – Генка развернулся и вцепился Марьяне в плечи, дернул, подтянув к себе. – А кто тебе разрешит уйти?
– А кто запретит?
– Дура ты, Мышка… и твой папаша дурак… Надо было так подставиться. Только теперь вы у меня вот где. – Генка сжал кулак. – Ты теперь и вздохнуть без моего спроса не сможешь, если, конечно, не хочешь, чтобы папочку твоего посадили.
– За что?
– За что? А за воровство… Дир-р-ректор… Знаешь, чем он занимается? Фонды распродает… Тянет из музея потихоньку картины, не самые известные, те, которые в запасниках стоят… Там огромное количество неучтенки. Собирали в послевоенное время. Тогда-то музейное добро по деревням прятали, а потом собирали. Возвращали, стало быть.
Генка засмеялся.
– И сваливали все в музейные подвалы… Что там есть, тебе никто не скажет… Ревизии проводили-то по залам, а запасники… До них все руки не доходили… Была одна опись, да потерялась вдруг. И твой папаша понял, как с этого поиметь можно. Вытаскивает картинки и продает втихую. Деньгу лопатой гребет, а сам туда же, скромник… Думал, я ничего не пойму. Думал, дурак совсем…
– Т-ты лжешь!
– Я лгу? – Генка тряхнул ее так, что зубы клацнули. – Нет, дорогуша, это он лжет… Только я его на чистую воду выведу… Есть у меня доказательства… и список картин, и список клиентов… Так что, Мышка моя, дважды подумай, прежде чем дернуться. Я ведь и глазом не моргну, укатаю твоего папашу… Его подельники молчать не станут… Съезди, его спроси.
Марьяна поехала. Она… нет, она, конечно, не верила, что отец на подобное способен. А он, выслушав сбивчивый ее рассказ, только вздохнул:
– Вот поганец…
И про кого это было сказано, уточнять не пришлось. И вправду ведь поганец. Папа ему помог, а он…
– Так это правда?
Папа вновь вздохнул.
– Понимаешь, дорогая, не все так просто, не все так однозначно… Да, конечно, мои действия можно классифицировать подобным образом, но… видишь ли… музей умирал.
Время такое.
Рухнула страна, погребая под обломками светлые идеи коммунистического будущего. И мир, который еще недавно казался стабильным, разлетелся на куски. Людям пришлось выживать, так было ли им дело до какого-то провинциального музея?
Что есть искусство?.. Ничего.
– Музей ведь требует постоянной заботы, – объяснял отец тихим виноватым голосом. – Сама посуди… платить за электричество, за воду… Ремонт постоянный, хоть по мелочи, а в итоге вылетает в копеечку. И сотрудники… Мало кто остался, но им от государства вообще денег не поступало.
– И ты решил…
– Ко мне обратились с предложением. Нет, сначала я отказался, конечно, думал, все еще наладится… а оно только хуже становилось. И я понял, что если сам не спасу музей, то никто его не спасет. Пройдет год или два, и его все равно разграбят… а так… твой… друг…
Папа упорно отказывался именовать Генку ее мужем, и теперь Марьяна была ему за это благодарна.
– …Он верно сказал. В запасниках музея много всего. Есть ерунда, вроде глиняных горшков или прочих предметов народно-крестьянского быта, но есть и ценные вещи… Много ценных вещей. Если ты помнишь историю, то пути отступления немецкой армии проходили по нашим землям.
Папа любил историю. И рассказывать умел, раньше Марьяне нравились его рассказы, да и нынешний она бы слушала, как сказку, если бы та не была столь отвратительно реальной.
– В деревнях осталось много. Мы потом собирали, привозили в подводах, сгружали. Если и составляли опись, то наскоро. Сама понимаешь, нельзя на коленке определить ценность того или иного предмета. Авторство… экспертизы нужны были. А для них времени не находилось, да и имелись иные задачи… Тогдашний мой наставник, Марьяночка, был озабочен тем, чтобы мы наследие сохранили. А уж потом, как он думал, будет время, чтобы разобраться, что именно храним… но как-то вот… то одно, то другое… Запасники разбирали, но медленно. И тут вот…
Отец выглядел усталым.
Ему было нелегко. Он ведь любил музей, иначе, чем маму или саму Марьяну, но любил.
– Трубы прорвало… Подвалы затопило частично. А там многое хранится. Пришлось разбирать. А десятки лет в сырости никому на пользу не пошли… Старые книги истлевали. Картины слоились… Еще немного, и вовсе погибли бы… я списал кое-что… Полотна неизвестных художников девятнадцатого века… Тогда рисовали много, и особой ценности в массе своей эти полотна не представляли… но… были эскизы Васнецова… Врубелевская керамика… и передвижники… за них я получил живые деньги. И на эти деньги сделал, наконец, ремонт. Сигнализацию поставил нормальную. Я не брал их для себя! Веришь?
Марьяна верила.
Как ей было не поверить? Отец ведь… Он всегда говорил, что деньги – это пустое, а искусство вечно. Вот только получается, без денег и вечность не продержится.
– Я нанял реставратора… сделали несколько находок… не первой величины, но значимых… начал музей восстанавливать… и да, он прав, что меня посадят, если это все вскроется… только… я не позволю ему музей грабить.
Наверное, будь на месте Марьяны Генка, он бы пылко возразил, что его личные интересы стоят выше музейных, и вообще ничем он не хуже директора с его идеалистическими взглядами. Однако Генки не было, а Марьяна поняла: хуже.
Ознакомительная версия.
