Я не горжусь тем, что произошло той ночью. Я не чудовище, но пришлось пойти на чудовищные деяния. По очереди на тот свет отправились Клейтон, помощник повара, повар и американская любовница Скотчи Лавелля. Почему они должны были умереть? Очень просто: если бы на следующий день их допросили, все бы они поклялись, что никакого мальчика-телеграфиста в доме не было, и, в отсутствие других вариантов, им вполне могли бы поверить. И тогда весь мой план провисал, а так рисковать я не мог. Три убийства — дело рук Перри, боюсь, он получил от этого удовольствие. Сам я придушил Генриетту, а потом приволок вниз спящего крепким сном Лавелля. Я привязал его к стулу и разбудил, облив холодной водой. Потом изрядно его помучил. Приятного было мало, но в то время я ещё не знал, где найти Кларенса Деверо. Равно как и не имел представления о его планах. Надо отдать Лавеллю должное — он оказался человеком не робкого десятка и какое-то время держался, но когда тебе во время пытки разбивают колено и причиняют зверскую боль, тут не выстоит никто, и я узнал от Лавелля о готовящемся ограблении на Чансери-лейн. Сказал мне Лавелль и о том, что база его хозяина — Американское посольство, но тут не обошлось без бравады с его стороны, мол, добраться до хозяина у вас кишка тонка, посольство штурмом не возьмёте. А наружу Деверо носа не показывает. Я сразу понял: со своей агорафобией мой противник — это улитка в раковине. Как его оттуда выкурить?
Я позволил Перри перерезать Лавеллю горло — пусть дитя потешится, — и мы удалились восвояси. Но перед этим я сделал запись в дневнике Лавелля, чтобы Джонс нашёл её на следующий день: ХОРНЕР 13. На случай, если улика не покажется очевидной, я положил в тот же ящик брикет мыла для бритья; предмет не из тех, что мужчины держат в ящике стола, и я надеялся, что в голове Джонса возникнет мысль о парикмахерской. Приглашение на приём в американское посольство я тоже поместил на видное место.
Жуткие убийства в Блейдстон-хаусе заставили Скотленд-Ярд засучить рукава. Не могу не признать — они были полны решимости это дело раскрыть и созвали оперативное совещание. Мне было приятно узнать от Джонса, что я — в списке приглашённых. Меня сильно беспокоило одно: вдруг Джонс или кто-то из его коллег решат связаться с агентством Пинкертона в Нью-Йорке, и тогда меня немедленно разоблачат. Именно по этой причине я проявил интерес к телеграфной комнате. На отправку телеграммы за границу уйдёт несколько дней, и ещё столько же — на ответ, но всё-таки на душе было неспокойно, и времени на то, чтобы воплотить мои замыслы в жизнь, было мало. И когда инспектор Лестрейд сказал, что свяжется с агентством Пинкертона лично, я решил действовать. Ещё до выхода из здания Скотленд-Ярда я знал, что нужно делать.
Напасть на Скотленд-Ярд на следующий день распорядился конечно же я. Всё, что я потом говорил, было призвано убедить Джонса: взорвать хотели именно его, хотя на самом деле мишенью была телеграфная комната, по чистому совпадению располагавшаяся рядом с его кабинетом. Мне было важно, чтобы Лестрейд не сумел послать телеграмму, за которой могло последовать разоблачение. Перри пронёс в здание бомбу, а полковник Моран ждал его в брогаме. Непосредственно перед взрывом я подстроил всё так, чтобы привлечь к ним внимание. Джонс должен был заметить, что они приехали именно в брогаме, — экипаж такого типа я выбрал не случайно, знал, что Джонс вывернется наизнанку, чтобы этот брогам отыскать. Перри и Моран велели кучеру отвезти их к американскому посольству, но, как и в случае с Блейдстон-хаусом, внутрь заходить не стали. Вполне достаточно того, что они находились рядом.
Я был немало удивлён, когда Джонс проявил готовность наплевать на дипломатическую неприкосновенность и поставить на карту свою карьеру, войдя в американское посольство под чужим именем, но к тому времени мы с ним стали закадычными друзьями, и он был полон решимости отыскать Кларенса Деверо — особенно после гибели людей в Скотленд-Ярде, — не останавливаясь ни перед чем. И маску с Кольмана Де Врисса сорвал именно он. Я изобразил необходимое изумление, хотя обо всём догадался и сам.
С этой минуты расследование возглавил Джонс, и мне оставалось лишь играть вторую скрипку, изображая Ватсона, восхищённого подвигами Холмса. Мы отправились в «Бостонец», и я не без интереса познакомился с Лиландом Мортлейком. Но настоящую пользу от этой облавы принесло другое: я сумел подбросить ещё одну улику. Без посторонней помощи детективы Скотленд-Ярда не могли понять, что означала запись: ХОРНЕР 13, даже когда я напомнил им о мыле для бритья и предположил, что речь может идти об аптеке или подобном заведении. Неудивительно, что Холмс их так часто переигрывал! Я взял рекламу парикмахерской и подложил её среди журналов в номере Пилгрима, когда я якобы их просматривал. Джонс снова нашёл улику, и игра, как выражался Холмс, возобновилась с новой силой.
Решить задачку в Чансери-лейн Джонсу удалось мастерски, тут он доказал, что достоин великого детектива, и у меня не было возражений по поводу ловушки, которую он расставил в Блэкуолл-Бейсин. Если бы проверить трофеи, якобы взятые Джоном Клеем в «Надёжных депозитах», прибыл сам Деверо, всё завершилось бы намного проще. Но Деверо не приехал. А Эдгару Мортлейку в итоге удалось улизнуть. Деверо так и остался недосягаемым, и я понял: чтобы он оказался в моих руках, ему нужен особый стимул, приманка особого рода.
Такая возможность представилась при аресте Лиланда Мортлейка. Как это ни грустно, хотя и не удивительно, Джонс сделал скоропалительный вывод: отравленную стрелку в шею Лиланда выпустили из трубочки. Конечно, он был свидетелем схожей смерти, описанной Ватсоном в «Знаке четырёх». На самом деле стрелка всё время была у меня, и я просто воткнул её в плоть жертвы, когда прикрывал его от слишком рьяного официанта при выходе из клуба. На кончик стрелки я нанёс не только стрихнин, но и обезболивающий эфир, поэтому он ничего не почувствовал. Жаль, что смерть почти не принесла ему страданий. Всё-таки Джонатану Пилгриму приходилось терпеть мерзкое общество именно этого человека. Впрочем, его смерть была не более чем провокацией. Как выяснилось, вполне результативной.
Я не предполагал, что Деверо в ответ похитит дочь Джонса. До такой низости не опустился бы даже я, впрочем, как уже говорилось, мы с Деверо играли по разным правилам. Как я должен был поступить, когда в гостиницу ко мне пришёл с этой новостью Джонс? Я сразу понял, что если пойду вместе с ним, то подвергнусь страшнейшей опасности, в то же время было ясно: близится кульминация. Я должен быть там. И снова мне повезло. В моём номере находился Перри. Когда пришёл Джонс, мы с Перри как раз обсуждали план действий. Я рассказал ему о последних событиях и о мерах, которые надо принять для моей защиты.
Перри и полковник Моран находились возле дома Джонса и ждали в двуколке, когда мы отправились на встречу. Если помните, выйдя на улицу, я что-то крикнул, словно обращаясь к похитителям. На самом деле мои слова были обращены к Морану, я просто сообщил ему, куда мы едем, чтобы он оказался там раньше нас. И когда мы приехали к «Пути покойника», он уже был на месте. Он видел, как нас оглушили. Он и Перри проехали за нами следом до Смитфилдовского мясного рынка, и, хотя мы были на волоске от гибели, они нашли нас в самую нужную минуту. Кстати, оказавшись с Деверо лицом к лицу, я был на грани разоблачения. Он догадался, что Джонатан Пилгрим работал на меня и никаким агентом Пинкертона не был. При этом он сказал, что никакого шифрованного письма, с которого всё и началось, не писал, и не вмешайся я, правда наверняка бы вышла наружу. Именно поэтому я и кинулся на Деверо — положить опасному обсуждению конец, — хотя мне это дорого обошлось.
Мой рассказ почти завершён. Надо плеснуть в стакан ещё немного бренди — и доберёмся до конца. Вот так… на чём я остановился?
Все мои усилия были направлены на то, чтобы вытащить Кларенса Деверо из посольства, и когда мы приехали на встречу с Робертом Линкольном, полковник Моран и Перри уже были на огневом рубеже, один на ближайшей крыше, другой на улице, переодетый в лоточника. Действовали оба просто блестяще. Верно, Морана интересуют только деньги, которые я ему плачу, а Перри — это юный садист, на котором в его годы уже негде ставить пробу, но для выполнения моих замыслов они подходили идеально.
А Джонс! Полагаю, под конец он о чём-то догадался — не кем я был, а, скорее, кем я не был. Всё это время он чувствовал — что-то здесь не так. Но что именно, он никак не мог понять. Его жена была права. Он считал себя умнее, чем был на самом деле, что и привело его к гибели. По иронии судьбы, умнее из двоих была как раз она — ведь она не доверяла мне с минуты нашего знакомства, а в самом конце высказала свои подозрения вслух. Мне жаль её, жаль её дочь — но какой у меня был выбор? Джонс должен был умереть. Я нажал на спусковой крючок, хотя сожалею об этом но сей день. Лучше бы всё кончилось по-другому.
